Это и по сей день часто кажется Чонгуку несколько странным, несмотря на то, что со временем он привык к тому, что он просто такой: это является тем самым неловким моментом, когда только понять и простить, вздохнуть и отпустить ситуацию к чёртовой матери. С другой стороны, они с ребятами никогда не говорили о чём-то подобном, даже когда бухали вместе, чтобы он мог реально смутиться или задуматься о собственной неполноценности, потому что, согласитесь, будет очень странно, когда все сидят за общим столом в общаге, в которую съехались на время очередного промоушена, прибухивают там себе, кто что хочет, обсуждают последние события и перспективы на будущее, и тут Чонгук выдохнув, ставит бокал с вином, значит, на стол, и говорит:
— Я люблю члены. А ещё я люблю, когда в меня их суют. И не только их, на самом-то деле. Давайте обсудим это немедленно.
Сначала бы все наверняка помолчали. Потом Намджун бы откашлялся и толкнул речь о том, что ориентация не определяет человека (а Чимин бы дополнил чем-то вроде «Есть геи, Чонгук, а есть пидорасы, и это принципиальная разница: вот когда ты трахаешься с парнем, ты гей, а когда кидаешь меня, когда мы планируем куда-то сходить, то пидорас»), и если Чонгуку действительно нравятся представители мужского пола в том самом романтическом смысле, то в этом абсолютно нет ничего плохого или постыдного, главное, чтобы ему было комфортно и он бы был счастлив. Наверняка где-то на этом моменте слегонца (или не слегонца, потому что о таком он сможет сказать только хорошо накидавшись) пьяный Чонгук бы обязательно пустил пару слёз (Чимин бы заплакал с ним вместе, потому что находился бы в той же самой кондиции, что и макнэ, но выпил бы на пару-тройку литров побольше), а Хосок бы доверительно сжал его плечо и сказал бы:
— Я рад, что ты открылся нам, Чонгук-а. Мы действительно прошли через многое, — и Юнги-хён бы, ухмыльнувшись в свой бокал, чокнулся в воздух и предложил бы выпить за доверие. У Юнги-хёна вообще получаются охуительно душевные тосты, когда он тоже слегка опьянеет, и это все вокруг знают: даже Намджун с его красноречием уступает старшему другу, потому что тосты хёна идут прямо от сердца и настолько, блять, редко, что по пальцам пересчитать можно.
А потом бы Сокджин-хён наверняка задал тот самый отвратительный вопрос всех натуралов, звучащий как «А у тебя когда-нибудь стоял на кого-то из нас?», и, да, наверное, вот она — та самая причина, по которой Чонгук ещё не рассказал людям, с которыми фактически сроднился за долгие годы совместной работы и даже проживания, о том, что он гей. Он действительно крайне дерьмовый врун — по крайней мере, по отношению к этим ребятам, и не смог бы ровно сказать своё твёрдое лживое «нет», добавить «сейчас уж — тем более», потому что это было бы такое враньё чистой воды, что где-то в этот момент у него бы загрязнилась карма так сильно, что он бы её никогда не отмыл.
В том смысле, что, да, стояло. А ещё — стоит и, кажется, будет стоять, потому что предмет его хронической бессонницы и объект многолетних влажных фантазий был бы единственным, кто не сказал бы ни слова: только бы потом подошёл, сжал плечо в немой поддержке и отправился бы к себе писать очередной черновой вариант новой баллады. Тэхён постоянно так делает.
В смысле, даёт понять, что рядом, и не говорит ничего — ни о себе, ни о других. Нет, Чимину-то наверняка высказывается, иначе зачем вообще нужны эти ваши лучшие друзья, но во всеуслышание после того, как они с Хосоком чуть не подрались года два или даже три назад, больше не говорит ничего, иногда чрезмерно демонстративно отмалчиваясь даже в самых щекотливых дебатах, показывая уровень своего самоконтроля.
Да, хён иногда может быть таким говнюком. Но Чонгук не контролирует это: порой кажется, что это похоже на какую-то, блять, болезнь — чем больше Тэхён ведёт себя так, словно он является чуть ли не королём, тем яростнее его тонсен потом дрочит в ванной, закусив ребро ладони и представляя, как могли бы играть желваки на этом красивом лице в тот момент, когда бы Тэхён его...
Зачем вообще нужно порно, пока жив Ким Тэхён? Чонгук задаётся этим вопросом уже долгое время, но потом, в принципе, ситуацию отпускает к чёртовой матери: в нём нет любви, которая разрывает на части, как в фанфиках, нет тлеющей страсти и великих душевных мук, которые заставляют ночами в подушку и думать о том, как же так, полюбил не того, кого должен был полюбить.
У него просто стоит чёртов член. По крайней мере, он привык думать так: ему в принципе не столь много лет и он не в той ситуации, чтобы реально сейчас заморачиваться над тем, чтобы думать о совместном будущем с кем-либо или влюблённостях, и по этой причине единственная его постоянная любовница — это работа, которая сжирает всё, что может сожрать.
А ещё, когда есть свободное время... «Overwatch». Чонгук реально настолько болеет и Ким Тэхёном, и этой игрой, что в какой-то момент всё тесно переплелось и смешалось (как — не понял и сам), чтобы вылиться в один вывод, результат которого был проверен... да, экспериментальным путём: если во время катки чувствовать приближение оргазма, то Чонгук, стараясь не кончить кому-нибудь в уши, сосредотачивается на игре куда сильнее и лучше — и практически всегда побеждает, чтобы отрубать микро, правда, потом со скоростью звука и немедленно кончить.
К слову, оргазмы у него охуенные. И, да, возможно, начав в какой-то момент своей жизни делать подобные вещи, сейчас остановиться уже и не сможет, наверное, чувствуя себя охуительно в студии в общаге, которую им снимает агенство, потому что здесь у него звукоизоляция и закрывающаяся дверь. Всё, чего он боялся, когда только приехал, так это того, что кто-то случайно увидит содержимое его рюкзака, потому что Чонгук может позволить себе, блять, ни в чём не отказывать, по крайней мере, на своей территории и за собственные деньги, и по этой причине привёз с собой кое-что, купленное кое-где и часто используемое для того, чтобы его накрывало ну просто конкретно (даже тогда, когда он не играет).
И сейчас, сидя на диване в собственной студии и глядя на набор сексуальных игрушек разных размеров и конфигураций, он только вздыхает, чувствуя, как только от одного лишь вида на это добро в паху начинает слегка тяжелеть. Главное, не представлять, как Тэхён в тебя это засовывает, Чон Чонгук — и тогда ты будешь в порядке.
***
doja cat — rules
Ладно, возможно, он немного увлёкся в этот раз, пользуясь тем, что Намджун уехал на встречу с друзьями за город (ведь до промо ещё есть целых два дня), Сокджин — к родителям с целью проведать своих грызунов и переночевать, а Юнги — куда-то к ребятам из команды Epik High на запись, сказав, что они после этого выпьют и, скорее всего, в общагу он вернётся за полночь. Чимин и Тэхён Чонгука позвали с собой вместе на шоппинг (наверняка приличия ради), а после — в один из баров на Итэвоне, но тот отмахнулся, напоминая о том, как не любит таскаться по магазинам, и по этой причине остался в общаге...
Один. До позднего вечера. И по этой причине, да, переборщил, потому что дверь в свою комнату не закрыл, да, специально — для остроты ощущений.
Какой же он извращенец, ебучий же случай. Впрочем, ладно, бывают и хуже (по крайней мере, он так себя успокаивает), и сейчас, сидя напротив компа абсолютно голым, но в белых чулках и виброяйцом в хорошо прочищенной и смазанной заднице, где частые импульсы воздействуют на простату самым потрясающим образом, Чонгук... ловит нереальнейший кайф, слегка задыхаясь в тот самый момент, когда переключает режим с довольно активного на слабее и реже — а то никакой катки не выйдет, он просто кончит в грёбанный микро своей уже давным-давно сложившейся тиме, и... придётся искать новую, видимо.
Но пока изнутри толкается, тихо жужжа, задевает нужную точку, а сам Чонгук тихо мычит, чувствуя, как влажный стояк трётся о живот — никогда не подумал бы, что фактор открытой двери так заведёт: опустив взгляд, он видит, как эрекция едва заметно подрагивает с каждой новой особой пульсацией глубоко внутри, там, где вибратор сжимают тугие стенки заднего прохода и не дают выскользнуть — Чонгук старается, правда старается, сжимаясь изо всех своих грёбанных сил. Коснуться себя хочется так сильно, что аж в руках сладко покалывает: в паху же от этой естественной тяги едва не зудит, и приходится расставить ноги пошире и слегка съехать по спинке кресла пониже в поисках лучшего угла для виброяйца — так, чтобы он по итогу смог кончить, не касаясь себя.
Найден. Капелька естественного полупрозрачного секрета, что почти незаметно выделяется из уретры под его пристальным взглядом, вздрагивает из-за очередного прилива возбуждения: член уже почти насыщенного багрового цвета, и весь макнэ сейчас становится очень чувствительным — даже чулки длиной до середины бедра, кажутся ему неправильно грубыми и натирающими.
И с губ срывается вздох. До катки осталось недолго, а микрофон пока отключён — Чонгук может позволить себе невольно вскрикнуть от ощущений приятных и, главное, острых, пусть и привычных.
И вздрогнуть. От звуков, которых здесь быть не должно, и он чувствует, как душа в пятки уходит, стоит только из-за спины раздаться негромкому, лениво растянутому:
— Чонгук-а, ты в порядке? — и звук мягких шагов за спиной служит аккомпанементом к чонгуковой неминуемой гибели, потому что он, оцепенев, не знает, куда себя, сука, деть.
Пиздец. Полный пиздец, фиаско, провал, он должен был быть один здесь, и никакого Ким Тэхёна, сейчас к нему подходящего слева и замирающего, здесь не могло оказаться. Но факт фактом: поднимая глаза, Чонгук видит одного из хёнов, того самого, которого, возможно, хотел бы сейчас видеть меньше всего.
Того, на которого стоит лучше, чем, блять, на порно.
И, типа, каламбур ситуации: возможно, Чон десятки раз представлял, как Тэхён его случайно палит за дрочкой, а потом хорошо нагибает, и вот теперь мечты действительно становятся реальностью в лучших традициях диснеевских мультиков: вот он, Чонгук, в блядских чулках и с вибратором в жопе, и у него охуенно крепко стоит, а вот он, Тэхён, который смотрит на этот пиздец, быстро-быстро моргая и пока не понимая, как реагировать.
В лучшем раскладе событий, хён сейчас должен извиниться, выйти и никогда, слышите, никогда, блять, не спрашивать.
А в худшем...
— Так вот, значит, благодаря чему ты так хорош в этой игре, — и Тэхён хмыкает, бровь вскинув, глядя на всю ту непристойность, что открывается глазу. — Что-то вроде заговора на удачу, да? Оберега от слива катки? Мне нравится.
Это как в самых смелых фантазиях, чёрт побери. Чонгука мелко потряхивает, когда он замечает в чужих глазах интерес, который вызывает ещё один стон против воли. Он всё ещё чертовски чувствительный, и, видя, как в чужих тёмно-карих глазах теплится то самое, что всегда представлял, невольно толкается в воздух, слегка потираясь о сидение кресла.
И понимает: Тэхёну, небрежно откидывающему назад тёмные кучерявые волосы, действительно нравится то, что он видит. В том смысле, что, опустив глаза, он замечает почти незаметное движение в чужих просторных штанах, а, подняв взгляд, сталкивается с теми самыми искрами дьяволов в широких чёрных зрачках и той самой кривой усмешкой, от которой фанатки сходят с ума. А ещё — с языком, который быстро губы облизывает.
А ещё — с собственной абсолютной беспомощностью, потому что сейчас, прямо сейчас, Чонгук ощущает себя действительно долбанным кроликом, который, правда, смотрит удаву в глаза. Удав сексуальный — как и всегда — и упирается красивой ладонью в спинку многострадального кресла, чтоб, ухмыляясь и глядя прямо в глаза, наклониться лицом к чужому с вопросом:
— Кажется, тебе ужасно неловко, да, мелкий? — вибратор жужжит, они оба его отчётливо слышат. Член макнэ всё ещё нервно подрагивает, стимулируемый им изнутри, однако сейчас Чонгук слегка мечется между желанием и, между делом, рациональным чувством животного страха.
Это делает хуже. Потому что ощущения становятся поистине яркими. И, на секунду, он не такой уж и мелкий, на самом-то деле — член-то почти до пупка достаёт. Сказать бы ещё что-нибудь в ответочку едкое, как умеет, вообще-то, да только язык к нёбу присох, а ещё — сердце пропускает удар, когда Тэхён длинными пальцами цепляет резинку чулка, оттягивает и позволяет ей болезненно шлёпнуть чужое бедро.
— Выглядит... классно. Не хотел бы в таком как-нибудь выступить? — и смеётся негромко, ладонью небрежно проводя чуточку выше.
Чонгук задыхается.
Хён его трогает?
Хён его трогает. И это охуенное чувство — только от выжидательного взгляда Тэхёна Чонгук готов кончить прямо здесь и сейчас, но это тот самый момент, когда спускать немного не к месту. Блять, даже звучит, как абсурд: он буквально голый и у него ужасно стоит.
И вибратор в жопе ещё.
Смазанной жопе.
Растянутой.
Чистой.
— Не стесняйся, Чонгук-а. Все свои, не находишь?
И, да, вот оно самое — Чон, моргнув, отмирает, чтобы посмотреть Тэхёну прямо в лицо и уронить негромко, но твёрдо:
— Я не стесняюсь. А вот ты, видимо... да?
И оно происходит — Тэхён ухмыляется шире, а потом, сократив расстояние между их лицами до абсолютного минимума, больно кусает макнэ за нижнюю губу, оттягивая её, впрочем, нежно, и говорит негромко, но хрипло, твёрдо и фактически рыком:
— Вырубай «Overwatch», Чон Чонгук. У хёна для тебя есть игра интереснее.
Чонгук, вздрогнув, как никогда отчётливо чувствует скольжение виброяйца внутри, которое всё ещё делает своё грязное дело: напрягшийся член сочится предэякулятом обильно и сильно, пачкая ему голый живот, мышцы которого сейчас напряжены до предела, и, всхлипнув, желая быть для этого хёна в эту секунду самым чувствительным, послушнейшим мальчиком, ногой бьёт по кнопке питания. Тэхён же, негромко смеясь, распрямляется, чтобы схватиться за полы своего лёгкого свитера и стянуть через голову.
А потом, мазнув по младшему взглядом, голову вбок наклоняет, как грёбанный критик в музее, и мурлычет негромко:
— Спускайся вниз, Чонгук-а, — если он ещё раз скажет это такой интонацией, Чонгук скончается во всех смыслах этого блядского слова, а потому, задушено выдохнув, сползает с кресла вниз — на пол, откуда смотрит призывно и вновь чувствуя скольжение вибратора внутри себя, блять: чуть ближе к выходу, снова сжать сфинктер, тихонько всхлипнуть от ощущений и... пропустить сердечный удар. — Сделаешь хёну приятно?
— Как именно?
— Ртом. А потом я тебя хорошо похвалю, — и Чон чувствует, как голову клинит. Кивнув, подползает поближе, пальцами цепляясь за бёдра хёна подтянутые, и накрывает губами чужой член через тонкую брючную ткань — Тэхён выдыхает порывисто, резко, и, да, он видит, глаза прикрывает, своими охуенными пальцами зарываясь в чонгуковы волосы и нетерпеливо толкаясь вперёд. — Не тяни детка. Твоё дыхание очень горячее, все мы знаем, что ты хочешь кончить как можно скорее, ведь так? Тогда начинай.
И Чонгук начинает. Пользуясь тем, что чужие штаны по фасону максимально простые — лишь на резинке, тянет их вниз вместе с бельём, чувствуя, как пальцы дрожат в тот момент, когда он видит его член: полупривставший, но уже охуительный, с гладким лобком, и чувствует, как капли смазки скользят по его собственному, когда он встаёт на колени, слегка прогибаясь в спине, и на пробу ведёт языком.
Чонгук сосал члены раньше.
Но член Тэхёна — впервые. И в этом вся разница.
Потому крупно вздрагивает, когда слышит громкий стон сверху, а ещё — чувствует, как нежно голову оглаживают эти длинные пальцы, чтоб после:
— Давай, детка. Будь немного смелее.
И Чонгук пользуется: головку накрывает губами, а потом влажно спускается ниже, чувствуя, как внутри его рта чужой член пульсацией становится больше, наслаждаясь каждым грёбанным рваным выдохом там, на уровне чужой головы, и стараясь, честное слово, изо всех своих грёбанных сил — разок член Тэхёна упирается ему прямо в нёбо, он слегка давится, но всё равно заставляет себя взять поглубже, толкая чужую плоть языком изнутри и стараясь как можно меньше цеплять нежную кожу зубами.
— Золотой макнэ действительно отлично делает всё, за что только берётся, — прерывисто выдыхают откуда-то сверху, а Чонгук тихо стонет на эту ремарку, чувствуя, как Тэхён вздрагивает от неожиданной дополнительной стимуляции — и высвобождая чужой влажный от смазки и слюны стояк изо рта, слегка мучительно сглатывает вязковатый комок по немного потерявшей чувствительность глотке, преданно глядя снизу вверх в чужие глаза. — Ты большой молодец, Чонгук-а, — хрипло сообщает хён, а тот с благодарностью ещё раз широко проводит языком до головки от самой мошонки, наслаждаясь чужим тихим стоном — лучшая музыка в этот момент. Или же нет, потому что когда Ким продолжает, его голос снова звучит властно, надломно, но хрипло, и это заводит куда сильнее, хотя, казалось бы, что может быть ещё лучше? — Разворачивайся.
— Что?.. — выходит слегка потерянно, сдавленно.
— Давай, милый, — мурлычет Тэхён, нежно и едва ощутимо щекоча чувствительное место под его подбородком. — Хён обещал тебя похвалить. Я даже разрешу тебе кончить. Ты же этого хочешь?
— Б-безумно, — слегка заикаясь, произносит Чонгук, чувствуя, как краснеет лицом, и как там уже больно, тянет так сильно, что невмоготу больше терпеть.
— Тогда поворачивайся, — повторяется старший. — Ты же у меня чистый сегодня?
— Да, — это получается глухо и хрипло, потому что он чувствует, как Тэхён встаёт за ним на колени, а потом, раздвинув его ягодицы, нежно ведёт пальцами по чувствительной коже. Это пиздец возбуждает.
Это сводит с ума.
— Умница, — и в этот момент Ким делает это — тянется рукой прямо на стол, а потом мини-вибратор в заднице младшего резко начинает жужжать сильнее, фактически бить по простате, и от этого Чонгук начинает громко скулить, но не так сильно, как после того, как ощущает смачный шлепок по ягодице, оставленный чужой эстетичной ладонью, и не так развязно и пошло, как когда понимает, что его раздвигают, а после — разглядывают.
Чонгук упирается горящей щекой в прохладный ламинат, но это не помогает.
— Потрясающий вид.
Вот же блять.
— Мне нравится.
Сука.
— Я попробую, ладно? Интересно, какой ты на вкус.
И, в принципе, вопрос, кажется, риторический: Чонгук снова стонет, тщетно цепляясь пальцами за всё тот же, чёрт, ламинат, в тот самый момент, когда ощущает, как его ягодицы раздвигаются немного сильнее, а после — горячее дыхание, что опаляет эту нежную зону, что в совокупности с игрушкой даёт такой крышесносный эффект — мозг отключается. Он ловит себя на том, что позорно извивается, толкается в воздух, но Тэхён держит крепко, не даёт ускользнуть, лишь смеётся негромко, а потом ведёт языком по тому самому месту, откуда сейчас торчит защитная ниточка, что позволит выдернуть игрушку в тот самый момент, когда она уже не понадобится: языком давит, дразня и совершенно бесстыдно, заставляя скулить от остроты ощущений, и только нежно мнёт упругую кожу чужих ягодиц своими охуенно сильными пальцами, подстрекая к тому, чтобы ногтями впиваться в пол и стонать во всю мощь своей глотки.
Чонгук оголён, словно провод. Все нервы в этот момент, когда Тэхён, не жалея слюны, ласкает его языком и даже играючи слегка нежно зубы сомкнув, напряжены, словно струна, сосредотачиваясь в двух точках сразу: там, где уже очень хочется излиться в ярком оргазме, и там, где сейчас ему делают хорошо просто до крика, бесстыдно языком толкаются внутрь, минуя сжатые мышцы, которые перед этим хорошенько помучили, влажно, хлюпая, всасывая перед тем, как отпустить, расслабляя. Тэхён вылизывает его очень бесстыдно, подробно и обстоятельно, будто показывая, чего Чон был лишён все эти годы, и каждое движение его языка там, внутри, грубоватое, но всё-таки нежное: младший чувствует влажность в том месте, где много слюны, ощущает себя уязвимым ужасно, и его с этого торкает-торкает-торкает. Чонгук хочет быть слабым прямо сейчас, его кроет от факта того, что сам Ким Тэхён в эту минуту делает ему самый охуительный римминг, ни черта не стесняясь, и сам едва не мурлычет, когда макнэ с криком — нет, воплем — сдаётся, пачкая пол сильной белёсой струей. И тогда усмехается — блять, Чонгук чувствует задницей эту ухмылку — и, удерживая ягодицы пальцами одной только руки, позволяет себе коснуться чужого члена сухим кольцом от мошонки до самой головки: от этого Чон едва не подлетает, потому что сейчас ему всё очень остро, болезненно, но жалобно хнычет, потому что виброяйцо всё ещё в нём, никуда не девается, всё в той же самой, блять, точке, колотится, и от такого количества чистых эмоций голову кружит.
— Вкусный малыш, — мурлычет хён, прекращая сладкую пытку спустя несколько долгих минут, а потом, отстранившись, кусает за ягодицу, заставляя младшего уже просто позорно мычать. — И привлекательный. Господи, Чонгук, ты такой охуительный. Где у тебя смазка, детка?
— В... сумке, — Чонгук чувствует, как слюна вниз, на пол, стекает, в тот самый момент, когда он произносит эти слова, всё ещё упираясь щекой в ламинат: перед глазами после такого оргазма пляшут разноцветные точки, но он понимает, что с ним ещё не закончили, и от этого опять чувствует, как возбуждается, что, сука, рекорд, потому что такого с ним ранее никогда не бывало. Не так быстро, даже в самой смелой фантазии.
— Хочешь, чтобы я тебя?..
— Да, боже, — хрипит Чон едва слышно. — Трахни меня, Ким Тэхён. Трахни, пожалуйста, так, чтобы мне в глаза тебе было стыдно смотреть. Мне действительно надо.
— Тогда, — и макнэ чувствует, как нежно сжимаются чужие зубы где-то в районе его поясницы. — Попроси меня.
— Пожалуйста.
— Пожалуйста что?
— Пожалуйста, Тэхён, трахни меня. Я очень хочу, чтобы твой член был в моей заднице, — задыхаясь, шепчет Чонгук, крепко зажмурившись. — До безумия.
— Хорошо, детка.
И Чон ловит себя на череде резких выдохов, когда хён отстраняется, а потом, небрежно скинув с ноги штаны с нижним бельём, бесстыдно проходит в сторону сумки Чонгука и наклоняется.
Тэхён выглядит просто бомбезно.
Голый Тэхён выглядит как блядский предел всех фантазий.
Голый Тэхён, который, вернувшись обратно, грубо дёргает из него несчастный вибратор, чтобы, жирно и умелосмазать чонгуков растянутый игрушками задний проход, а после — он слышит — свой член, чтоб приставить головку ко входу — это концентрат пиздеца. Чонгук, когда ощущает, как его мышцы сдаются под натиском чужой плоти, а ещё — когда слышит тихий прерывистый выдох, кажется, немного кончается.
Хён входит в него.
И сейчас трахнет до искр из глаз — Чон не сомневается.
— Тебе нужно время, чтобы привыкнуть, а, детка? — слегка очерчивая ногтями его позвонки, шепчет Ким хрипло. — Потому что я хочу тебя трахнуть. Так сильно, господи, что, мне кажется, я не смогу сдерживаться.
— Так не сдерживайся, — тихо стонет Чонгук, ощущая эту заполненность, где каждая нервная клетка отзывается резким психологическим кайфом от факта того, что самая дерзкая мечта наконец-то сбылась. Тэхён большой, он собой всего его заполняет до основания, не пропуская ни одной чувствительной точки, и когда медленно подаётся назад, Чон только жалобно стонет, желая, чтобы его...
Поимели. Бездушно и грубо, так, как он почему-то уверен, хён может, словно игрушку, словно какую-то бездушную куклу — трахнули совершенно бесстрастно, не заботясь о том, чтобы Чонгуку хорошо было, потому что это какой-то очередной больной кинк, где Чон просто позволяет брать себя так, как захочется, потому что этот член он точно никогда не забудет.
И, да, он уверен, он на нём кончит. Охуительно кончит в самые скорые сроки, потому что слышит, как Ким нещадно добивает тюбик лубриканта, выдавливая остатки себе на ладонь, а потом обхватывает его член влажным, скользящим благодаря водной основе — Чонгук опять задыхается, потому что движения по его и без того до безумия чувствительному органу грубые, ритмичны резким глубоким толчкам внутрь его истерзанного тела, и это настолько пиздато, что, хныча, он ловит себя на том, как и сам подаётся навстречу назад, туда, к ощущению скольжения внутрь себя, так, чтобы было резко, чувственно, сильно.
Так, чтобы совсем отключиться.
Так, чтобы каждой грёбанной клеточкой чувствовать, как Тэхён его трахает.
— Чонгук-а, а ведь ты всё равно для меня узковат, — это хён говорит надрывно, вперемешку со стоном. Стоны Тэхёна — это искусство, и макнэ под ним уже хрипит, ощущая скольжение плоти в себе, что отдаётся болезненной пульсацией по его члену: господи, так хорошо ему давным-давно не было, но он почему-то не сомневался, что с этим парнем будет именно так.
Это не та мечта, которая рассыпалась, как разбитое зеркало. Она из категории тех, что оказались лучше самых смелых фантазий, потому что Ким рычит ему на ухо, позволяя слушать себя, все эти звуки, что сопровождают любое соитие: влажные шлепки мошонки о бёдра, громкие выдохи, резкие стоны и, конечно, высокие выкрики одного Чон Чонгука, когда он позорно спускает в руку чужую, пачкая пол ещё больше.
Тэхёна тоже не хватает надолго. В том, смысле, что это происходит до ужаса коротко:
— Хочу в тебя... очень.
— Кончай, да... пожалуйста... — и внутрь — резким теплом, что, кажется, до краёв заполняет, потому что один Чон Чонгук здесь кричит даже громче, чем когда кончил вторично, просто лишь потому, что один Ким Тэхён его так поимел, что не стыдно внукам рассказывать в старости.
А после... случается.
В том смысле, что когда Тэхён падает на пол, охуительно голый, то они, посмотрев друг на друга, начинают ржать — громко и долго, потому что, да, в глаза друг другу, очевидно, будет стрёмно смотреть после... всего, что случилось.
А потом, да, случается. Потому что, когда Чонгук тоже переворачивается на спину, плечом к плечу с ним рядом ложась, а ещё — чувствуя, как вытекает из растраханной задницы, задаёт резонный вопрос:
— Какого хрена ты здесь забыл? Тебя не должно было быть.
— Чимин встретил Тэмина, и, ну, я свалил, — хмыкает Ким. — Пришёл сюда, а тут... ты. В чулках, — и Чонгук постыдно смотрит на то, что с его ног так и не сняли в процессе. — Но раз уж зашла эта тема... не хочешь сходить со мной на свидание?
— Ага, — а в душе, кажется, опять обрывается. Вот же чёрт. — А потом «Диспатч» опять выкатит счёт за молчание, как было с Чимином полгода назад.
— Меня злит, что ты такой осмотрительный.
— Благодаря моей осмотрительности тебе не придётся прощаться со своим кошельком.
— Свидания, знаешь ли, бывают разными, Чонгук-а. Например, я могу сейчас принять душ, а потом спуститься вниз и купить нам пива и чипсов.
Чонгук хмыкает, в потолок глядя. А потом задаёт ещё один резонный вопрос, как умеет:
— А ребятам что скажем?
— Ничего. Поймут сами, я думаю. Ну, так что?
— Если ты купишь мне три банки «Асахи» и скажешь, что мы будем смотреть с тобой «Мстителей», то я отсосу тебе ещё раз, хён, я обещаю.
— Это ты зря, — хмыкает Ким. — Я ведь запомнил. И, да, Чонгук...
— Что?
— Я хотел бы поцеловать тебя прямо сейчас.
— Так что тебе мешает, а, хён?
— Наличие моего языка в твоей заднице минут пятнадцать назад, я полагаю...
Пауза.
— Я тебя ненавижу.
— Неправда.
И Тэхён, широко улыбаясь, подмигивает.
А Чонгук в ответ фыркает, отворачиваясь, дабы кое-кто здесь не увидел горящие щёки.
Эта катка была самой удачной из всех, которые он когда-либо отыгрывал.
Определённо.