Дверь спальни плавно закрылась, щёлкнув на прощание замком. Несмотря на злостную жгучесть, юноша пытался вести себя тихо, хотя что-то подсказывало: Учиха проспит не один час и вряд ли проснётся от мелкого шума.

— «Все стремятся сделать что-то, чтобы почувствовать себя лучше?..» —

Наруто не знал, что там у «всех», но он в конце каждого визита к «другу» чувствовал себя всё паршивее и паршивее. Вроде хотел как лучше, а вышло… хреново вышло. Только хуже стало. Его вспыльчивая задиристость и длинный язык редко приводили к чему-то хорошему. Узумаки всегда пылко загорался. Стоит не то слово сказать — и потенциальная драка станет вполне себе реальной, не оставшись без внимания. Он сам цеплялся и тянул за ниточки конфликта, слепо упуская возможность отступить и завершить перепалку. Чуть что — и костяшки пальцев уже похрустывают, ожидая мордобой, либо острый язык придумывает язвительные фразочки. Пройти мимо, сгладить углы? Зачем, когда добротный удар доходит быстрее всяких речей? Зачем молчать, если можно ответить? Да и не этому учила улица. Мало какой габаритный задира образумится и передумает пускать в ход кулаки, стоит только попросить и скорчить дружелюбную моську. Такие не понимают мирных разговоров — ума не хватает. Непоседливый малец, удирающий с безопасного двора, не единожды натыкался на подобных особей. Будучи не из трусливых, быстро уяснил, что позиция бойкого строптивца куда выгоднее позиции молчаливого терпилы. Если кто-то скалит зубы — скалься в ответ и готовься бить первым. Улица не терпит слабых, не протягивает им руку помощи. Потому голубоглазый следовал правилу: помогай себе сам. И нынешнее положение в роли омеги подливало масла в огонь. Расслабишься — и кто-то, посчитавший себя сильнее, попробует этим воспользоваться. Ух, и много же наглых гадов блондин за уши перетаскал! Сам по себе он был вполне славным малым, однако немедля «покрывался шипами» в случае чьих-либо посягательств на его честное имя и безопасность. Частенько перебарщивал, за что получал втык от матери…

Н-да…

Иногда бывает сложно повести себя умнее и промолчать, не реагировать… Наруто осознавал, что общение с не менее колючим Саске затребует большого количества терпения, но всё равно не сумел перебороть свой пылкий нрав. Поначалу пытался в отместку не огрызаться, а в конце сплоховал... Пролетел со свистом. Изначально наведывался с целью исправить прошлую оплошность, извинившись за побег. А что в итоге? Потасовка! Да ещё и с тем, кто, очевидно, совершенно не в состоянии постоять за себя. Светловолосый досадливо закусил внутреннюю сторону щеки. И какого чёрта он сразу не отпустил, не остановил спятившего «приятеля»? Хуже то, что в глубине души он был не против происходящего — по крайней мере, на тот момент. Учиха взбесил похлеще обычного, и парнишка практически поддался провокации, отчего и ощущал себя прескверно. А казалось, задумка удалась… Ничего нормального не получилось. Голубоглазый злился на себя, но и Дураске тоже хорош! Тот ещё… дурак.

Ладонь не спеша соскользнула с дверной ручки, будто юноша вот-вот должен был развернуться назад и всё уладить. Но поздно: брюнет спит, да и, будь оно не так, слушать бы не стал. Ну почему с ним так непросто? Они же знакомы всю жизнь, но всё никак не найдут общий язык. Уж слишком из разного теста слеплены. Порой Узумаки казалось, что разговор с Саске равносилен попыткам забить гвоздь отвёрткой! Бесполезно. Спускаясь вниз по лестнице, омега совсем не смотрел под ноги. Благо, те сами подстраивались под ритм ступенек, не позволяя навернуться.

— Уходишь, родной? — голос Микото заставляет парнишку поднять взгляд и промычать: «Ага…».

Пожалуй, её озадачит кровь на ковре и щеке сына, ещё и таз… Не самое приятное зрелище. Хорошо бы предупредить.

— … А, тётушка, — неуверенно, — Саске неважно себя почувствовал, и…

Невесомая ладонь женщины тяжело ложится юнцу на плечо, и тот замолкает, глядя в тоскливые, но ласковые глаза. Ничего не говоря, темноволосая обходит его и устремляется на второй этаж. Не торопясь, абсолютно спокойно, не нуждаясь в подробных разъяснениях. Значит, не впервой… Стоило догадаться, ибо уход за сыном пал на её плечи. Должно быть, тяжко, учитывая характер младшенького…

Узумаки не стал дожидаться, пока Микото освободится, чтобы как обычно сказать: «До свидания, тётушка!». Пройдя в коридор, сдёрнул куртку с крючка, наспех завязал шнурки кроссовок и молча вышел на улицу.

Обдало влажной прохладной, и в нос ударил запах сырой земли. Немудрено, всё-таки осень, и мелкая морось нынче не редкость. Самая противная погода. Руки бессознательно нырнули в тёплые карманы, прячась от ветра, что тут же растрепал светлые пряди.

Остановившись у калитки дома, Курама звонко мяфкнул, когда хозяин побрёл дальше, не оглянувшись.

— Сам иди, если хочешь, — бросил паренёк.

Рыжий фыркнул, нагоняя человека и пристально глядя на того, словно спрашивая: «И куда мы идём?». А Узумаки понятия не имел. Просто шёл по тротуарной дорожке, периодически сворачивая то влево, то вправо. Если не всматриваться, то вокруг всё одинаковое: одноэтажные-двухэтажные дома по обе стороны, чаще в красных и жёлтых цветах кирпича, огороженные забором и в остальном мало отличающиеся друг от друга. Фонарные столбы не горят, да и рано. Прохожие попадались редко. Большинство не спешило покидать уютные жилища в столь хмурый день, да и не центр города всё ж. Но такие же любители пошататься по переулкам хоть в снег, хоть в град таки имелись. Наруто было всё равно на них, как и им на него. Всего-то мелькающие пятна на фоне, что периодически приближаются, из-за чего их неважная болтовня на пару секунд становится громче и разборчивее, а затем отдаляются. Юноша не вникал в чужие разговоры и на лица не обращал внимание. Ни на лица, ни на одёжку, ни на что. По правое плечо расстилалась дорога, по которой время от времени проносились машины, разбрызгивая грязные лужицы. От нарастающего шума двигателя, приближающегося со спины, по затылку пробегал мандраж. Почему-то каждый раз казалось, что автомобиль едет по тротуару и вот-вот заденет. Но этого не случалось. Огни фар на миг ловились боковым зрением, после затухали, исчезая впереди. Блондин понимал глупость опасливого ощущения, а потому не оборачивался. Тонкая куртка продувалась насквозь, вызывая мурашки, но голубоглазый продолжал игнорировать холод, не застёгивая молнию. Хотелось, чтоб ветер унёс все мысли из головы, что так неприятно давили на лоб.  

Серое небо вселяет усталость, отнимая всякую мотивацию. Сплошная унылость. Погода полностью отражала настроение парнишки, и это действовало на нервы. Всё так и тычет его носом в череду оплошностей. Безысходность, таившаяся в его семье и семье Учих, мрачной массой вытекла наружу, заполнив собой всю улицу — аж дышать тяжело. Всякое место отзывалось каким-нибудь воспоминанием. Он и Дураске ещё мальчишками обошли каждую улочку, каждый переулок, играя с другими ребятами или гуляя с роднёй. Помнится, брюнет вечно препятствовал совершению какой-нибудь шалости, поэтому в его компании мальцу-Узумаки бывало скучно. Тут тебе ни палкой нормально помахать, ни голубей погонять, ни на дерево залезть, ни постучать в соседскую дверь, дабы потом шустро смыться. Саске постоянно отговаривал от сих затей, бормоча: «Ты совсем глупый?». Кто бы его слушал? Уж точно не Наруто. Как озорничал, так и продолжал, зарабатывая новые шишки, ссадины, дырки на штанах и зеленоватые пятна от травы на рубашке. В общем, активно проводил детство, к тому же вовлекая в передряги заодно и темноволосого. Правда, тот после ябедничал старшим, и между мальчишками возгорался очередной конфликт. Невзирая на уйму ссор, они не прекращали вместе блуждать по городку.

Темнело. Мерцнувший фонарь привлекает взор омеги. Огонёк в лампочке раскаляется, освещая дорожку, выложенную фигурной плиткой, в щелях которой проступают пласты мха. Следом зажигаются и другие фонари. Телефон юноши находился в беззвучном режиме. Наверняка имеются пропущенные звонки и сообщения от родных. Наруто не стал доставать и смотреть. Не сейчас… Голубоглазый не знал, сколько уже блуждает по развилистым улицам. По ощущениям час-два. А на деле… раз вечереет, гораздо дольше. Ему не привыкать к длительным вылазкам. Обычно они расслабляли, однако сегодня выпустить пар таким способом не удалось. Напротив, мозг продолжал закипать. Шаг постепенно ускоряется, перерастая в бег. Капли дождя, становящиеся всё крупнее, глухо ударяются о куртку. Асфальт чернеет. Прохожие, которых Узумаки чуть ли не сбивал с ног, распускают зонтики. Рывки с места сопровождаются хлюпаньем под подошвой, и Курама едва ли поспевает за хозяином. Разгоряченный воздух высвобождается сквозь щёлку приоткрытого рта. Поворот, другой. Огни светофоров и фонарей цветастыми полосами расползаются по бокам, размываясь в контурах. Омегу обгоняют разве что машины.

Одышка обжигает лёгкие и сушит горло, преследуя парнишку. Тот наконец останавливается и, наклонившись, касаясь руками полусогнутых колен, жадно заглатывает воздух вместе с дождевыми каплями. Мокрые пряди закрывают обзор, неприятно прилипая к коже. Дома, люди, машины остались где-то позади. Освещение заметно потускнело. Похрипев с пару минут, Наруто встаёт ровнее, дабы оглядеться, убирая волосы с лица.

И вновь мост. Всё такой же. Словно сам привёл к себе. Он звал тихим голосом, сквозь городскую суету, и юноша пошёл, промокший до нитки и утомившийся. Разогретому бегом телу больше не холодно, разве что сырая одежда противно облегает. Голова по-прежнему тяжёлая. Дойдя до середины моста, Узумаки улёгся, выставляя руки чуть в стороны. Твёрдо. Маленькие камешки остро впиваются в спину.

И почему всё не может стать как раньше? Вот бы закрыть глаза на чуть-чуть, посильнее зажмурившись. А потом, опять открыв их, очутиться в прошлом, где всё такое знакомое и правильное. Пускай Дураске остался бы, как прежде, вредным самолюбом, зато был бы собой. Светловолосый, разумеется, продолжал бы с ним ругаться и спорить по поводу и без. Тётушка перестала бы выглядеть утомленной печалью, а Фугаку не искал бы утешение в горьком спиртном. Итачи бы приехал с какой-нибудь вестью о повышении на работе, и семьи бы собрались вместе по такому случаю, засидевшись до позднего вечера. Тогда бы матушке вернулись её несерьёзность, звонкость и неумение пить, и отец бы угоманивал пылкую жену, более не видя ту непривычно беспокойной.

Вот бы всё было так…

Отряхнувшись, Курама юрко запрыгивает на хозяина. Тяжёлый, зараза, подросший. Переставляя передние лапы, рыжий теребит футболку, так и заявляя: «Заметь меня!». Возможно, он недоволен Наруто, как тот сам собой.

— А что ты хотел? Я умею бесить его, а не общаться с ним! — выпалил голубоглазый, садясь, вскидывая руки. — И с чего я взял, что смогу иначе… — блондин морщит нос от отвращения к происходящему и жалким попыткам «склеить» удручающее настоящее.

Взгляд падает на дрожащее кошачье тельце. Потемневшая шёрстка лишилась пушистости, с усов скатывались капли. Весь продрог.

— Не стоило тебе идти за мной, — вздохнув, Узумаки стянул с себя куртку, укутал хвостатого, беря того на руки и поднимаясь. — Идём домой, дружище.

________________

Прижимая телефон к груди, Кушина суетливо наворачивала круги по гостиной, то и дело посматривая на настенные часы. Стрелка стремительно приближалась к одиннадцати часам ночи. Казалось бы, пора привыкнуть к длительным прогулкам непоседливого сына, но материнское сердце каждый раз беспокойно ходит ходуном.

— Ох, всё ж надо идти искать его… — пробормотала красноволосая.

В отличие от неё Минато спокойно почитывал книжонку, отвлекаясь на метания супруги.

— Нет нужды. Наверняка как обычно загулялся, забыв о времени.

Частое явление. Что тут сказать, Наруто совершенно не домосед. К подобному мужчина давно привык, приняв как должное. Ко всему прочему, подростковый возраст подразумевал под собой тягу к вольности и проявлению характера. Да и с боевым своенравием сына Намикадзе был знаком. Весь в мать. Парень точно не пропадёт, в этом он уверен.

— Он уже не маленький ребёнок и знает город получше нашего. Пора научиться доверять ему.

— Шестнадцать — это ещё не означает взрослый!.. Он ведь у нас такой… такой шебутной и безрассудный, и неосторожный, и… — женщина могла много перечислять, взволнованно кружась на месте, перебирая слова. Её тревожность ощутимо усилилась после того, что случилось с Саске. Дурные мысли сами лезли в голову. — Особенно сейчас… — прозвучало более тихо. — Мало ли, что ему взбредёт в голову!.. Доверие доверием, но…

Из коридора донёсся хлопок дверью. Кушина тут же ринулась в прихожую. Супруг, отставив чтиво, вышел за ней. Хотелось бы старшей Узумаки высказать пару ласковых сыну, заставившему понервничать, но вид того застопорил всякое нравоучение. С одежды и волос струйками стекала вода, образовывая лужу под ногами и следы из капель. Сухой нитки нет! От холода кожа побледнела, едва посинев. Пробирала мелкая дрожь. Выпутав усатого из куртки и оставив ту на вешалке, парнишка отстранённо оглядел родителей. Собственный потрёпанный и весьма печальный видок его ничуть не смущал.

— Я дома, — пробормотал он.

— Наруто… Ты почему на звонки не отвечал? — сглотнув растерянность, строго спросила мать.

— Телефон на беззвучном. Я не слышал.

— Не слышал… — фыркув, повторила красноволосая, явно недовольная подобным ответом. — Ты погоду видел? А время? Где ты всё это время пропадал?

— Гулял, — голос звучал непривычно равнодушно. Совсем несвойственно такому позитивному и улыбчивому пареньку. — Вот, — сказал он, протягивая телефон. — Я же теперь наказан или типа того, — не противясь, добавил юноша, столкнувшись с недоумением старших.

Матушка ещё раз оглядела приунывшего сына, вздохнув. Её лицо смягчилось, будто и не ругалась недавно. Уж кто, как не она, знает, что если младший не в духе, то на это есть своя причина. Вернулся цел и невредим, без следов от драки — и то ладно.

— Я принесу полотенце, — произнесла она, проигнорировав возможность конфисковать мобильный. — Бегом переодеваться, заболеешь ещё,  — вручая рулон бархатистой ткани, добавила женщина.

— Ага, — едва удивленный тем, что никакого наказания не последовало, парнишка направился к себе.

_______________  

Поддавшись уговорам поужинать, Наруто уселся за стол, прихватив с собой скетчбук и пару-тройку карандашей. Пребывание на свежем воздухе не способствовало возникновению аппетита. Суп в тарелке стыл и никак не лез в горло. Забывая о нём, голубоглазый переключался на рисование, желая разгрузить мысли и отдохнуть. Однако цветастые штрихи всё не складывались в единую картинку, и получалась полнейшая ерунда. И какого черта рисовальный настрой настолько зависим от настроения? Если оно ужасное, то и рисунок получается таким же, будто все навыки в миг забылись! Линии упрямо не слушались, отказываясь ложиться на лист. Всё не то!.. И какой «гений» посчитал зависимость вдохновения от настроения удачной идеей? Блондин был бы не прочь поспорить с ним.

— Гадство!.. — шепча, прорычал он, грубо зачёркивая карандашом очередной неудавшийся набросок, так что даже грифель сломался.

— Какой ты сегодня сердитый, — подмечает отец, занимая соседний стул. — Чего стряслось?

— Да всё этот!.. — ругательство чуть не сорвалось с языка, однако паренёк решил притормозить с выражениями. — …этот Саске, — процеживает он сквозь зубы. — Совсем спятил… С ним нормальным-то невозможно было разговаривать, а уж с «таким»!.. — ладонь звонко ударяет о стол. — Не получается у меня с ним поладить. Он просто… Ходячая язва! С ним нереально! Не понимаю его! Мы слишком разные!

Минато внимательно, не перебивая, слушал восклицания сына, бросая скорый взгляд на лист бумаги и небрежно раскиданные карандаши.

— Знаешь, — дождавшись тишины, начал мужчина, — я заметил, что, когда ты работаешь с акварелью, у тебя всегда рядом стоит стакан с водой. Зачем? — младший озадаченно нахмурился.

— Бать, ты чего?.. — не улавливая сути, спросил он. Что за глупый вопрос? — Как без воды рисовать-то?..

— Ну, — Намикадзе поднял один из карандашей, вертя его меж пальцев, — сейчас ты без неё рисуешь.

— Так это ж совсем другое!.. Сравнил, блин, карандаши с красками...

— И то, и то ведь для рисования. Какая тогда разница?

— Но способ всё равно разный! — у Узумаки складывалось впечатление, что он ведёт беседу не со взрослым человеком, а с неразумным ребёнком, объясняя банальные вещи. — К каждому материалу нужен свой подход. И ещё терпение, время с практикой, чтобы этот подход найти, — с подозрением он уставился на отца, а тот, подпирая щёку, по-странному улыбался уголками губ.  — К чему ты вообще внезапно тему сменил? Мы ж не об этом говорили.

— Неужели? — только и ответил Минато, оставляя сына с тарелкой остывшего супа, неудачным рисунком и полным недоумением. 

______________

Уличные фонари давно погасли. Изредка свет фар проезжающих машин заскакивал в комнату через окно, бегло проскальзывая по спальне. С края кровати доносились урчащие посапывания Курамы. Родители тоже уже видели десятый сон. А Нару всё лежал, сверля взглядом потолок. Глаза успели привыкнуть к темноте, отчего всё в комнате было достаточно неплохо видно. Бессонницей голубоглазый ранее не страдал, и та пришлась ему не по вкусу. Пустое и скучное состояние.   

— Дураске, — буркнул омега.

Учихи рядом нет, а всё равно не даёт покоя, вот гад!.. Вдобавок ещё и те неясные слова отца… Что им всем надо от него ночью? Узумаки не понимал, зачем вновь и вновь прокручивает в голове сегодняшний и предыдущие визиты к «другу»? Те упёрто не отставали от него.

— «Пара неудач — и всё? Решил сдаться?» —

Он ведь это сказал и нисколько не пожалел. Всё ж правдиво. Так какого чёрта не отпускает?

А сам?.. Разве он не делает сейчас то же самое?

Невольно блондин хмурится, точно усомнившись во всём, в чём только можно. Подползая к изголовью кровати, садится, облокачиваясь. Пальцы зациклено пощипывают лоб. Взгляд зацепляется за занавешенное окно «приятеля», после соскальзывает на лежащие рядом карандаши и скетчбук. И почему отец решил устроить парад простецких вопросов с очевидными ответами? Вроде трезвым был.

— К каждому материалу нужен свой подход. Терпение, время. Что тут непонятного? — прозвучало малость раздражённо.

Подтащив блокнот, парнишка тщательно всматривался в узорчатую обложку, будто та таила в себе неразгаданную тайну, являясь чем-то большим, нежели кусочком картона.

— К каждому… свой подход, — повторяет Нару вполголоса, опять поворачиваясь к окну соседского дома. Глаза юнца просияли, из-за чего брови едва приподнялись.

Шустро омега юркнул на пол. Удачно, что ковёр заглушил шум, не то в спальню заявилась бы недовольная матушка. Пружинистость матраса, создавшая желеобразную тряску, разбудила рыжую морду. Потревоженно мяфкнув, Курама подскочил, вертя головой. Вздыбленный мех приулёгся, когда он убедился, что в комнате нет посторонних, только хозяин шебуршится в нижнем шкафчике письменного стола. Перебирая вещи, тот что-то искал. Старые тетради, какие-то исписанные бумажки, потерянный колпачок от ручки, сломанная зарядка для телефона, засохший маркер, парочка фантиков… Вообще, у него полно хлама припрятано, что пора бы выкинуть, да руки всё не доходили. Была у парнишки вредная привычка скапливать всякое. Что ж, наверное, поэтому в спальне частенько главенствовал бардак. Полки и ящики все чем-нибудь заставлены: пустые баллончики из-под краски, учебники с начальной школы, заполненные скетчбуки, баночка с карандашной стружкой, полысевшие кисточки, куча непригодных клячек и прочее добро. А что? Стоит себе, никого не трогает. Ну, может, пыль собирает. В руках светловолосого зашуршала упитанная папка. Какие воспоминания… Узумаки ухмыльнулся, подумав, что в накопительстве есть что-то хорошее. В папке он с ранних лет хранил некоторые свои, не сказать что рисунки, а так, каракули с набросками, преимущественно синего и оранжевого цвета. На каждом листике свой незамысловатый сюжетец, своя история, героями которой являлся он и Саске. Когда «приятель» бесил или когда Наруто просто хотелось того подразнить, он хватался за карандаш и изображал брюнета в нелепом виде. Нередко пририсовывал ему треугольнички-зубы и дьявольские рожки с хвостиком. В общем, само воплощение зла. А лицо либо сердитое, либо хныкающее. Себя же описывал как эдакого победителя во всем: высокий, сильный, занимающий большую часть листа. Ссоры, драки — всё отражалось на бумаге. Озорному мальчишке это приносило особое удовольствие. Вот нарисует он Учиху с кислой миной и дождевой тучей над головой, из которой льёт как из ведра, и на душе сразу приятно. В папке находились и очень давние наброски, и относительно новые.

Узумаки всё размышлял, чем бы таким занять пустующий фрагмент стены напротив кровати. Всё не мог определиться: нарисовать что-нибудь или же запросить дополнительный стеллаж. Теперь вопрос решён. Взяв из органайзера ножницы и светлый малярный скотч, голубоглазый окинул взором выбранный участочек. Затем отобрал несколько рисунков, по одному из каждого года, начиная с того момента, как у него проявился интерес к художничеству. Ну, и более осознанная «вражда» с Учихой. Всего тринадцать листочков из общей стопки. Остальные пригодятся позже. Если игрушечная рация была прилеплена на скорую руку, то на сей раз Наруто старательно, неторопливо вырезал ровные прямоугольники скотча. Прищур и высунутый кончик языка свидетельствовали об усидчивости. Сонно Курама смотрел, как хозяин распределяет рисунки в хаотичном порядке, прислоняя к стене и поглаживая свободной ладонью. Один выше, второй ниже, другой правее, следующий левее. 

Опустив руки на пояс, светловолосый сделал пару шагов назад, дабы лучше оценить проделанную работу. Взгляд поочередно пробежался по всем почеркушкам. Одобрительно хмыкнув, парнишка довольно улыбнулся, после чего устало завалился на кровать. Возникшая в груди лёгкость размягчила мышцы, позволив быстро уснуть.

***