Гокудера не спит. Он не может уснуть. Совсем. Даже при том, что он измотан и желает сейчас только одного — сдохнуть тихо и безнадёжно. Он пялится пустым взглядом в стену, слушает доносящиеся сверху жалобные поскуливания и самым чёрным образом завидует. Он бы тоже не отказался от чего-то подобного, чтобы сбросить усталость, но обстоятельства как всегда сильнее, поэтому он молчит. Молчит, скрипит зубами, искренне ненавидит парочку наверху и безуспешно пытается уснуть.

Гокудера шевелится, стаскивая одеяло, и распахивает халат на груди, чтобы хоть немного охладить горящую огнём кожу. Он глубоко вздыхает и тут же ругает себя, потому что так он только острее чувствует исходящий от Чиэры запах. Он старается не принюхиваться, но это бесполезно, ведь даже прилипчивые ароматы геля для душа с апельсином и мятой не могут перебить наваждение — они просто тают.

Гокудера зажмуривается. Он начинает считать овец, чтобы хоть как-то уснуть, но эти кучерявые твари спотыкаются о грёбаный забор, падают на землю и тут же начинают трахаться, как долбаная парочка наверху. Из-за этого у Гокудеры начинает медленно ехать крыша. Его не спасают ни аутотренинги, ни попытки заставить себя — ничего из привычного арсенала. А всё потому, что позади едва уловимо шевелится Чиэра. Эта ходячая провокация с большими наивными глазищами, которая, оказывается, умеет быть не только неуклюжей ассистенткой, но ещё и страстной, горячей, чувственной женщиной. Которую, чёрт подери, хочется целовать и которой хочется овладеть во всех известных человечеству позах! Но нельзя. Потому что нормы морали и прочую чепуху ещё никто не отменял.

Гокудера сглатывает и автоматически дотрагивается до места на шее, где совсем недавно переливался всеми оттенками бордового и фиолетового засос. Он бесшумно хмыкает и думает, что последний раз парился из-за подобных следов лет десять назад, когда нужно было ехать с деловым визитом на солнечные пляжи. Многозначительные взгляды деловых партнёров потом долго портили ему нервы, из-за чего едва не сорвалась одна из важнейших сделок тех лет.

Но месяц назад, в день, когда Гокудера забрал из гордо именуемой клубом задницы Чиэру, его привычный образ жизни был несколько ущемлён. Даже больше — растоптан и превращен в ничто, и теперь Гокудера чувствует, что ему больше не хочется одноразовых безболезненных перепихонов с возможностью быстро свалить, пока временная пассия не почувствовала себя в праве что-то требовать. А ведь в тот вечер ничто не предвещало катаклизмов. Гокудера схватил Чиэру подмышки, предварительно вычитав её подруге за глупость и блядское поведение, и поволок её в машину, чтобы отвезти домой и купировать этим возможные приключения, из-за которых потом пришлось бы эту курицу увольнять. Репутация была, есть и будет для него важнее всех людей, потому что она во многом помогает ему оставаться на хорошем счету у Десятого. А его расположением и дружеским отношением Гокудера не может и не хочет жертвовать ни в коем случае.

Однако когда автомобиль бесшумно притормозил у подъезда небольшого дома, а Гокудера повернулся к Чиэре, чтобы двумя словами вбить в неё острое чувство стыда, обстановка вдруг резко изменилась. Она стала непроницаемой, практически ощутимой, и Гокудера, будучи в здравом уме и трезвой памяти, ощутил себя не менее пьяным, чем сидящая перед ним девица, которая молча прожигала его взглядом. Он попытался сказать хоть что-нибудь, чтобы разбавить сгустившуюся атмосферу, но в горле так резко пересохло, что сначала пришлось напряжённо сглотнуть.

А потом всё произошло слишком быстро.

Ну или наоборот — слишком тягуче, медленно, практически невыносимо…

Протянув руку, Чиэра вцепилась в ворот его рубашки, придвинулась и прижалась к губам. Без предупреждений, без лишних слов — сделала то, что захотела, и у Гокудеры начисто пропал дар речи, а вместе с ним и способность сопротивляться. Он послушно потянулся ближе, а затем с тем же жаром ответил на поцелуй, возвращая в полной мере то, что испытал сам. А испытал он достаточно, чтобы ощутить себя закипающим чайником. Может, дело было в запахе, который сразу вскружил ему голову, а может, на её языке слишком хорошо сохранился чуть приторный привкус алкоголя. Кто знает.

Целовалась Чиэра жадно, неистово — так, будто именно этого ей всю сознательную жизнь и не хватало для полного счастья, поэтому Гокудера почувствовал себя подростком, который пытался сразу и впитать в себя всё без остатка, и растянуть удовольствие на максимально возможное время. Кажется, в тот момент он понял весь сакральный смысл выражения «потерять голову». И, что самое странное, возвращать рассудок и здравомыслие на место у него не было ни малейшего желания.

Когда оставаться в полуразвёрнутом положении стало неудобно, Гокудера потянул Чиэру на себя. Та, с готовностью перебравшись к нему на колени, сжала ногами бёдра, из-за чего у Гокудеры потемнело перед глазами. Руки словно сами проникли под тонкую, практически невесомую ткань топа, скользнув пальцами от поясницы выше по позвоночнику. Где-то на краю сознания он понимал, что ведёт себя неправильно, но всё равно не мог остановиться.

Нащупав застёжку лифчика, Гокудера одним движением расстегнул его и чуть подвинулся, когда Чиэра дрожащими от нетерпения пальцами попыталась справиться с пуговицами его рубашки. Сбивчиво дёрнув одну из петелек, она не рассчитала силу, и по салону разнеслась звонкая трель оторвавшихся пуговиц, но это, разумеется, мало кого волновало. Обеими руками вцепившись в распахнутый ворот рубашки, Чиэра наклонилась и с тихим урчанием, от которого у Гокудеры судорогой свело мышцы в паху, приникла губами к его шее. В ушах зашумело, когда она слегка прикусила кожу зубами. Но апогеем, лишившим Гокудеру остатков воли и самоконтроля, всё-таки стало прикосновение к животу — как раз в том месте, где всё под контролем держала тяжёлая пряжка ремня с символом Урагана. Резко выдохнув, Гокудера вжался в кресло, и удивительно ловкие для такого опьянения пальцы тут же справились со скрытым механизмом. Теперь оставалось только закрыть глаза и поддаться сносящей с ног лавине.

Однако в самый последний миг, когда оставался всего один шаг, разделяющий «можно» и «нельзя», раздался пронзительный визг клаксона и наэлектризованная жарким дыханием атмосфера рассыпалась цветными осколками.

Сморщившись, Гокудера зажмурился, затем он открыл глаза и второй раз за эту ночь потерял дар речи. Чиэра по-прежнему стискивала коленями его бёдра, только теперь она мало напоминала ту страстную, дрожащую от возбуждения женщину. Этих секунд хватило, чтобы она снова стала прежней, и в данную минуту она смотрела на Гокудеру с таким нескрываемым ужасом, будто это он сейчас сидел на ней верхом и рвал одежду.

Спешно подхватив скинутый впопыхах лифчик и забормотав какую-то несуразицу, которую Гокудера при всём желании не смог бы понять даже на ясную голову, Чиэра вывалилась из автомобиля и скрылась в подъезде, оставив после себя только кружащее голову опьянение и полный ахер от произошедшего. А ещё страшную головную боль и желание выяснить, какого хрена это вообще было и что им обоим с этим теперь следовало делать.

На следующий день Гокудера с мрачным торжеством обнаружил у себя на шее багрово-фиолетовый засос, который вполне можно было предъявить как аргумент в предстоящем разговоре. Но в понедельник, наткнувшись на тихую подчинённую, которая, мигом определив степень его раздражённости, усиленно пыталась слиться с фоном, он понял, что всё произошедшее осталось только в его памяти. Потому что Чиэра, привычно вжимая голову в плечи и с лёгкой опаской поглядывая на него, вела себя как обычно. И на засос, сверкнувший раз или два из-под ворота рубашки, отреагировала весьма скептично — наверняка подумала, что его оставила излишне темпераментная особа. И, следовало признать, она была недалека от правды.

Гокудера ёрзает на месте и прислушивается к дыханию Чиэры, пытаясь понять — спит она или нет, а потом с раздражением отвлекается на доносящуюся сверху возню. Он мельком припоминает, что японские любовницы его этим и раздражают: они так жалобно скулят во время секса, будто их душат, а не трахают. Хотя, следует признать, даже среди них есть свои исключения, причём не всегда приятные. Например, та же Миура Хару. Помнится, в один из визитов со своим варийским бойфрендом — Гокудера ехидно усмехается, примерив это слово на Занзаса — она устроила ночью такой марафон, что после него выползли курить практически все обитатели особняка Вонголы, включая совсем некурящих и бросивших.

«Интересно, а как Чиэра ведёт себя в постели?..» — внезапно думает Гокудера и тут же со злостью одёргивает себя. Для полного восторга ему не хватает только эротических фантазий о девчонке, к которой нет никакой возможности прикоснуться. Вернее, возможность-то есть, но он себе этого потом не простит, потому что потеряет сразу и хорошего работника, и самоуважение. Причём если второе потом с горем пополам можно будет как-то восстановить, первое ему не восполнит никто. Как бы Гокудера ни бесился от неуклюжести Чиэры, её полезность он признаёт. И ценит.

Снова зашевелившись, чтобы хоть как-то разогнать застывшую кровь в венах, Гокудера вслушивается в изменившие тональность стоны наверху. Судя по всему, процесс выходит на финальную стадию, поэтому через пару минут парочка утихает, наполнив всё вокруг тишиной, а Гокудеру — мрачной радостью. Однако когда он закрывает глаза и снова принимается считать овец в попытках скоропостижно заснуть, неугомонные любовники начинают второй круг утех. А спустя несколько секунд к ним присоединяются соседи снизу, добавив к поскрипываниям и стонам удары спинки кровати о стену и истеричные вскрики.

— Да вы, блять, издеваетесь! — обречённо выдыхает Гокудера.

Перевернувшись на спину, он закрывает лицо ладонями. Теперь он стопроцентно не сможет уснуть, даже если возьмёт пистолет и сделает два визита — этажом выше и ниже. Хотя, в принципе, таким образом он сможет сбросить раздражение… Но мысль о том, чтобы выпить, раз уж ночь предстоит долгая и безрадостная, нравится ему куда больше. Алкоголь поможет расслабиться, а там, глядишь, к утру удастся вздремнуть хотя бы полчаса.

Гокудера поворачивается к Чиэре, которая тщетно пытается прикинуться спящей, и усмехается. По крайней мере, он страдает не один. Эгоистично, конечно, но хотя бы не так обидно.

Спустив ноги с кровати, Гокудера нашаривает сигареты и, прикурив, тянется к телефону на тумбочке. Дождавшись ответа администратора, он требовательно заказывает две бутылки виски, затем кладёт трубку и смотрит на замершую в неподвижности Чиэру.

— Выпить хочешь?

Чиэра вздрагивает. Обернувшись, она испуганно смотрит на Гокудеру, а потом неуверенно улыбается и кивает. Звучит как песня, учитывая, что Гокудера не любит пить в одиночестве. Можно будет даже пообщаться, если, конечно, у Чиэры хватит смелости. Кажется, она до сих пор жрёт себя за доверие к бейсбольному придурку.

«Который, кстати, отхватит небывалой пизды за свои шуточки», — свирепо обещает сам себе Гокудера и, включив свет, идёт к креслам.

Плюхнувшись в одно из них, он подтягивает к себе пепельницу. Ему нужны выпивка и много никотина, чтобы отвлечься и не наделать глупостей.

Спустя несколько минут лифт тихо звякает и распахивает дверцы. Заметив это, Чиэра тенью соскальзывает с кровати. Бесшумно ступая босыми ногами по мягкому ковру, она направляется к замершей в ожидании разгрузки кабине, и Гокудеру почему-то настолько завораживает это зрелище, что он упускает момент, когда она подхватывает бутылки, два стакана и ведёрко со льдом и подходит к столику.

— Я… — неуверенно бормочет Чиэра. — Если честно, я совершенно не умею наливать виски.

Очнувшись, Гокудера сердится на себя.

— Дай сюда, — закатив глаза, требует он и спокойно скручивает крышку. — Тут уметь нечего — берёшь и наливаешь.

Подхватив стакан, он салютует порозовевшей от смущения Чиэре и сумрачно отпивает, первым же тостом пожелав обеим парочкам сцепиться намертво в самой оригинальной позе. Потом он расслабленно откидывается на спинку и закрывает глаза, пытаясь абстрагироваться от наполняющего их комнату дивного саундтрека.

Чиэра в это время медленно присаживается в соседнее кресло. Она сперва с подозрением принюхивается к виски, а затем нерешительно отпивает из своего стакана и тут же кривится. Вернее, старательно пытается сохранить скукожившееся лицо нормальным, но по повлажневшим глазам сразу становится понятно, что вкус ей не нравится. Хотя это и неудивительно — виски всё-таки больше мужской напиток.

Гокудера думает, что Чиэра не будет продолжать пить, однако она, вопреки ожиданиям, не отставляет стакан, а медленно и очень аккуратно отпивает снова. И снова. Словом, продолжает морщиться, но не жалуется и не ноет. Это удивительно. И приятно.

Когда в бутылке остаётся едва ли четверть, Чиэра, наконец, расслабляется: на её губах расцветает улыбка, в глазах появляется блеск, а тело плавно и медленно растекается в кресле. Гокудера, разливая по стаканам очередную порцию, мельком бросает на неё взгляд и едва не роняет бутылку, потому что полы халата, до этого придерживаемые крепко сжатыми коленями, распахиваются, демонстрируя бедро и кусочек ажурной вышивки подола ночнушки. Приходится мысленно влепить себе пощёчину, чтобы оторваться от созерцания этого крайне соблазнительного зрелища. Отвернувшись к стене, Гокудера прочищает горло, но пальцы всё равно почти покалывает от фантомных ощущений прикосновения.

Чиэра тянется к корзине с фруктами, и Гокудера, невольно скосив глаза, замечает, как долбаный халат сползает с её плеча, открыв лямку сорочки и мягкую линию ключицы. Взгляд скользит глубже, и выпитый виски резко подскакивает к горлу, потому что у атласного недоразумения, которое вежливые японцы нарекли пижамой, воистину головокружительное декольте. Рассудок Гокудеры уходит в штопор при попытке затормозить неминуемое падение градуса адекватности. Приходится уткнуться в свой стакан, чтобы не заляпать слюнями столешницу, но мысли и фантазии всё равно упорно скачут резвее любых коней.

Гокудера двумя глотками допивает выжигающий горло виски и лишь потом понимает, что лучше от этого всё равно не станет. Наоборот, алкоголь действует как катализатор, поэтому следует перестать нажираться и постараться обуздать бурный темперамент. Иначе добром это не кончится. Ни для кого.

Вторую бутылку открывает Чиэра. Гокудера поворачивается и едва не откусывает край стакана, когда она медленно протягивает руку, обхватывает горлышко бутылки пальцами, а затем, сосредоточенно нахмурившись, скручивает пробку. В её движениях нет провокации или подтекстов, она — сама наивность и невинность, но его внутренности всё равно обдаёт кипятком. Он слишком хочет поддаться искушению.

Вздохнув, Гокудера лезет в ведро со льдом и, поборов желание вытряхнуть его содержимое за пазуху, добавляет пару кубиков в стакан. Ему катастрофически хочется спать, но ещё больше хочется, чтобы две трахающиеся парочки сейчас же заткнулись.

— Как же чудовищно они фальшивят, — внезапно подаёт голос Чиэра, и Гокудера от неожиданности роняет стакан. По счастью, пустой.

— Чего? — на автомате переспрашивает он и, досадливо отпихнув ногой высыпавшийся лёд, снова протягивает руку к ведёрку.

— Фальшивят, говорю, — улыбается Чиэра, по глазам которой сразу становится понятно, что этому столику лучше больше не наливать. Она и так на пару с Гокудерой уложила целую бутылку виски. На голодный желудок и усталую голову человеку, который в жизни не употреблял крепкий алкоголь, вообще противопоказано столько пить, но Чиэра держится молодцом. И смелеет с каждым глотком, вызывая у Гокудеры нервный булькающий смех.

С ума сойти, что же дальше будет?..

Не обратив внимания на изменившегося в лице Гокудеру, Чиэра замирает, сосредоточенно поджав губы, а потом вскидывает руку и торжествующе произносит:

— Вот! Слышите?

В этот раз Гокудера крепко сжимает в пальцах стакан, поэтому вместо него на пол падает челюсть. Некоторое время он честно пытается понять, что имеет в виду Чиэра, и только потом осознаёт — стоны и поскуливания. Его помощница, оказывается, с присущей ей старательностью выстраивает все эти непотребные звуки в музыкальный ритм. Просто. Полный. Пиздец!

— Глупости, — напряжённо бормочет Гокудера, а сам неосознанно превращается в слух.

Он некоторое время скрупулёзно считает, пытаясь на пьяную голову вспомнить, что за чем должно идти, а потом, окончательно запутавшись в терминах, раздражается. Его неожиданно начинает бесить то, что он занимается какой-то хернёй, вместо того чтобы спать. Но высказать это красивым матерным языком ему мешает Чиэра. Она прикладывает ладонь к уху, чуть наклоняется, шевеля губами, а затем отчего-то радостно улыбается и щёлкает пальцами.

— А эти придерживаются ритма! Слышите?

В её взгляде столько незамутнённого восторга, что у Гокудеры глаза на лоб лезут. Но ещё больше он охреневает, когда Чиэра задумчиво прикладывает палец к губам и, снова глянув наверх, изрекает:

— Кажется, кончают.

«Охуеть!» — мелькает в голове, но с языка внезапно срывается совершенно другое:

— Вряд ли. Наверняка ещё минут десять продержатся.

— Да нет же! — упрямо возражает Чиэра. — Слышите, какая тональность пошла? В прошлый раз именно на этом и всё и кончилось.

— Тогда было чуть пронзительнее, — хмурится Гокудера, невольно воскресив в памяти переливчатые вскрики с верхнего этажа. — Близко, конечно, но пока рановато. Вот нижние наверняка раньше кончат. Судя по звукам, там кого-то бензопилой шинкуют, так что самое время…

— Неправда! — неожиданно вспыхивает Чиэра. — У нижних сил ещё навалом!

— Навалом, — ехидно передразнивает Гокудера. — Но у них-то это первый раз, а верхние уже по второму кругу идут!

Чиэра краснеет как помидор, силясь придумать довод, но потом вдруг замирает и, расслабившись, заговорщически прищуривается.

— Спорим, что верхние первыми кончат? — тянет она.

— Валюта? — автоматически загорается Гокудера и немедленно впадает в летаргический ахуй.

Чиэра оглядывается и хватает корзину с фруктами. Она торопливо делит содержимое и выдвигает первую ставку — киви и несколько виноградин.

— Я ставлю на то, что верхние кончат быстрее.

— Тогда я… — «Прекращаю маяться хуйнёй и иду спать!» — ставлю два мандарина на то, что нижние справятся первыми.

— Ставки приняты!

И начинается томительное ожидание чужого оргазма. Причём самое жуткое в этой ситуации даже не то, что Гокудера занимается этим идиотизмом, вместо того чтобы призвать своего надравшегося в слюни ассистента лечь спать и не плодить кретинство. Страшнее всего то, что он не видит в этом глупом занятии ничего плохого. Это весело. Впервые, мать его, за последний день… или нет — за последнюю неделю или даже месяц ему просто весело, и это непередаваемо круто, особенно в такой ситуации.

Первый оргазм накрывает всё-таки верхнюю парочку, и Чиэра с победным кличем забирает себе добычу в виде двух мандаринов. Лишь спустя пять минут к финишу приходят те, что снизу, и Гокудера ворчит на них, обзывая халтурщиками, а потом оба тандема практически одновременно начинают очередной круг трахо-марафона. Гокудера снова делает ставку в виде грейпфрута и банана, чтобы отыграться и поправить свои пошатнувшиеся позиции, а Чиэра, в свою очередь, с готовностью её поддерживает, выставив на кон два киви и мандарин. Но на этот раз победа точно за Гокудерой — в этом он не сомневается.

Они веселятся, как дорвавшиеся до первой студенческой вечеринки подростки, делая ставки на третий и на четвёртый заходы и изредка подбадривая своих подопечных выкриками, из-за чего парочки раз или два прерываются, замирая в глубокой задумчивости. Но потом, ближе к утру, заканчивается валюта, а с ней — и сила у воистину неутомимых любовников. Выпивка, к слову, тоже подходит к концу, плескаясь на донышке остатками янтарной жидкости, и Гокудера нехотя приходит к выводу, что пора спать, тем более что Чиэра, нахохотавшись, накричавшись и объевшись фруктами, уже сопит, свернувшись в кресле трогательным комочком.

Гокудера смачно зевает. Он допивает остатки виски и, складировав тару под стол вместе со стаканами и ведёрком, поворачивается к Чиэре. Некоторое время он сомневается, разрываясь между двух зол, затем возводит глаза к потолку, страдальчески бормочет что-то про первый и последний раз и всё-таки подхватывает податливое, размякшее от обильных возлияний тело на руки.

По пути к кровати Чиэра бормочет что-то пьяное и совершенно бредовое, а потом обвивает руками его шею и неожиданно крепко целует в щёку, шумно благодаря за беспокойство. Гокудера едва не роняет её, споткнувшись от такой признательности.

Уложив Чиэру на мягкое покрывало, он обходит кровать и, тоже устроившись, поворачивается к ней спиной. Однако через несколько минут Гокудера сдаётся. Уснуть не получается, поэтому он ложится лицом к мирно сопящей Чиэре и, подумав, придвигается ближе. Затем ещё немного ближе. И ещё. До тех пор, пока расстояние между ними не сокращается практически в ничто. Гокудера обвивает Чиэру руками, осторожно прижимает к себе и только после этого отключается.

Просыпается Гокудера от настойчивого пиликанья будильника. В голове стоит шум, а во рту так гадко, словно в него на протяжении всей ночи обильно высиралась орда хомяков.

Нашарив рукой будильник, Гокудера раздражённо отключает противный звук и со стоном прижимает ладони к лицу, мечтая прямо сейчас сдохнуть, чтобы, наконец, отоспаться. Ему для абсолютного чистейшего счастья не хватает только этого.

«Вернее, этого и глотка крепкого кофе», — додумывает он, уловив доносящийся с улицы приятный аромат.

Гокудера с трудом разлепляет глаза, и практически в ту же секунду раздаётся тихий «звяк!» лифта. Гокудера морщится, но обрушить на назойливую технику всю ярость Урагана не успевает, потому что усилившийся запах кофе заставляет его в изумлении привстать. Спасителем оказывается Чиэра — бледно-зелёная, но до усёру бодрящаяся. Она сперва притормаживает, наткнувшись на осоловелый взгляд Гокудеры, а затем пытается улыбнуться.

— Доброе утро, — тихо произносит она, и по умирающему голосу сразу становится понятным, что доброе оно сейчас для кого угодно, кроме них.

Гокудера смотрит на Чиэру и едва удерживается от ехидной ухмылки. Похмелье, как водится, не щадит никого. Лишь спустя несколько мгновений, в течение которых Чиэра успевает подойти к столику, водрузить на него оба стаканчика и вытащить блокнот, Гокудера замечает, что на ней надет привычный офисный костюм вместо вызывающего банного халата. Он удивлённо вздёргивает брови и хмурится, невольно пытаясь прикинуть, во сколько же ей нужно было встать, чтобы успеть переделать столько дел до его пробуждения.

— Самолёт через два с половиной часа, — произносит между тем Чиэра, деловито проглядывая записи, — поэтому нам нужно будет покинуть номер минут через сорок. Я позвонила в аэропорт и уточнила по поводу задержек из-за фестиваля, но меня уверили, что вылет состоится по расписанию, никаких катаклизмов. — Она поднимает голову и незаметно выдыхает. Видать, голова кружится. — Наши костюмы готовы, я их забрала. Ваш уже висит в ванной комнате, чтобы вы могли сразу после душа переодеться. Когда забирала костюмы, подумала, что неплохо будет взбодриться после пробуждения, поэтому… чёрный крепкий без сахара с щепоткой перца в плотно закрытом стаканчике. Администратор очень хвалил именно его.

— Ты же по-японски не говоришь, — с толикой изумления усмехается Гокудера.

Чиэра пожимает плечами.

— Пришлось немного поиграть в пантомиму. Но администратор оказался очень понятливым, так что много времени это не заняло.

Гокудера несколько мгновений смотрит на неё, а затем неожиданно спрашивает:

— Хреново тебе, наверное?

Чиэра неуверенно улыбается, качает головой, а потом вдруг жалобно отвечает:

— Безумно.

Гокудере хочется рассмеяться, но вместо этого он свешивает ноги с кровати, пару минут собирается с духом и всё-таки встаёт.

— Подготовь вещи, позвони в наш аэропорт и закажи такси на время прилёта. Не хочу брать личный транспорт. Ещё уточни дату большого съезда Альянса у Дино и… — Он смотрит на постепенно синеющее лицо Чиэры и мысленно вздыхает, — и отмени на сегодня все запланированные встречи. Нахуй всё, я устал и хочу выспаться.

На ходу развязывая пояс халата, Гокудера идёт в ванную комнату. Уже запирая дверь, он слышит облегчённое бормотание и, кажется, что-то вроде «спасибо». Он усмехается, скидывает лишнюю одежду и думает, что надо будет как-нибудь повторить. У этой девицы, оказывается, неплохой потенциал, особенно в делах, касающихся хорошей весёлой компании во всякого рода скучных поездках.