это происходит в который раз и в который раз она думает, почему они не померли до этого, в мирах и вселенных до, раз местное божество на полставки (а они все явно не только в книжках об истории восседают) так просто их раскололо.
Люмин думает об этом все то время, пока помогает Модндашту или пока Паймон без умолку трещит о чем-то своем. все остальное время Люмин не думает — она убивает.
это становится не той привычкой, что хотелось бы, но пора бы привыкнуть, что все всегда идет не так, а поэтому меч становится с ней одним целым, анемо энергия — суррогатом крови.
высеченный механизм.
она бредет по тропинкам, залезает на камни — пользоваться торговыми дорогами безопасно, но ей кажется, что вдали от людей у нее больше шансов повстречать кого-то, кто не они.
они всегда с братом были такие — были друг у друга, а весь остальной мир существовал красивой бездушной декорацией.
теперь Люмин одна.
мир ей не нравится еще больше.
**
статуи Архонтов смотрят на нее гигантами — бездушные и каменные, они никогда не услышат ее молитв, но Люмин не знает ни одной и знает, что это ей не поможет.
желание найти брата — всего лишь еще одно проявление эгоизма.
а местным божествам и так хватает забот.
и поэтому она берет свой меч — темный от засохшей крови и светлый от железа — и раскрывает планер.
она не ловит себя на мыслях о том, как можно было бы его подрезать.
**
от Сяо она видит лишь собственное отражение — пустые глаза и трупы вслед. он убивает не ради людей, но за них, пускай они все давно забыли, кто он такой.
впрочем, думает Люмин, так и к лучшему.
тяжесть за душой Сяо — еще одно последствие эгоизма. он несет свое бремя с покорностью, но Люмин все равно цепляет это больше положенного, так что безудержная энергия Паймон наконец находит свое русло.
Сяо не улыбается, когда она приносит ему тофу и приводит на гору, но кажется достаточно близким к этому.
**
она не может сказать, что они сдруживаются, пускай хозяйка отеля давно отметила это таковым и теперь все ее просьбы непременно проходят через Люмин — и не говорит, потому что знает, что Сяо не знает, что такое друг.
боевой напарник — может быть.
по крайней мере теперь он не гонит ее лишь при одном виде, и Люмин думает, что о своей могучей энергии и ее влиянии на смертный организм он немного блефовал.
что ж.
словно она не.
**
Сяо остается на постоялом дворе со своими монстрами, чудищами и кармой, которую не очистить даже самым сильным заклинанием, а Люмин продолжает искать — норы и пещеры здесь в еще большем количестве. она облазит каждую из них, собирает на себе грязь, пыль и клещей, пока Паймон испуганно пищит при виде великанов, а спина наливается усталостью.
Люмин так давно не спит.
в конце концов они оказываются на земле, поверженные — всегда на земле, их тела расплываются и гниют под солнцем, пока другие такие же их не сжирают, как могли бы сожрать ее, и Люмин, наверное, не была бы против.
дрожащими руками — от усталости, врет она себе — раскладывает палатку на какой-то продуваемой горе, но ей плевать по правде, а Паймон пристраивается под боком, и они вместе засыпают, едва улавливая на самой границе слуха уханье совы.
**
она вырабатывает себе график — впрочем, если можно назвать перманентную зачистку местных рассадников чудищ таковой, однако Люмин привыкает, ко всему привыкает — и к отсутствию брата, и к трепу Паймон, и к тому, что Сяо на каждую их редкую встречу дарит ей туманный цветок — почитаемый среди Адептов.
она не знает, как на это реагировать, но полагает, что он был в такой же растерянности и от ее подарков.
проболталась-то Паймон наверняка — хотя у нее хватает ума сделать вид, что она не причем — но Сяо делает это с такой искренностью, что Люмин лишь остается принимать эти знаки внимания, храня их на самом дне своей вещевой сумки.
чужой гнев и страх все еще тянут его за плечи — она видит это тогда, когда Сяо не видит ее саму, позволяя себе быть чуть раскованнее и спокойнее наедине с собой, но Люмин — искательница приключений, Люмин — еще одно потустороннее и неизвестное, смотрящее из отражений в лужах и озерах.
видеть скрытое — всего лишь ее обязанность.
**
Паймон продолжает ратовать за еду — у нее в целом довольно универсальный подход к вещам, и иногда Люмин ей даже завидует. это для нее мир — полоса препятствий, мертвых, божеств и вселенных, которые они сломали и которые сломали ее саму — пронзили до кости оплетающей плетью потери — а Паймон ищет ближайшую таверну, и там ее жизнь становится в десятки раз лучше.
Люмин хотела бы так же.
ее ребра стискивают кошмары, выламывают грудину и оставляют с пустотой вместо сердца, с криво сшитыми кусками клеток — вместо кожи. горы высятся вокруг нее, подходящие для последнего прыжка.
она не помнит точно, что ей снилось во время забвения и снилось ли вообще.
были ли это пугающие Паймон слаймы или брат, пронзающий ее сердце самым острым осколком льда — или другое, туманное и неправильное, что лучше не помнить, а оттого ее мозг баррикадируется и прячется сам в себе, лишь бы не знать, не вспоминать, не думать .
но теперь она помнит — просыпается и дышит хрипло, прислушиваясь к мерному сопению Паймон и крикам ночных птиц, иногда — копошению врагов поблизости, но засыпать рядом с опасностью довольно быстро вошло у нее в привычку.
в этом мире вообще нет безопасных мест.
их нигде нет, где нет брата.
**
со временем она начинает выматываться — физически, конечно, морально уже очень давно не существует или существует, но в изломанном неправильном варианте, полупустая на эмоции и такая же уставшая на какие-то благородные поступки.
ей нравится помогать людям, но иногда хочется помочь еще и себе.
дороги вьются перед ней, усыпанные растениями, камнями и песком, лица корчмарей в памяти не откладываются — их диалоги состоят из цены и спального места, а потом Люмин скрывается в дверях, чтобы на утро раствориться в лесу.
долины наполнены ароматами стейков и мясных похлебок, отчего Паймон мгновенно ищет ближайшую забегаловку, а у Люмин и сил нет, чтобы ей отказать.
местная еда не приносит насыщения — ее рвет черной слизью, и все вокруг кружится, раздваивается, пока она лежит и хрипло дышит на берегу моря, а вода лижет ее лодыжки, заливает пеной.
она рада, что Сяо не дарит ей съедобного.
было бы жаль выбрасывать.
**
отточенным движением она перерезает чужое горло — людское или не-человеческое в конечном итоге плевать.
за нее всегда умирали, ради нее, из-за — тоже. она привыкает слишком долго, непростительно долго для того, кто решил путешествовать по мирам. ее стезя — пытаться. она сама — лишь миг и палач среди мириад созвездий.
мир становится не более, чем противником — и для его одоления ей не хватит самого острого клинка.
**
она не помнит, что происходило до.
события после тоже, в общем-то, смазываются.
в комнате, где она приходит в себя, пахнет мятой и имбирем — эфирное сочетание. знакомый пейзаж расписных стен не дает ей запаниковать — хотя словно она смогла бы, будь оно не так.
это место ей хорошо знакомо.
Люмин садится на кровати — явно не собственной, хотя такой на постоялом дворе она не имеет.
пытается сесть.
протест организма звучит активнее.
сгибает пальцы по одному — темнота глотает ее после обеда и на завтрак, темнота обволакивает до самых позвонков, кусается и рычит диким зверем, а в голове не остается ничего — лязг клинка и вопль ветра.
Люмин не знает, как выглядит, но судя по тому, что на пороге появляется Сяо (теперь она сопоставляет принадлежность комнаты) — не лучшим образом.
она хочет сказать что случилось? и не говорит.
хочет спросить: откуда я? и не спрашивает.
она никогда не могла доверять собственному голосу и тому ошметку нервных клеток, которые за него отвечают. у нее в горле нож стоит поперек и нещадно дерет, впивается, еще секунда — и закашляет кровью.
силуэт Сяо начинает плыть вместе с пресловутой темнотой.
— ляг, — и он звучит неожиданно тихо — что ж, это всяко лучше, чем если бы Паймон встревоженно верещала ей на уши и носилась вокруг озабочено.
— ты подрезала планер, — говорит он.
это многое объясняет, хотя ей нужно время, чтобы вспомнить и выцепить из потока сознания что-то кроме паленого дерева и травы. руки призрачно болят, колени усыпаны синяками и ссадинами — горы здесь сколотые, что есть преимущество и одновременно нет.
взгляд Сяо непроницаем — она не может сказать, расстроен, встревожен или разозлен он.
с большей вероятностью ничего из перечисленного.
— почему здесь? — и даже после этих слов дыхание сбивается до хриплого.
Люмин кашляет-кашляет-кашляет, и ей кажется, что скоро она начнет харкать собственными легкими, кусками мяса, которые так хорошо знает по чужому примеру. губы бледнеют — чувствует почти физически — и ей хочется, чтобы это было одним из тех кошмаров, из-за которых она не ложится спать.
старается задержать дыхание — разбудить Паймон хочется меньше прочего, и далеко не потому, что тогда ей точно не избавиться от вопросов — когда ей на плечо кладут ладонь, сжимают пальцы.
это первый их физический контакт на ее памяти, если не считать сражений, где было не до сантиментов.
— пей. не надо говорить — я расскажу, если тебе интересно, — и Люмин готова поклясться, что это почти просьба.
от настойки ее не воротит, пускай та обжигает горло какой-то местной цветочной дрянью — раздражение спадает, и она прикрывает глаза.
— меня позвала Паймон, когда ты упала с горы, — и это ничем не отдается внутри, — планер не не раскрылся. он изначально был неисправен, — пальцы Сяо все еще на ее худых плечах. — ты себя убиваешь, Люмин.
не то чтобы она хотела резюмировать это так прямо. от Паймон — заливистый смех и задор в глазах — скрывать было проще.
она позволяет себе не отвечать, делая еще глоток.
мир стабилизируется — довольно условно, но теперь его не качает, голос Сяо не расползается по подсознанию, а все краски принимают что-то условно-надежное вроде клинка в ее руке или цели этого путешествия.
Паймон продолжает сопеть, и Люмин честно искренне рада, что хоть кто-то в этой компании умеет радоваться.
она сама тоже. только не с этими людьми.
— ты все еще ищешь брата? — спрашивает он, и Люмин цепляется за это все еще.
она все еще надеется.
— я помогу.
прежде чем она успевает среагировать:
— ты мне нравишься, Люмин. и я хочу помочь.
чашка холоднеет в ее руках — хотя, казалось бы, куда уж больше. странная паника внутри расползается, по мере того, как голос Сяо набирает обороты — он бесспорно серьезен, и глаза его почти-мертвые, но в них ворочается и трепещет схороненное живое.
— у тебя есть своя работа, — критичным напоминанием. — и в этом могут быть замешаны другие Архонты, — продолжает менее громко.
Паймон бурчит во сне, сгребая под себя подушку.
вместо ответа Сяо невесомо целует ее в лоб — теперь у нее будет жечь до конца дней, своих или чужих.
— тебе нужно отдыхать. потом мы все обсудим.
он забирает чашку из ее ослабевших пальцев, пока Люмин медленно сопровождает взглядом его движения, а затем падает на кровать.
когда Сяо выходит из комнат, она пальцами проводит по лбу.
вот Паймон была бы в восторге.
**
она, в общем-то, в восторге и оказывается — по другой причине, потому что Сяо все-таки путешествует с ними, а Люмин даже особо не против. ей не хочется отвлекать Адепта от дел — в конце концов жизнь местных всегда будет для него дороже жизни ее брата, но Сяо это не волнует — он терпеливо бродит с ней по окрестностям, варит похлебки из того, что можно наловить в соседнем лесу, и помогает ей есть такими порциями, чтобы ее не тошнило.
Люмин честно плохо понимает, что происходит — у них обоих не очень с выражением чувств, но от того все становится в разы проще.
они хотят заботиться — они заботятся.
смущаться в процессе этого как-то забывают.
единственное, с чем Люмин все еще осторожна — с прикосновением. Сяо спит мало или не спит вовсе, неся ночную вахту, и тогда он может долго бродить по округе, всматриваясь в черноту или собирая местные фрукты им на завтрак — Люмин следила пару раз.
а когда спит он — дозор несет Люмин. если у них есть возможность обеспечить себя безопасностью, то лучше ею пользоваться.
таким образом во сне они не пересекаются, а других нужд касаться друг друга у них нет.
это легко.
гораздо легче, чем бояться, что они все равно ни к чему не придут.
**
встреча с братом оканчивается поножовщиной.
вернее, сначала они долго и упорно не верят — в глазах Итэра, ее милого братика, она видит шок, и изумление, и всю эту незабываемую гамму эмоций, которой насладилась сполна.
это все бессмысленно. ты знаешь.
он говорит ей прямо в мозг — как они научились в каком-то другом мире, из другой жизни.
она и забыла, как прекрасно звучит его голос.
Итэр подрос — подросла и она — отощал и несколько осунулся, руки покрыты сетками шрамов, а под глазом виднеется самый длинный — пересекает переносицу. его жизнь тоже не из легких.
они всегда были так похожи, что и сейчас не могут найти различий.
Люмин видит блеск его клинка-
в тебе Глаз Бога. убей меня.
-видит его и Сяо позади. почти физически ощущает напряжение — его мысли и готовность к тому, что может пойти не так.
но все уже пошло с самого начала.
Сяо не успеет.
никто не успеет.
Итэр всегда был быстрым — они оба, когда оттачивали свои навыки выживания в незнакомой среде — а потом его клинок мелькает лишь на мгновение, мягко входит ей в живот.
извини, шепчет он на ухо. всегда такой печальный.
боль прошивает тело — отдается дрожью в пальцы и криком в Паймон — но она лишь кладет руку брату на спину, чувствуя, как наливается под ней энергия, скапливается внутри, сливая их с братом во что-то более единое и синхронное, чем родственные узы.
магия распадается, собирается — затапливает потоком все вокруг, куда-то в легкие заталкивает и кровь, и пыльный воздух.
Итэр достает клинок из последних сил — кровь струится по платью, капает на землю, все, что их окружает, чем окружают себя они — кровь, кровь кровь. чужая или собственная, покрывает их судьбы, потому что все, что они могут — это убивать.
— люблю тебя, сестренка, — хрипит он.
я тоже, молчит она.
Люмин жаль, что Сяо это видит.
еще больше — что она не сказала того же и ему.
**
Люмин не хотела выжить — не когда на ее руках столько трупов.
Люмин выжила.
по той же самой пресловутой причине — у нее в команде Адепт и маленькое встревоженное существо, так отчаянно не желающее ее смерти.
она приходит в себя там же, замотанная бинтами и мазями, оттого, как Сяо перебирает ее волосы — тоже загвазданные в крови наверняка.
с недавних пор это немногое, что у нее осталось.
— у него не осталось магических резервов. его было не спасти, — первым делом говорит Сяо.
/и не нужно было/
на самом деле Люмин знала, что ее брат — давно не тот, кого она ищет.
эту же мысль она озвучивает вслух, пока Паймон держит ее за руку, а Сяо готовит очередную мазь. в комнате тепло и душисто пахнет — не так, как пахло в лазаретах или церквях ладаном, но чем-то кислым и неуловимо горьким, вроде лесной полыни или мелиссы.
от этого становится спокойно.
— зачем ты это сделала?! — продолжает на своем Паймон, пускай и гораздо тише — оказывает уважение ее состоянию.
Люмин прикрывает глаза без желания видеть чужой осуждающий взгляд, хотя и знает, что в глазах Паймон найдет лишь тревогу.
она столько потратила на это все, только чтобы убить его.
лучше бы они ее не спасали.
— он был моей целью, — отвечает она.
— целей в мире богатый ассортимент, — ловит их диалог Сяо, подходя к ним с лекарством и плошкой воды. — если пить хочешь, то только смочи губы.
но при взгляде на что-либо Люмин воротит.
он со вздохом откладывает воду в сторону — у него в номере отеля каким-то образом умещается целая вселенная и еще немного сверху — и жестом просит откинуть одеяло.
только сейчас Люмин замечает, что на ней чужая одежда — видимо, ее платье уже негодно. то самое, которое они покупали вместе с Итэром в предыдущем мире.
рана выглядит не так страшно, как могла бы — сколько тут воздействия Сяо, а сколько ее собственного организма она не знает и не хочет задумываться. пока он обрабатывает, едва касаясь пальцами, Паймон оседает на ее голове и так же завороженно наблюдает.
Люмин не знает, зачем она выжила, даже когда ее рана проходит.
**
все это время она проводит на Постоялом Дворе — помогает Сяо с работой и местной хозяйке — с разными поручениями. от него она не съезжает — сначала по их обоюдному согласию, что ей нужен присмотр, затем — по нежеланию.
отказывается их покидать и Паймон, пускай их путешествие давно закончилось своей целью — Люмин так и говорит ей, когда они прогуливаются около озера, но Паймон делает лишь круглые глаза и демонстративно обижается.
— я с тобой не из-за твоего брата путешествовала!
Люмин так давно кажется, что это было бесполезно. она подняла столько сил ради ныне мертвого тела.
теперь не кажется. теперь она знает точно.
они с Паймон продолжают исследовать — теперь без особой цели, но по крайней мере можно местным травникам помочь со сбором ягод или для кузнецов поискать руды. Люмин не уверена, что ей это нравится, но что и не нравится сказать тоже не может.
Тейват раскрывается ей с другой стороны — миролюбивой и спокойной, когда каждый день не становится беготней по следам брата и не наполнен кошмарами с его главным участием.
за последнее она не ручается.
мелкие неприятные сны — то, с чем Люмин научилась справляться, но затем — затем ей снится тот день: гладь клинка, вонзающегося в живот, и тусклый мертвый взгляд человека, которого она никогда не увидит.
его душа — его силы, его мечты и мысли — все на ее руках, в ней самой, ее брат превращается в не более, чем подношение богу смерти.
Люмин — самая верная его послушница.
она просыпается от собственной дрожи, пока пальцами лихорадочно сжимает пустоту, на месте которой должны быть руки Итэра, и эта пустота заливает ее — вытекает через глаза, сочится кровью, грязью и собственной бесполезностью, как сочилась кровь у драконов, магов бездны и тех несчастных, что попали под ее руку.
она не засыпает до рассвета, потому что тогда откроет глаза кто-то другой.
**
как выясняется, кошмарами страдает не только она — это было очевидно, но каких-то реальных доказательств у нее не было. в конце концов если ее собственные — воплощение живого страха, едкие слова и чей-то безутешный плач, то кошмары Сяо — бесформенная мутная тень, липнущая при каждом взмахе меча.
его кошмары — отражение его самого.
Люмин понимает это случайно — Сяо не выдает своих эмоций даже во сне, но она давно приспособилась обращать внимание на мелочи вроде подрагивающих век или сбитого дыхания.
— Сяо, — шепчет она — так, чтобы не напугать. получить клинок в живот еще раз в ее приоритеты не входит.
но Сяо уже слишком погряз в своих грехах.
Люмин ложится рядом — это уже не так боязно, как было — и обнимает его, буквально силой заставляя не дрожать — по крайней мере именно так они поступали с братом, и оно работало.
надеется, что не подведет и сейчас.
тени — тени, вгрызающиеся в его разум, проедающие себе дорогу к чувству вины и боли — отступают. Люмин не знает — просыпается он или нет — но явно понимает, что не один, так как она чувствует, как ее обхватывают чужие руки и бессознательно прижимают ближе.
дыхание успокаивается — мир словно замедляется вокруг них, даря им секунду передышки. может, две.
в этот раз они засыпают быстро.
**
с того момента все идет как-то проще — Сяо и сам зовет ее к себе, но обычно в этом нет необходимости. они устраиваются в одной постели, а Паймон — рядом на все той же гигантской подушке, и держатся друг за друга, как за последнее в мире существующее.
может, и не словно.
Сяо сам теплый, несмотря на элемент, кожа у него огрубевшая, покрытая мозолями и шрамами, которые Люмин даже не пытается считать — у нее такие же на плечах. и он тепло дышит во сне, когда уже засыпает, а ей все не удается — лишь завороженно лежать рядом, прислушиваясь к его сердцебиению — еще одна детская привычка.
— спи, Люмин, — шепчет он ей в один из таких дней.
мягко целует его в шею и слышит негромкую усмешку в ответ. чужая рука касается ее ладони, когда она уже закрывает глаза, потом — по плечу, к ключицам и шее, отчего Люмин вздрагивает, а затем замирает на подбородке и осторожно приподнимает ее голову вверх.
несмотря на усмешку, Сяо все равно серьезен.
его губы обветренные и шершавые — как и он сам, и она чувствует трещины на них, пока Сяо прижимает ее к себе и они оба едва могут дышать от происходящего. у него крепкая хватка — если бы захотела, то просто так бы не отстранилась, но Люмин лишь ближе льнет и кончиками пальцев замирает на шее.
даже поцелуи Сяо отдают горечью — горечь вообще близкая его сестра. он тянется к ней с отчаянием, присущим лишь тому, кто повидал слишком много.
Люмин не боится, что Паймон увидит — сон у нее еще крепче, чем аппетит — и рвано выдыхает ему в губы. воздуха не хватает, но этого полуночного поцелуя не хватает еще больше.
она отстраняется, и пока судорожно дышит, Сяо утыкается ей в волосы — сухие и выцветшие от местного солнца. раньше они были гуще и мягче — брат плел из них косички.
мир полностью схлопывается и расходится — все замирает в синхронном кадре, только Сяо мерно гладит ее спину, пока ночь за окном не становится не более, чем ничем. его сердцебиение — что ж, оно менее бешеное, чем ее собственное, но есть что-то очаровательное в том, что Сяо взволнован.
из-за кого он взволнован.
до той поры Люмин точно не рассуждала о себе в подобном контексте.
они ничего не говорят. все слова — излишни и громоздки. и не загадывают наперед — чтобы не разочаровываться.
пока они есть друг у друга — и этого достаточно.