HUMBLE

kendrick lamar — humble

jk:

задержали на работе сегодня, мне жаль

jk:

мои детки уже заждались, а?

tae:

если папочка не поторопится домой, то сам станет деткой сегодня

той, которую придется наказать за то, что она так задержалась

jm:

и останется без ужина

jm:

тебе лучше поторопиться, чонгук-а

jm:

я не хочу сосать член тэхен-и без моего сладкого малыша

jm:

я всегда чувствую себя так одиноко, когда делаю это один

tae:

неполноценно, а?

jm:

будто важной детали нет, знаешь хаха

tae:

можно ли считать член чонгук-и важной деталью? хаха

tae:

знаешь, чонгук-и, а ведь мы уже готовы для тебя

tae:

а ты готов для нас? 

jk:

я принял душ на работе

jk:

и, да, я растянут

jk:

возможно, для вас двоих сразу

jm:

звучит интересно 

tae:

наш младшенький так балует нас, а, чимин-а? 

tae:

хочешь встретиться в нем сегодня? 

jm:

только если вы потом организуете деловую встречу в моей заднице, милый

tae:

хахахаха

tae:

ну, разумеется

jm:

поторопись домой, чонгук-а~

jm:

не заставляй нас ждать долго, окей? 

jm:

а то пропустишь все самое вкусное :)

***

Чон Чонгук, фитнес-тренер двадцати пяти лет — из тех, на которых ты тихо вздыхаешь во время своей тренировки, стараясь выглядеть как можно сексуальнее, никогда даже не думал, что будет торопиться домой так сильно, что даже немного вспотеет — ровно настолько, чтобы закатать до локтя рукава толстовки чёрного цвета, обнажая вязь татуировок на каждой: да, он из тех, кто привлекает внимание, особенно противоположного пола, но всё ещё остаётся тем самым парнем, которого ты никогда не получишь. 

Возможно, потому что тот формат отношений, в которых он состоит, тебе не подходит. 

Возможно, потому что у него на каждой руке есть рисунок двух разных пар губ, где каждая принадлежит тому, кто занял его сердце. 

Возможно, их двое. 

Возможно, каждую ночь они неистово трахаются. 

И, да, разумеется, Чонгук не видит в этом ничего плохого: днём он улыбается клиентам в зале, позволяя залипать на свой септум в носу, а вечером, возможно, делает всякое. Или же с ним делают всякое: он не из тех ребят, которые привязываются к какому-то ярлыку и ему явно плевать, пока у него во рту член... а затем — и второй. 

Или не во рту, если быть до конца откровенным, потому что Пак Чимин — двадцатичетырёхлетний медбрат, до встречи с Тэхёном и Чонгуком предпочитал только позицию сверху на принципиальной основе и иногда ему до безумного важно почувствовать, как он входит в чью-то тугую охуенную задницу, а Ким Тэхён — двадцатишестилетний ландшафтный дизайнер — и вовсе был только по девочкам. Чонгуку нравится думать, что его член и задница действительно обладают грёбанной магией, потому что вид упрямого дэдди-Чимина, который двигает бёдрами, извиваясь на нём, или же ощущение Тэхёна глубоко внутри себя — это лучшее, что только можно представить. 

И сейчас они двое ждут его. Возможно, шлют фотографии: телефон призывно вибрирует в тот самый момент, когда Чонгук к дому подходит — и, открыв вложение, он слегка задыхается при виде двух членов, сжатых длинными пальцами Тэ, и игривой подписи «поспеши, милый :)», которое он на автомате читает чиминовым голосом. 

Ох ты ж блять — и, наверное, Чонгук в жизни не ждал лифта так долго, как сегодня, вечером пятницы, точно зная, что Чимину на смену только в воскресенье, а Тэхён выедет к очередному клиенту только во вторник. 

У них есть столько дней, чтобы насладиться друг с другом, так: 

— Какого хрена вы начали без меня?! — выходит, на самом-то деле, до ужаса жалобно: Чонгук фактически хнычет эти слова, выпрыгивая из кроссовок и, на ходу снимая толстовку и обнажая забитые грудь и живот, врывается в гостиную, чтоб задохнуться к чёртовой матери и простить все грехи. Ведь вид полностью обнажённого Чимина, чьи светлые волосы растрепались по диванной подушке, с широко разведёнными ногами и такого же голого Тэхёна, между ними пристроившегося, чтобы глаза в глаза с ехидной ухмылкой, методично надрачивая, тесно и плотно сжимая их члены — это удар ниже пояса. В прямом, сука, смысле: Чонгук ощущает, как мгновенно тяжелеет в паху, будто он грёбанный школьник, особенно, когда хён, нос морща, но не прекращая движение рукой, поворачивает голову и смотрит хитро из-под упавшей на глаза чёлки, выкрашенной в платиновый блонд, говоря рокочуще тихо: 

— Ты опоздал, милый, поэтому не можешь нас обвинять. Да, папочка? — урчит, глядя Чимину в глаза, а тот, задыхаясь, только толкается податливо в руку чужую, пальцами цепляясь за обивку дивана. Чонгук прекрасно знает то ощущение: когда член к члену, а головки обильно текут от трения кожи — Тэхён чертовски хорош в мастурбации, хотя, блять, он во всём абсолютно хорош, если быть до конца откровенными, но сейчас, глядя на то, как блестят эти два возбуждения, а ещё — на то, какая влажная у Тэхёна от предэякулята ладонь, Чон хочет только тихо скулить от желания взять в рот два сразу. — Извинись перед нами, и тогда, может быть, мы позволим тебе присоединиться к процессу. 

Тэхён охуенен. В том самом смысле, что он абсолютно безрассуден в своём желании и доминировать, и подчиняться, а ещё обалденно отсасывает, ничего никогда не стесняясь, да ещё так усердно, будто от этого зависит вся его жизнь: все эти гортанные звуки, громкие стоны, шлепки и самые постыдные вещи — это его блядский конёк. Чонгук в этом парне растворяется, сгорает и полностью готов ему подчиниться периодами, и счастлив думать, что он такой не один — Чимин здесь, прямо сейчас, начинает негромко, но звучно поскуливать, ускоряя движение своих подтянутых бёдер, а потом переводит взгляд на их с хёном общую страсть и шепчет негромко: 

— Чонгук-а, пожалуйста, извинись перед нами... я так хочу твой член в себе сегодня, пожалуйста... — и вскрикивает, когда Ким, хмыкнув, проталкивает ему пальцы в рот с негромким «Не дави на него, может он не хочет нас сегодня, Чимин-а», впрочем, начиная их обильно и вязко обсасывать, смыкая над чужими фалангами свои нереальные губы. 

— Как мне попросить прощения, детка? — это Чонгук произносит, уже подходя к ним двоим и на ходу ширинку расстёгивая. 

— А какие у тебя есть предложения? — это Тэхён выстанывает низко и хрипло, толкаясь в свой же кулак. Невозможный — и Чонгук звонко шлёпает его по подтянутой заднице, которую тот немедленно подставляет ещё раз, как раз для того, чтобы провинившийся детка слегка раздвинул ему ягодицы и пальцем очертил контур крупной анальной пробки — и ему до ужаса нравится низкий прерывистый выдох, который вырывается из этого дерзкого рта. 

— Чимин очень хочет, чтобы мы вдвоём тебе отсосали, ты знаешь. Возможно, это будет лучшим извинением, Тэхён-а? — Пак на это негромко мычит, а сразу же после — оглушительно и протяжно выстанывает, прикусывая тэхёновы пальцы и заливая чужой кулак спермой. 

— Он сегодня необычайно чувствителен, — мурлычет Тэхён, размыкая ладонь и позволяя члену Чимина влажно упасть ему на впалый живот. — Знаешь, Чонгук-и, я только поиграл с его сосками и немного пососал ему член, и вот он — кончил так быстро, — и смеётся негромко. — Такой сладкий сегодня, не так ли? 

Чонгук не удерживается: руку протягивает, пальцами касаясь белёсых разводов на чужой смуглой коже, и начинает несильно размазывать, слыша череду чиминовых резких вдохов и выдохов... а после и стон, когда два испачканных пальца, не задумываясь, в рот к себе отправляет, чтобы хорошенько распробовать на вкус привычную вязкость с солёностью. 

— Да, это будет хорошей идеей, — у Чимина, когда он говорит это надрывно и хрипло, зрачки, как у наркомана: широкие, чёрные, затопили всю несчастную радужку, и Чонгук хмыкает громко, тщательно пальцы вылизывая, а потом кивает в сторону спальни: 

— Пора поиграть? — и, когда Тэхён, подав руку Чимину, помогает тому встать с дивана, всё равно немного сдаётся, чтобы сжать ягодицы обоих за раз: — Я чертовски скучал по вам, детки. 

— А мы по тебе, — неожиданно чувственно произносит хён, тихо постанывая, когда Чонгук снова проникает пальцами туда, куда посторонним вход воспрещён. — Верно, Чимин-а? 

— Не то слово, блять, — и Пак Чонгуку пах сжимает: из-за джинс выходит болезненно, но всё же приятно: — Можно я помогу тебе кончить сегодня, Чонгук-а? 

— Только если не один грёбанный раз, милый, — и Чимин выдыхает блаженно, улыбаясь счастливо, но, блять, это длится недолго: фыркнув, Тэхён втаскивает их в большую спальню с огромной кроватью, рассчитанную на трёх человек, и, будучи всё ещё потрясающе голым, толкает прямо на матрас, чтобы рухнуть сразу же следом — Чонгук откровенно бесстыдно чужой сочащийся влагой член ладонью обхватывает, а потом, наклонившись к нему, языком мажет, смакуя уже такой родной вкус. 

Пальцы Тэхёна в его волосах моментально. Чон знает: хён обожает, когда ему кто-то отсасывает, но так же осведомлён и о том, что давать этому парню всё сразу не будет — а потому, нос сморщив, широко улыбается, ярко чувствуя кожей кольцо септума, и произносит: 

— А попросить? 

— А извиниться? — и Тэхён, брови вскинув, давит на темноволосый затылок: налитая кровью головка касается губ и Чонгук, одолжения ради, обхватывает губами чужой налитый ствол... и вновь отстраняется: 

— Я извиняюсь не только перед тобой, но и перед Чимином. А это значит, что сосать нужно вдвоём, как он и хотел изначально, да, Чимин-а? — и младший широко улыбается, мягко Тэхёна на подушки укладывая, полную губу закусив, а потом спускается вниз, прямо к Чонгуку, где чмокает в нос и шепчет негромко: 

— Извинения приняты, детка. 

— Рано ещё. Поцелуй меня, сладкий, и дальше посмотрим, — и Чимин ему в губы своими впивается, язык внутрь рта проталкивая властно и жёстко, так, как умеет, а потом, отстранившись слегка, обхватывает головку члена Тэхёна до ужасного влажно и плотно, чтобы выпустить сразу же с чавканьем и обвить языком, словно на пробу, подталкивая после к чонгукову рту, как в эстафете, которую тот принимает с честью и гордостью, насаживаясь губами теснее и глубже, чем Пак (и слушая, как Тэхён выдыхает прерывисто), чтобы слегка приподнять голову после и позволить эрекции слегка шлёпнуть себя по лицу. — Поцелуй меня, детка? И не забудь про Тэхён-и, окей? 

Чимин широко улыбается, а потом они делают это: обхватив член их хёна, целуются, зажимая его между своих губ с языками, несильно цепляя зубами нежную кожу и пальцами сплетаясь у основания так, чтобы Тэхёна под ними затрясло, словно от тока, от этого вида и чувства. Чимин, слегка поскуливая, трётся пахом о простынь, но глаза прикрывает, продолжая ласкать языком рот Чонгука и орган Тэхёна очень старательно, дышит рвано, прерывисто, ускоряя движение бёдрами и заводясь снова достаточно быстро: протянув руку, но не прерывая этой мучительной ласки, Чонгук оглаживает его рёбра и талию, чувствуя под пальцами россыпь мурашек, и остаётся довольным — Чимин крупно вздрагивает, мычит в рот и в член, и Ким не выдерживает, стонет гортанно и хрипло. Его член, такой горячий и мощный сейчас, перекатывается с языка на язык — подняв глаза, Чон видит, как напрягаются, остро очерчиваясь, косые мышцы хёна: отстраниться с чужим всхлипом не успевает — не хочет, и то же происходит с Чимином, который разрешает испачкать своё лицо в сперме наравне с Чонгуком, и после этого, да, снова тщательно вылизав естество Тэхёна, они позволяют себе проделать то же самое со своими же лицами, а затем — снова сплестись языками. 

— Идиоты, блять, есть же салфетки, — задыхаясь, сипит Ким, глядя на этот перфоманс, но больше выразить недовольства не может: Чонгук, хмыкнув, встаёт на матрас коленями, расстёгивая блядские джинсы и неловко стаскивая их вместе с бельём к чёртовой матери, чтобы с кровати — на пол к хуям. И без заминки Тэхёна переворачивает задницей вверх, чтобы снова шлёпнуть по подтянутой ягодице: 

— Что-то ты, папочка, распизделся сегодня. Пора похвалить нас, мы были такими усердными, тебе так не кажется? 

— И что ты хочешь? — Чонгук с Чимином переглядываются: кивнув коротко, Пак слезает с постели, позволяя подтащить хёна так, чтобы он теперь лежал поперёк, и встаёт напротив него, с усмешкой глядя сверху вниз:

— Что мы хотим, хён. Так грустно, что ты забыл обо мне, — это так мило — видеть, как с Тэхёна сбивается спесь: быстро оглянувшись назад и встречаясь с оскалом Чонгука, он снова сталкивается взглядом с Чимином, чья ухмылка становится поистине дьявольской. — Вставай в коленно-локтевую, милый, и не забудь прогнуться так, чтобы Чонгук-а тебя хорошо поимел. И, да, придётся поработать ртом ещё раз.

Когда Тэхён встаёт неуверенно, Чон не удерживается: наклонившись, прикусывает смуглую кожу на правой ягодице, зная прекрасно, что хён это любит, а потом подаётся назад, отклонившись к прикроватной тумбочке, чтобы зацепить пачку гондонов и тюбик со смазкой. Они трахали хёна только позавчера, а сегодня он наверняка хорошо подготовился перед тем, как вставить в себя анальную пробку — нет смысла долго терпеть. Поэтому, да, раскатав резинку по члену и щедро пролив лубриканта, разводит ему ягодицы, незамедлительно игрушку вытаскивая, наслаждаясь тем, как Ким вздрагивает, и приставляет к чужому сфинктеру головку напряжённого члена, глядя Чимину прямо в глаза — Пак, в свою очередь, немедленно и призывно стучит членом по лицу старшего и широко улыбается:

— Открывай рот, милый. Пора поработать, — и толкается в тэхёнову глотку одновременно с Чонгуком с другой стороны, цепляясь пальцами за чужие светлые волосы и сразу же сбиваясь на мелкий и глубокий ритм, заставляя Тэхёна давиться и криком, когда Чонгук задевает простату, и членом, который таранит его прямо в глотку. Их обоих не хватит надолго, Чон точно знает: их хён слишком горяч, а ещё немного, но сужен, и изнутри тесно обхватывает его возбуждение, стенками немного выталкивает, и идти в противовес каждый раз нереально пиздато. 

— У нас такой послушный хён, Чимин-а... — хрипло давит Чонгук из себя, зная, как Ким кинкуется на похвалу. — Скажи, он заслужил трахнуть тебя вместе со мной? 

— Пожалуй, — выдохом: Чимин, тихо рыкнув, подаётся назад, чтобы войти в чужой рот податливо-слитным движением так — Чон слышит, как шлёпает чужая мошонка по подбородку Тэхёна. — Да, детка. Он хорошо потрудился, чтобы вы сделали это одновременно, — Ким хнычет, и Чонгук жалеет, что не может увидеть, как по его подбородку капает вязкий коктейль из слюны и предэякулята Чимина: такая картинка дорогого стоит, пусть он и видит её почти каждый день. Но представить достаточно, а язык Чимина в его рту, когда они наклоняются друг к другу на финальных глубоких рывках, его подбрасывает к самому финишу уже за парочку фрикций: Чонгук, громко одному из своих парней в рот застонав, шумно и обильно кончает глубоко внутрь второго — Чимин же, прочувствовав его удовольствие, высоко выкрикивает прямо в ответ, чтобы излиться в глотку их хёна, а потом, отстранившись, вытащить член и, оттянув за светлые волосы его голову, заглянуть глаза с тихим рыком:

— Глотай. 

И это Чонгук успевает увидеть: Тэхён ему позволяет, когда оборачивается и, глядя прямо в глаза, шумно сглатывает комок спермы Чимина, но предательская струйка белёсого всё равно позорно начинает стекать из уголка его рта, и Чон не удерживается — не выходя из своего дерзкого хёна, наклоняется, за чужой подбородок цепляясь, и слизывает вкус Чимина с чужого лица. А после, да, выходит из растраханного сфинктера, немного поморщившись — член пиздецки чувствительный, но веселье только лишь начинается, потому что Тэхён который садится на кровати с широкой улыбкой, демонстрирует им с Чимином свой первоклассный стояк, на который опять хочется упасть своим ртом, однако же нет: Ким, резинку с Чонгука стянув, её на пол бросает, а потом, толкнув на подушки и наклонившись, начинает ласкать своим языком ещё не опавшую плоть, призывно отклячив свою невыносимую задницу — Чимин же, намёк распознав, снова на кровать к ним запрыгивает, чтобы, раздвинув ягодицы их чистого от и до хёна, приближается лицом к промежности их милого папочки. По тому, как Тэхён начинает низко и тихо постанывать, всем телом дрожа, Чонгук понимает: Пак пустил в дело свои охрененные губы и умелый язык, бесстыдно лаская ещё чувствительные после вторжения мышцы, и, блять, это как всегда слишком — прикрыв глаза, Чон пытается отдышаться хотя бы немного, но скулящий Тэхён руку протягивает, не выпуская изо рта его член, стонет, не затыкаясь, и начинает мелко пощипывать за соски, глубоко насаживаясь своей умелой и невозможной глоткой. Давясь и ловя от этого кайф — Чонгук знает, как Тэхён любит, когда ему кто-то отсасывает, но ещё лучше осведомлён в том, как Ким обожает сосать сам: и сейчас, блять, ему действительно нужно не так много, чтобы возбудиться опять, потому что это хён и его первоклассный минет. Поэтому, да, уже через пару минут он застаёт себя хнычущим и толкающимся в чужой податливый рот, но недолго, ведь Чимин появляется рядом до ужаса быстро и, наклонив светловолосую голову, шепчет:

— Я хочу, чтобы вы с хёном меня трахнули. Пожалуйста, Чонгук-а? 

— Как ты хочешь? — хрипло произносит Тэхён, выпуская изо рта член Чонгука и нежно массируя ему мошонку длинными пальцами. 

— Чонгук-и у нас очень сильный. Он сможет взять меня на руки, да?

И, да, так они оказываются в не самом удобном положении, но в том, какого хочет Пак: Тэхён коленями стоит на кровати, Чонгук на полу, сжимая Чимина в объятиях, а тот, в свою очередь, сжимает ногами хёнову талию. Не очень удобно, но именно такое их положение позволяет двум членам скользить внутри растянутого заднего прохода, плотно касаясь друг друга в тесноте тела чужого, и Чимин кричит так громко, что не спустить здесь и сейчас очень сложно, особенно, когда Тэхён, выцеловывая шею их мальчику, неожиданно грубо впивается в губы Чонгука и стонет прямо ему в глотку надрывно, толкаясь внутрь особенно сильно и прикрывая глаза. Фрикции хёна ощущаются остро, в этот момент Чон и сам теряется в своих ощущениях, в этой, чёрт возьми, тесноте и в высоких чиминовых выкриках «да!», «Боже, блять, да!» и «пожалуйста, сильнее, пожалуйста» — так заходиться в экстазе, как Пак, не умеет никто, и ощущение его влажных от пота волос на плече, к которому Чимин привалился затылком в тот момент, когда они двигаются в нём прерывисто и аритмично, по нервам Чонгука шарашит неистово. 

— Блять, Чимин, сука, — Тэхён это рычит, ставя засос на этой невозможно острой ключице. — Ты полный пиздец, блять, нереальный. Чонгук, я сейчас кончу, клянусь, ты слышишь, как он голосит? 

— Сложно не слышать, — от перенапряжения руки дрожат. Или не от него: Чон ощущает, как всем телом трясётся от этих чувственных выкриков, от этого, блять, Пак Чимина, который только недавно был таким папочкой, а теперь бьёт по ним двоим контрастом влажной от пота чувствительности. Чимин нереальный: скрежет резинок, пока они его трахают, и хлюпанье смазки, когда каждый двигается в своём заданном ритме, потому что держать ровный и мерный тут, чёрт, невозможно, его добивают — Чонгук срывается в быстрые глубокие фрикции, стремясь кончить как можно быстрее, и когда Пак, закричав особенно громко, сжимает их тесно в оргазме, сам срывается в громкое «Блять», чтобы снова кончить в резинку — и в рот Ким Тэхёну, который стонет невозможно протяжно, ощущая крупную пульсацию в запершей их двоих тесноте, и спускает следом за ним. Это как чёртова смерть: Чонгук сейчас безумно чувствительный, и когда ощущает дрожь их хёна внутри, снова громко выкрикивает нецензурные вещи, потому что по-другому тут, блять, никак — а когда Тэхён, всем телом дрожа, покидает тело Чимина, падая на кровать в каком-то посторгазменном шоке, опасно рушится рядом вместе со своей ценной ношей, пытаясь, чёрт возьми, отдышаться. 

— Чимин-а... — задыхаясь, хрипит Ким. — У нас остался Чонгук... 

О, Боже, блять, куда им ещё. 

— Точно. Наш детка Чонгук-а, кажется, он говорил, что сможет принять нас обоих в своих сообщениях, — перекатившись на бок, Чимин оказывается на их милом хёне и, толкаясь бёдрами так, чтобы тереться членом о член, бесстыдно целует его прямо взасос — Чон почти что завидует, но вот только нет сил на то, чтобы двинуть даже и пальцем. 

— Может, я?.. — но Чимин смаргивает с себя послеоргазменную негу, снова становясь тем, перед кем хочется стоять на коленях, скуля своё «папочка», а в голосе слышатся нотки металла, когда он последний раз трётся о пах Тэхёна, чтобы, потянувшись ленивым котом, мурлыкнуть опасно: 

— Сядь ему на лицо. 

— Что?..

— Сядь, детка, — и улыбается широко-широко. — Будь послушным, — а Тэхён негромко смеётся на эти слова, а потом подтаскивает Чонгука к себе за лодыжку и играет бровями — вариантов более не остаётся, и Чон, всхлипнув, позволяет себе опуститься на губы их хёна, упираясь коленями в матрас по бокам от его головы, и, блять, да: ощущает, как Ким, раздвинув его ягодицы, скользит языком к туго сжавшимся мышцам, негромко смеясь, и вынуждая его сесть плотнее, поглубже. Чимин же, оказавшись перед Чонгуком, берёт в рот его член без всякой заминки, начиная умело отсасывать и доводя до состояния истерики, кажется: Чонгук сам не замечает, как расслабляется с выдохом, но только лишь вздрагивает когда чувствует, как проворный язык скользит внутрь его истерзанного этим вечером тела, в то время как Тэхён не стесняется слегка прикусить сам вход в очередной неловкий момент — и, блять, в эту секунду Чимин, выпустив изо рта его яйца, снова губами опускается аккурат к основанию, позволяя члену скользнуть вдоль податливой глотки туда, глубоко, в самое горло. Чонгук задыхается: ему мокро и сзади, и спереди, и везде хорошо одинаково. Он как грёбанный провод — весь оголён перед ними, громко выстанывает два только имени, чувствуя, как Пак ему царапает бёдра своими ногтями, а хён, в свою очередь, кожу натренированных ягодиц. 

— Пожалуйста, я... 

— Да, конечно, Чонгук-а, — произносит Чимин с дьявольским блеском в глазах. — Я тоже хочу тебя вылизать. Вставай с лица хёна и разворачивайся. Только не забудь взять в рот, ладно, милый? — и когда Чон, всхлипнув, выполняет приказ, то давится то ли членом, то ли стоном в тот самый момент, когда Тэхён, слегка повернув голову, бёрет его глубоко, а Чимин, бесстыдно раздвинув его ягодицы, начинает реально вылизывать: влажно, сильно, с давлением, проникая кончиком языка внутрь и быстро выходя им же наружу, чтобы очертить мышечный контур и вернуться обратно, сжимая сам вход губами и не жалея слюны. 

Чонгуку кажется, будто бы он умер к чёртовой матери, и сейчас попал в рай, несмотря на то, что уверен — за такие финты ему прямая дорога в котёл. Член Тэхёна пульсирует прямо во рту, наливается кровью, сзади мокро и уже действительно начинает течь вниз по мошонке, но Чимину плевать: он на его нервах играет не хуже арфиста на струнах, а потому Чон откровенно теряется, когда находит себя развёрнутым лицом снова к любимому хёну и чувствуя две головки у входа — Чимин, уперевшись в матрас пальцами, негромко смеётся и толкается внутрь уже давно тела изученного, шурша резинкой презерватива и утягивая Тэхёна глубоко за собой.

А Чонгука — в водоворот, где ему больновато, но чертовски приятно, где ему мокро, но до безумия классно, туда, где он сам чувствует двойное давление и кричит, глотку срывая, почти что не чувствуя, как Тэхён покрывает поцелуями его шею спереди до подбородка, а Чимин — сзади и до затылка. Он хнычет, плачет и бьётся, стараясь подмахнуть бёдрами, но ему недостаточно: хочется, чтобы его взяли грубее и глубже, чтобы душу, блять, вытрахали — и они словно бы слышат его в этот момент, потому что Чимин громко шлёпает его по ягодице и ускоряется, вырывая новую порцию ругани. Глаза от удовольствия закатываются сами собой: Чонгук ощущает, что трётся членом о тэхёнов живот, наслепую находит его губы, впивается в них, кричит, связки срывая и задыхается от того, насколько ему хорошо и насколько он мокрый сейчас. И когда срывается в свой третий за вечер оргазм, пачкая им двоим животы и чувствуя, как, изливаясь, замирает Чимин, а Тэхён через пару фрикций его нагоняет, ощущает себя абсолютно разбитым — и позволяет себе рухнуть аккурат на светловолосого хёна, который смеётся негромко и по спине нежно гладит. 

— Ты хорошо поработал, Чонгук-а. Скажи же, Чимин-и? 

— Действительно, — и уже краем сознания Чон ощущает, как ему ухо нежно прикусывают. — Извинился за своё опоздание просто на десять из десяти, а? 

Вот такие они, два его демона. 

Возможно, в другой день Чонгуку стоит задержаться на работе подольше, ведь кто знает, что они выдумают для него в следующий раз?