Георгий расхаживал вдоль стола и разглядывал карту боевых действий с пометками и датами изменения ситуации. От военного дела он был далёк, но даже на непрофессиональный взгляд всё выглядело плохо. За три месяца войны они потеряли огромные территории. Всё царство Польское, большую часть Малороссии, Подольскую и половину Таврической губернии. Линия фронта почти приблизилась к землям войска Донского на юге, к Чернигову в центре и Выборгу на севере.

— Всё плохо, — коротко прокомментировал обстановку для супруга Алексей Николаевич. — Мы немного замедлили отступление, цепляясь за каждый холм и деревню, но потери возросли в разы. А всё потому, что мы не можем обеспечить передовой связь и тыловое обеспечение. У нас линия фронта как в тумане. Нет точных данных о передвижении войск, нет возможности доставки боеприпасов и продуктов, нет координации, связи и каждый командир сам по себе. Это не военная кампания, а какая-то партизанская война!

Алексей Николаевич подошел к столу и постучал пальцем по южной дуге.

— Небольшие положительные подвижки есть в Таврической губернии, — продолжил он. — Несмотря на то, что французы и австрийцы здесь продвинулись до Никополя и Екатеринослава, но там и застряли. Что-то мне подсказывает, что за это благодарить надо Шувалова с его Казаком: «Чтобы крови не лилось у отчего порога…». Поэтому я не спешу переносить ставку из Новочеркасска. Тем более, что Крым и Одесса под нашим контролем. Благодаря чему мы можем доставлять грузы морем.

— Меня в Хэйане догнало донесение из Истамбула. Итальянский посол на встрече с султаном Мехмедом предложил тому вступить в войну против России. За это Европа предложила Османам забрать Крым, — легко подхватил тему Георгий, ведь его коньком была именно политика, а не война. — Никакого решения султан Мехмед пока не принял, взяв время на обдумывание. Но донесения из его ближайшего окружения говорят о том, что он опасается объявленного Крестового Похода. В народе за помощь неверным его могут не понять, даже ради Крыма. Поэтому он склоняется к тому, чтобы дождаться пока ситуация с Таврической губернией прояснится. Если она останется за Россией, то Османы вмешиваться не станут. Но если её займут европейцы, то султан Мехмед ударит по Черноморской губернии, Кубани и тут же поведёт флот на Крым, по дипломатическим каналам потребовав у европейцев его покинуть. И это в глазах Османов не будет помощью неверным. Ведь отбирать Крым они будут как раз у папистов.

— Понятно, значит Одессу, Николаев и Херсон держим любой ценой! — заявил Алексей Николаевич. — Потому что если в войну ввяжется ещё и Истамбул, то Российская Империя будет начинаться где-то за Уралом. А что с Ниппонией?

— Тэнно выразил России моральную поддержку, но пообещал, что в случае обострения цинами конфликта в регионе, Ниппония ударит по Тайваню, на который уже давно мечтает протянуть свою защиту. Так что на востоке ситуация пока стабильна и опасения не вызывает.

— Зато у меня вызывает опасения ситуация на Центральном фронте, — скривился Алексей Романов. — Пройдя лояльные Ватикану западные земли, они изменили стратегию. Теперь Паладины появляются на передовой, ломают всё, что могут и отходят в тыл. А дальше вперёд идут танки и пехота. Если в Польше и Курляндии они обходили стороной города, не трогая население, то после Вильно их мало заботит кто попадает под удар. Отчасти это можно объяснить тем, что нам удалось уничтожить двадцать три Паладина на линии фронта и ещё одиннадцать с помощью диверсионных групп в тылу. После чего те стали более осторожными и менее разборчивыми в средствах. Было трижды зафиксировано применение отравляющих веществ. В одном случае облако отнесло в сторону ветром, во втором справился Воздушник, а в третьем… Ты же слышал последнюю Весть Шувалова?

— Про живых мертвецов?

— Остатки полка Котлинского попали под газовую атаку. Получив сильнейшее отравление, часть бойцов смогла устроить засаду и убить Паладина. Защита поместья, которое они заняли, помогла им сохранить рабочие эфирники. После уничтожения Паладина Котлинский сумел выйти в эфир и дал наводку. Благодаря его действиям, ставка генерала Деникина получила возможность нанести на этом участке массированный даровой удар по немецким позициям. А после — доставить на передовую два железнодорожных состава с военными грузами и закрепиться новыми силами на позициях, прежде чем противник перебросил Паладина с другого участка и техника снова встала.

— Самый тяжёлый участок? — прищурился Георгий.

— Да, Тевтоны, будь они неладны! И самолёт Соколова я собираюсь применить именно там, — заявил Алексей Романов, но вдруг резко сменил тему: — Что нового в Петрограде?

— Я отдал распоряжение об эвакуации архивов министерств и ведомств. Слишком многое у нас завязано на даровые технологии, а в Петрограде особенно. Один единственный Паладин полностью парализует город, поэтому Владивосток получил приказ брать на себя управление, а Петроград — готовится к тяжёлым боям. Шведы слишком близко, чтобы надеяться на другой исход.

В комнате на несколько секунд воцарилась гнетущая тишина.

— Я постараюсь не допустить осады Петрограда. Ему и так в смуту досталось. Двенадцать дней. Алтуфьев должен успеть, а потом… — тихо прошептал Алексей Николаевич, глядя невидящим взглядом за окно, но вдруг встрепенулся, словно отгоняя мрачные мысли и обернулся к адъютанту. — Платон Юрьевич, распорядитесь накрыть нам в комнате закуски и шампанское.

Мой город родной, мой город печальный,

О чём же ты плачешь, слезами дождей?

Ты вспомни меня в этот вечер прощальный,

А также всех прошлых Великих князей…

— Чего это вас, Алексей Николаевич, на меланхолию потянуло? — спросил Георгий, оставив за дверьми комнаты всё сопровождение.

— Устал просто, — вздохнул Алексей Романов. — Ты завтра в Петроград?

— Да, война войной, а политику никто не отменял. Англия ждёт моего ответа по вооружению. Дворянское Собрание снова заговорило о наследнике, а чиновники об увеличении расходов.

— И кого Собрание предлагает на этот раз?

— Чернышёву, Дашкову или Орлову. Что скажешь?

— Собрание можно понять, — вздохнул Алексей Романов. — Идёт война, и вопрос наследования стал актуален как никогда. Мне по большому счёту всё равно, так что здесь решай сам.

Подойдя к столу он взял в руки бутылку шампанского, открыл с тихим хлопком и плеснул в бокалы. Но закрывать бутылку не стал, а вместо этого кинул пробку Георгию.

— Помнишь?

— Вот этого я точно не забуду! — предвкушающе улыбнулся тот.

— Тогда заставь меня сегодня всё забыть…

***

Следующие две недели пронеслись для Шувалова в беготне и суете. Циолковского нашли в Калуге, Микоян был под вопросом. Антоновых оказалось слишком много полных тёзок. Архипа Люльку пришлось с боем выдирать у князя Куракина, который ни в какую не желал отдавать своего инженера. Точку в споре двух князей поставил сам Архип Михайлович.

— Какие у вас, Ваша Светлость, условия?

— Как в Шуваловке, — пояснил Алексей. — Пятьдесят один процент государству и сорок девять изобретателю.

— Не пойдёт. Ежели чего путного надумаю, то тридцать государству, двадцать князю Куракину и пятьдесят мне. Или не пойду. Я своё место терять не хочу.

— Согласен! — тут же заявил Шувалов.

— Всё равно ведь заберёте, да? — прищурился Куракин. — Не мытьём так катаньем? Хорошо, согласен! Только не пойму, зачем это вам, князь? В чём ваш интерес?

— В прогрессе, — ответил Шувалов. — Я лично с изобретений академгородка ничего не имею.

— Вот это и настораживает, — хмыкнул Куракин, провожая их до дверей.

Со всеми этими поисками Алексей совсем забыл про штурмана, но об этом вдруг напомнила Варя.

— Ваша Светлость, нашли почтальона, у которого Антон форму купил, — в обед доложила Дёмина. — Это случилось тем же утром, когда он у ювелира побывал. Их Светлость Михаил Александрович отправился выяснять подробности. Я разослала портрет Антона по жандармским управлениям ещё неделю назад с предписанием проверять документы у всех почтальонов. Но пока новостей нет.

— Спасибо, Варя, а то я совсем упустил этот момент.

— Алтуфьев сообщил, что две бочки готовы и можно выслать за ними авиетку, если так срочно надо.

— Он же о трёх говорил! — нахмурился Алексей.

— Государь лично его поторопили. Сказали двух хватит. Я вам доложила, а дальше вы сами решайте.

— Понятно… Где сейчас Государь?

— Вылетели в Новочеркасск в ставку командования. Возвращения ожидают к ужину. Так мне отправлять авиетку к Алтуфьеву?

— Отправляйте, — кивнул Алексей, решив, что лучше слетать за топливом два раза, чем потерять время.

Решив лично сообщить эту новость Соколову, Алексей направился к самолёту, но возле него застал только Васильковых и Сухого. Максим что-то объяснял Павлу сидя в кабине, время от времени заставляя самолёт шевелить закрылками и хвостом. И это при заглушенном двигателе.

— Как у вас дела, Василь Алексевна? — спросил Шувалов, подходя ближе.

— Сложно. Даже с механической частью разобраться тяжело, а уж «самолётный мозг», как называет его Максим, выше моего понимания. Не представляю как включение и выключение лампочек способно запомнить карту, скорость движения и определить наличие других объектов на расстоянии.

— Каких лампочек, Василь Алексевна? — не понял Шувалов.

— Да откуда же я знаю? Это мне Максим так объяснил. Что в мозгу самолёта много малюсеньких лампочек. И в зависимости от того горят они или гаснут и в какой последовательности, происходит запоминание.

Алексей хмыкнул, понимая, что «лампочками» Максим назвал работу процессоров, потому что другого понятного слова не нашел.

— А Соколов где?

— Его Государь забрали с собой в ставку. Обещали вечером быть.

Решив не отвлекать Васильковых, Алексей прошелся по территории усадьбы и остановился у ворот. А прямо за ними трое Земельников расширяли и ровняли подъездную дорогу, а два Световика устанавливали по краям низкие фонари.

— У нас намечается прогресс? — сам у себя спросил Алексей. — Неужто Государь забрал Соколова в ставку для обозначения цели?

Настроение тут же поднялось и ещё больше, когда на подъездной показалась машина жандармерии, на которой в последнее время разъезжал Михаил. Встретив супруга у ворот, Алексей невольно отметил его раздражённый вид.

— Михаил Александрович, и чего это вы так недовольны?

— Я бы на вас посмотрел, Алексей Константинович, если бы вам пришлось наблюдать, как из выгребной ямы достают брошенный туда комбинезон, — передёрнулся Михаил, заходя в дом. — И ладно бы просто смотреть, так ещё и ехать с этой находкой в одной машине! Помилуйте, мне сначала умыться надо, а все вопросы потом!

— Лётный комбинезон штурмана? — уточнил Алексей, дождавшись пока Михаил выйдет из ванной в чистой одежде.

— Скорее всего да, — кивнул Михаил. — Я особо не рассматривал. Пусть Воздушники сначала его почистят, а там будет понятно.

— Миш, обратил внимание, что подъездную расширяют? Похоже, Соколов скоро взлетит. И мы наконец сможем сломать ситуацию!

— Одной авиеткой? — скептически прищурился Михаил.

— Да, Миша, одной! Ты даже не представляешь, что это за адова машина и что она может!

Ужина Алексей ждал с особым нетерпением, вот только появившийся за столом Государь вызвал озабоченность. Алексей Николаевич был резок, мрачен и зол. Шувалов не видел его дней пять, пока летал на поиски нужных людей, и сейчас был просто шокирован внешним видом. Казалось, за это время Алексей Николаевич постарел лет на двадцать. Лицо осунулось, под глазами залегли глубокие тени, а взгляд приобрёл какую-то обречённость.

— Государь, от Алтуфьева сегодня доставили две бочки топлива, — осторожно попытался начать разговор Алексей.

— Вовремя, — кивнул Романов и обернулся на одного из рынд. — Строганов, вы проверили его?

— Я только узнал, что его доставили.

— Проверить сейчас! Если подходит, залить в самолёт и провести пробный запуск. Пусть Максим Васильевич подтвердит, что двигатель работает нормально. Ступайте!

Чем больше Шувалов наблюдал за государем, тем сильнее убеждался, что произошла какая-то неприятность. Но лезть сейчас с расспросами к Алексею Николаевичу было самоубийством. Проще было расспросить людей Елизарова, что оставались в усадьбе. Дождавшись окончания ужина, Алексей пригласил его к себе.

— Леонид Викентьевич, что я пропустил со своими разъездами? Отчего Государь в таком мрачном расположении духа?

— Не знаю, Алексей Константинович, — покачал головой Елизаров. — Каких-то особых тревожных новостей не поступало.

— И давно он такой?

— С начала недели, Ваша Светлость, — вместо Викентича ответила Варя. — И рынды третьего дня замолчали. Не в прямом смысле, а в информации. Раньше всегда обсуждали настроение, планы, приказы. А теперь, как только стоит о Государе упомянуть, полнейшая тишина. Это может означать только одно: Алексей Николаевич что-то решил и не желает никого ставить в известность.

— Благодарю, Варвара Андреевна, оставьте нас пожалуйста.

Дождавшись, пока Варя с Викентичем выйдут из комнаты, Алексей посмотрел на супруга.

— Миш, не нравится мне всё это… — озабоченно нахмурился Алексей.

— Даже не думай лезть, куда тебя не просят! — возмутился Михаил. — Лёша, пойми, есть вещи за которые в прямом смысле без головы остаться можно!

— Миш, но с Алексеем Николаевичем точно что-то не в порядке!

— Раз тебя Государи во что-то не посвятили, то значит решили, что тебе оно не нужно. Лёша, ты уникальный человек, но это не значит, что тебе дозволено всё.

— Всё-не-всё, но и сплетничать мне никто не запрещал. Сейчас, конечно, уже поздно, но что мне помешает завтра утром упомянуть странное состояние Алексея Николаевича в разговоре с Георгием Михайловичем?

— Ну и по какому поводу ты собираешься беспокоить Государя? — вскинул бровь Михаил.

— Уж я какой-нибудь повод найду! — улыбнулся Алексей и уже серьёзно добавил: — Миш, меня правда пугает его состояние. Кто-то должен сказать Георгию, раз рынды молчат, причём явно по приказу. А кто это ещё может сделать, кроме меня?

В эту ночь Алексея никак не отпускала тревога. Михаил давно уже уснул, а он продолжал лежать, вглядываясь в темноту. Часа в два ночи Алексей всё-таки задремал, но только чтобы тут же подскочить на кровати от резкого свистящего звука. С другой стороны кровати на пол скатился Михаил и бросился к окну. Он рывком раздвинул шторы, и Алексей застыл позади него с каким-то детским восторгом наблюдая, как оторвавшись от земли, в небо устремился истребитель Су-30.

— Красиво! — выдохнул Алексей, обняв со спины супруга и любуясь яркими даровыми огнями по бокам новоявленной взлётной полосы.

— Четыре утра, вербное воскресенье… — тихо пошептал Михаил. — Господь-Вседержитель! Он отдал приказ ударить по всенощной!

— Чего? — не понял Алексей. — Миша, что случилось?

— Вот почему Алексей Николаевич так торопился! Вербное воскресенье, а у католиков Пасха. Сейчас все церковники стоят на всенощной и Паладины тоже. А Соколов взлетел, наверняка с приказом ударить по костёлу…

Оставив Алексея осмысливать ситуацию, Михаил, в чём был, выскочил из комнаты, чтобы вернуться назад минут через десять.

— Алексей Николаевич закрылся в часовне, — убитым голосом произнёс Михаил. — У рынд приказ открыть дверь только когда вернётся Соколов.

— Миш, я всё равно не понимаю…

— Никто, никогда, ни в какой войне намеренно не будет уничтожать намоленные храмы. И всё равно чьи они: хоть православные, хоть католические, хоть мусульманские. За такое можно получить очень сильное наказание. А Алексей Николаевич отдал такой приказ и сейчас, скорее всего, читает Покаяние, беря вину на себя. Боюсь, Лёшенька, когда рынды откроют дверь в часовню, то обнаружат там труп…