Сражение окончено. Война—нет.
И так повезло, что сейчас только осада замка. Что при ранении рядом врачи и каменные стены, пережившие десятки таких же войн, и ещё сотни переживут.
Он вносит её в замок на собственных руках, быстрым шагом поднимаясь наверх.
Локтем опирается на перилла, из дуба искусно вырезанные. Но сейчас не до искусства, не до дерева.
Сейчас единственное важное—она и ее жизнь, что может оборваться быстро. Но нужно успеть.
Он вносит её в небольшую лабораторию, где девушка в давно забытое мирное время работала. В военное же это место стало самым настоящим хаосом, в котором создавались лекарства, способные вытянуть человека с того света.
—Так, где-то здесь... Отвар лаванды, полыни и масло каштана... Господи, почему у тебя настолько непонятный подчерк!
Без пяти минут защитник сел на табуретку, забрав охапку нужных ингредиентов.
—Растолчить, после—перемешать, сжечь в пепел и смешать с маслом...—Бубнел он, измельчая в ступке корни лаванды.
Он был увлечен, до паники увлечен её спасением. Настолько, что не заметил даже, как тихий стон боли пронзил комнатушку.
Она дёрнулась, чуть не падая с кровати.
—Ах, Никки, это ты... Скоро всё будет готово. Обещаю.
—Куро... Ты же не знаешь алхимии....
—И что. Но рецепт есть и инструкция тоже. А ты.... Не напрягайся. Всё будет.
Через, наверное, минут десять, Маку снова поднял ее на руки, мягко положив ей на живот деревянную пиалу с маслом. Нужно было снова уйти, но на этот раз—в их общую комнату.
Ника, израненная и измученная сражением, буквально таяла на его руках.
Она дышала тихо-тихо и тревожно, словно снова сейчас будет с мечом в руке. От ощущений тело сжалось ещё сильнее, чуть ли не роняя пиалу.
—Не дёргайся. Я здесь.
—Знаю—бормочет на издыхании та.
Куро мягко садит её на край высокой кровати, а сам садится на колени, словно перед маленьким ребенком.
—Сними кольчугу. Она—последнее, что стоит носить вне боя.
—Я... Я н-не могу...—Ника смотрит на него и сразу же отводит взгляд.
Досадно—быть слабой, когда ты всегда вела за собой людей. Досадно молить о помощи в самом простом, когда в одиночку могла защитить весь их отряд. Досадно быть такой разбитой перед тем, кого любишь до безумия.
—Хорошо, я помогу. Просто расслабся.—Маку лёгким движением снял с пухлого личика очки, а после поднял её руки.
—Продержи их так, пока я сниму.
Девушка молча кивнула.
Не без труда кольчуга была снята, обнажив льняную рубашку под ней.
—Ты вся в крови... Как тебя так?—Он мягко провел по предплечью, второй рукой расстегнув верхнюю пуговицу рубашки.
—Будто сам не знаешь.—буркнула в ответ Николь.
—Знаю, солнце, знаю... Просто мне нужно было убедится, что ты... Жива. И... Мне нужно снять твою рубашку, обработать синяки и руки. Не больше.
Она снова покорно кивнула.
Он старался расстегнуть одежду быстро, пока крови не пролилось слишком много. Только обнажились окровавленные от ран руки—тут же набрав в свои ладони масло, мягко стал втирать его на кожу между ран.
Николь от неприятных ощущений мычала, но терпела. Её ведь спасают сейчас.
—Тише, тише, знаю, больно... Нужно протерпеть. Мы оба это знаем.
Она снова кивает, жмуря от боли янтарные глаза.
И он снова прикасается маслянистыми руками к нежной коже. Возможно, будь это не война, момент бы выдался безумно романтичным.
Но за окном лязг мечей, а значит, бой идёт.
Куро отходит на секунду, берет из шкафа какую-то старую робу, и безжалостно рвет её на полоски.
—Дай руку.—Говорит твёрдо.
Ника протягивает раненное место, и снова жмуриться, когда повязки крепко покрывают царапины.
—А ты сам... Не ранен разве?—Сил хватает на недоуменный вопрос.
Куромаку задумывается, на секунду опуская "бинты", а потом смотрит на свою ногу с длинной отметиной меча.
—Да, но терпимо. Жить буду.
Ника снова опускает глаза.
Стыдно, до безумия стыдно сейчас просто сидеть перед ним и бездействовать, пока он обвязывает её раны. Хотя сам ранен. Хотя замку нужна защита сейчас, и ее жизнь—ничто, по сравнению с чужими, спасёнными в доблестной защите.
Но он сейчас рядом с ней, рядом с уязвимой и беззащитной. И пускай она сейчас, как и её тело—полностью в его власти, он лишь мягко обвязывает чужие руки бинтами. Хотя мог поступить как один из тех клятых герцогов-шпионов, что в попытке заполучить никино тело оставил на широких плечах шрамы. Хотя мог не заниматься этим, а обработать свою ссадину.
—М? Ты чего молчишь?—Эти слова чудесно выводят из мыслей.
—Задумалась...
—Надень это.—Куро протягивает какую-то то-ли робу, то-ли рубашку...—Главное что бы ничего не жало. А нагой ходить... Сама понимаешь, холодно..
—И тебя смущаю. Хорошо.
Ника накидывает на себя одежду и снова уставляется взглядом на своего возлюбленного.
—Ты не уйдёшь сейчас?...
—Никуда не уйду. С тобой буду—Он приподнимается, садясь с ней рядом.
Смотрит на Нику, и слёзы сами стекают по бледным щекам.
Он помнит её ещё без единого шрама. Помнит воинственной, но такой веселой.
И знает сильной. Знает разбитой и измотанной боем. Знает до сумасшествия умной и самой, самой им любимой.
Это чувство было с ним в каждый момент её слабости. Чувство, так и наровящее взять над ним верх, прижать её к себе и никогда больше не отпускать. Не позволить причинять ей боль.
Оно неотъемлимо мешалось со страхом, и возможно, самим этим страхом и являлось. Страхом потерять её, позволить ей просто погибнуть в каком-то бою, позволить нежной коже навсегда остыть.
Он до такого безумия боялся, что в каждой ране видел риск. В каждом неверном движении. И до того же безумия было жаль Нику, за все, что ей пришлось пережить. Порой, хотелось просто взять всю её боль, всё переживания, на себя. Ведь в отличии от неё он вытерпел намного меньше.
—Ляг. Расслабиться нужно... Хотя бы телу.
Николь буквально падает спиной поперёк кровати. Смотрит в потолок пусто.
Она теряется среди всей этой беготни и походов, уже не различая толком "дом" и "бой". Руки вечно напряжены, способные в ту же секунду ухватить меч, ноги так же—наклонится, от атаки увернутся.
И даже зная, что сейчас её никто не тронет, девушка подсознательно сжималась, как делали все раненные на поле боя. Ведь чем меньше места ты займёшь, тем меньше вероятность того, что в тебя стрела прилетит.
Этот страх было трудно не заметить, но и заставить его исчезнуть—невозможно почти. Но он попытается.
Куро мягко притягивает её к себе. Обнимает крепко-крепко за спину, второй рукой копошась в рыжих волосах. Целует в лоб нежно.
Николь похожа сейчас на котёнка маленького. Хрупкого и хилого, но отчаянно считающего себя сильным. Пытающегося вырваться, ведь не нужна ему защита чужая, он ведь сам справится, сам!
А объятия остаются всё такими же.
И в его руках сейчас лежит до боли дорогой ему человек. Живое солнце, что всегда-всегда горело, освещая им обоим путь.
Солнце, рискующее навсегда затухнуть, если так будет продолжаться дальше, если он сейчас ее оставит.
В его руках сейчас лежала Николь. Уже не пытаясь вырваться, ведь причин на то действительно не было, она просто лежала и тихо сопела ему в шею.
Сопела, переодически снова вздрагивая, и тут же успокаиваясь, ведь здесь она в безопасности.
И пускай вокруг бойня кровавая, в которую она совсем скоро вернётся, ведь времени оправится совсем мало. Она сейчас за стенами.
За стенами, снаружи до безумия жестокий и алчный мир, так их побивший и поранивший, а внутри их маленький уютный мир, где места жестокости никогда не было. Мир их двоих, также внешним изрезанный, но по прежнему для обоих родной. Мир, ограничившийся одной комнаткой и всем, что было в ней.
Мир, в котором всегда было спокойно.