Решение султана простить русским смерть Мустафы, а его самого отправить в Россию Ибрагим понял. Ведь Мехмед Осман в первую очередь был правителем и только после — отцом. Но самому себе Ибрагим всё же признался, что в этой поездке всё оказалось странным с самого начала. С первой минуты, когда Алексей Константинович небрежным жестом вскрыл письмо, адресованное Государю Российскому.

Его изумление было настолько сильным, что лишь через несколько минут, ожидая спешно оставившего его князя, Ибрагим сумел найти этому достойное объяснение. Ведь это письмо не было посланием от правителя одной страны правителю другой. Это была просьба рода Османов к роду Романовых. А значит, помимо Государя Российского его мог прочесть и старейшина рода. Но если это так… Ибрагим оглядел выгоревшую землю, расплавленный камень мостовой вокруг русской миссии, задержался взглядом на гербовой авиетке и внутренне содрогнулся, поняв на какой тонкой нити из-за действий Мустафы висели их отношения с Россией.

Большой скорби из-за смерти брата Ибрагим не испытывал. Их отношения не ладились с детства и одной из причин этого было отношение отца. Мехмед выделял Ибрагима с рождения среди всех своих сыновей. Позволял то, что не разрешалось другим, и лично занимался его воспитанием и обучением. А вот Мустафу султан демонстративно не замечал, несмотря на то, что тот был первенцем. Почему так — Ибрагим узнал лишь несколько дней назад. Но тогда, в юности, ему пришлось достаточно рано узнать силу информации и научиться дворцовым интригам просто для того, чтобы выжить.

Уже в Петрограде, когда князья Шуваловы оставили его одного в Константиновском, Ибрагим ещё раз проанализировал все слова, действия и поступки Алексея Константиновича, исходя уже из наличия новых знаний. И тут он должен был признать, что выходка князя Шувалова в Ливадии вовсе не была шутовской, как он сам её назвал. А являлась тем редким примером настоящей степени его влияния. Той, где даже сам Государь Российский не посмел его одёрнуть.

Поход в театр лишь углубил удивление Ибрагима, и в этом свете появились новые вопросы. Например: почему Алексей Константинович скрывает своё влияние? На Востоке такое представить весьма сложно. Наоборот, в Топкапы каждый старался подчеркнуть своё положение, а при возможности и приукрасить.

— Как там сказал Михаил Александрович? Умом Россию не понять? Значит, надо пробовать не умом… — задумчиво произнёс Ибрагим, разгладив перед зеркалом полы османского одеяния.

Он специально выбрал для аудиенции именно его, а не русский костюм, который подарил ему князь. Ведь вскоре он предстанет перед родом Романовых и именно как Ибрагим Осман.

Государи приняли их в рабочем кабинете. Шуваловы сразу заняли место за совещательным столом, а Ибрагим остался стоять, как и полагалось в его случае. Георгий Михайлович поднял со стола лист письма, прочел и поднял взгляд на Ибрагима.

— Признаемся честно, Ибрагим-бей, мы удивлены таким поступком вашего отца. Мы, разумеется, знаем о всём произошедшем в миссии, тем не менее, такое решения на наш взгляд слишком жесткое, учитывая факт гибели вашего брата. Вы не могли бы пояснить?

— У нас на Востоке не принято оспаривать решение старших, особенно родителей, — чуть поклонился Ибрагим, отвечая на первую часть вопроса. Но и на вторую у него тоже был готов ответ: — Но объяснение этому есть. Мустафа своим необдуманным поступком нарушил одну из наших традиций — закон гостеприимства. На Востоке гость, приглашённый в дом, — священен. А князь Шувалов был моим гостем. Когда Мустафа явился требовать его выдачи, у него не было никаких доказательств причастности князя к покушению. Оскорбив необоснованными подозрениями гостя дома, брат нанёс оскорбление не только князю, но и отцу, как хозяину дома. Своей смертью Мустафа искупил свою вину перед отцом. Именно поэтому он принял решение не искать виновных. Ну а меня султан отправил в Россию в качестве личных извинений перед вами.

Произнеся речь, Ибрагим понял, что она звучит немного странно. Но именно так Мехмед Осман велел ему трактовать свои поступки.

— Но, «…до его смерти»?.. — удивлённо уточнил Алексей Николаевич.

— Тем самым султан Мехмед, да продлит Аллах его годы, хочет показать, что сотрудничество с Россией — это дело его жизни.

— Понятно, — кивнул Георгий. — Мы принимаем вас на службу. Но теперь у нас встаёт вопрос: куда? Что скажете, Алексей Константинович?

— Рындов Двор, — без промедления ответил Шувалов.

— Вы хотите отдать Ибрагим-бея в подчинение? — поинтересовался Алексей Николаевич.

— Ибрагиму Мехмедовичу в любом случае придётся быть в чьём-то подчинении, поскольку ему неизвестны особенности данной службы. А по собственному опыту скажу, что иногда полезно почувствовать на себе всё самодурство начальства, чтобы в будущем, когда сам им станешь, никогда не повторять ничего подобного.

— Тогда, в охрану Восточного дворца, — принял решение Георгий. — Заместителем начальника в звании майора.

Ибрагим заметил, как в ответ на предложение князь кивнул, и только после этого государь отдал распоряжение секретарю подготовить приказ. А это означало, что он не ошибся и Алексей Константинович действительно старейшина.

— Ваша Светлость, вы представите меня командиру или мне предстоит сделать это самостоятельно? — спросил Ибрагим, когда они покинули кабинет государя.

— Конечно представлю. Тем более, что туда ещё добраться надо. Видите ли, Ибрагим Мехмедович, Восточный дворец находится не в Петрограде, а во Владивостоке. А это — другой край России. Государь там проживают весной и летом. С апреля по июль. Так что у вас будет полгода, чтобы освоиться на новом месте до их прибытия.

В Петрограде они задержались ещё на два дня. За это время князья Шуваловы подобрали ему гардероб, соответствующий положению русского дворянина, к коим теперь относился Собственного Его Императорского Величества Сопровождения Рындова Двора майор Осман Ибрагим Мехмедович. А заодно немного просветили по поводу воинских званий в Российской Императорской Армии и специфике обращения к тому или иному человеку. Для Ибрагима это было всё в новинку. Ведь одно дело посетить страну как дипломат, и совсем другое — быть частью этой системы.

— Вы уделяете простому майору непозволительно много своего времени, Ваша Светлость, — чуть улыбнулся Ибрагим.

— Причём здесь звание, Ибрагим Мехмедович? — удивился Алексей. — Мы помогаем человеку освоиться на новом месте.

— Вроде как не по чину, Ваша Светлость, — склонил голову на бок Ибрагим.

— Ибрагим Мехмедович, мне лучше чем кому-либо известно, как причудливо извилиста может быть тропинка судьбы. Какими высокими могут быть горы, по которым она петляет, и в какие глубокие ущелья может завести. Но человек идёт по ней тот же самый. Он не меняется в зависимости от высоты. Если тот, кто забрался на вершину, плюёт вниз и бросает камни, то он слаб духовно.

Знаете, часто говорят, что власть и деньги меняют человека. Нет, они его не меняют, они просто проявляют те качества, что у него были изначально. Просто «внизу» эта духовная слабость выражалась в том, что он постоянно просил чьей-то помощи, цеплялся репеем за одежду, желая чтобы кто-то облегчил ему путь. А вот забравшись «наверх» он постоянно будет требовать подтверждения того, что он лучше. И сделать это он может только одним способом — унижая тех, кто от него зависим.

А сильный человек всегда идёт сам. Да, он может схватиться за плечо друга, когда потерял опору, но никогда не толкнёт этого друга в пропасть, чтобы устоять самому. И взобравшись наверх, он будет думать о том, как ему сделать путь более безопасным и комфортным. А если кто-то рядом оступился и подвернул ногу — он всегда подставит для опоры своё плечо. Такому человеку не нужно, чтобы перед ним наиграно ползали на коленях, ему необходим чистый и искренний поклон благодарности.

— Но всё же нужен? — прищурился Ибрагим.

— Обязательно. Потому что ни один сильный человек не делает добро для себя. Он делает для других. И когда другие это ценят — он будет делать ещё больше. Но если он встречает равнодушие или неблагодарность, то это убивает желание помогать. А вот слабый человек делает добро для себя. Думая при этом, во сколько раз больше благ он сможет за это получить. Так что «добро» тоже бывает разное.

— Однажды сделав добро, можно навсегда посадить себе на шею дармоеда, который будет считать, что ты теперь обязан помогать ему постоянно, — возразил Ибрагим.

— Таких нужно сбрасывать сразу, — ответил Алексей. — Прямо в ту минуту, как только они заявляют, что помощь могла быть и больше. Отрывать от себя безжалостно, как присосавшуюся пиявку. Лучше получить незначительную рану и заживить её со временем, чем жить, ощущая постоянное чувство вины.

— Вы так говорите, будто это знакомо вам, Алексей Константинович.

— Отчасти. В моей жизни, Ибрагим Мехмедович, был момент, когда я просил милостыню на вокзале. Просто затем, чтобы поесть. И в этот момент нашелся человек, который протянул мне руку. Если перевести это в деньги, то сие стоило ему… Да, я лишь один раз получил жалование… Двадцать рублей.

Ибрагим, который в этот момент слушал Алексея не только ушами, но и Даром, с трудом сохранил невозмутимость. Потому что Эфир однозначно дал понять, что князь совершенно искреннен и ни капли не преувеличивает. Он действительно был в ситуации, когда пришлось попрошайничать.

— Так вот сейчас этот человек может связаться со мной в любое время и я сорвусь по его просьбе с любого конца России. А всё потому, что нельзя мерить благодарность и признательность в деньгах.

Длинный семичасовой перелёт Ибрагим почти не заметил, поскольку просто проспал. А покинув авиетку с удивлением узнал, что они сели не во Владивостоке, а в Амурске.

— Это моя прихоть, Ибрагим Мехмедович, — улыбнулся князь. — Я решил, что вы должны в полной мере оценить разницу между западом России и её востоком. Поэтому сегодняшний день мы проведём у нас в поместье, а завтра выедем во Владивосток на «воздушном экспрессе».

Покинув авиетку, Ибрагим проследовал за князем по направлению к дому, но перед самым крыльцом они были остановлены совершенно странным образом. Из глубины парка, длинными плавными прыжками им наперерез выскочили три тигра. Ибрагим невольно схватился за оружие, но расслабленность князя и охраны заставила его повременить с применением.

Тем временем тигры приблизились на десяток шагов и вдруг самый первый превратился в человека. Он схватил за шкирку двух, следующих за ним, и те тоже перекинулись, превратившись в двух юношей.

— Алексей! Я их научил! — без всякого приветствия заявил первый «тигр». — Вот! Они понимают язык и всё то, что связано с поместьем! А теперь убери их отсюда!

— Сайн! Я тебе обещал — я сделаю. Но для этого мне нужно время. А пока, будь любезен, дай нам отдохнуть!