Сонная усталость накрывает Марину внезапно. Некоторое время она с внимательностью ястреба смотрит в окно, стараясь заметить малейший подвох, но затем мягкое покачивание автомобиля начинает действовать усыпляюще. Она безуспешно борется со слипающимися веками, а потом утыкается носом в плечо Димы и проваливается в темноту.

В себя Марина приходит, когда хлопает дверца машины.

— Дим?.. — встрепенувшись, зовёт она, но быстро понимает, что находится в салоне одна. Тут нет ни Димы, ни Андрея.

Испугавшись настолько резкой смены декораций, Марина несколько секунд моргает в надежде проснуться и обнаружить себя сладко пускающей слюни на куртку Димы, но когда паника стихает, до неё, наконец, начинают долетать приглушенные голоса. Марина поворачивается так, чтобы видеть кусочек неба сквозь стекло автомобильной дверцы, и пытается сосредоточиться, мало что соображая после резкого пробуждения. Получается далеко не сразу, в голове всё ещё шумит из-за непродолжительного сна.

— …и что ты этим хочешь сказать? — насмешливо, даже почти ядовито слышится снаружи.

Марина изумлённо моргает. Судя по лёгкой шепелявости, голос говорящего принадлежит Диме, однако ей всё равно с трудом верится, ведь он никогда не говорил так грубо и отчуждённо. Ни с кем.

— Только то, что у тебя есть шанс уйти красиво, оставшись в памяти Марины принцем, а не сволочью. Цени мою щедрость.

«Андрей?»

Марина, зажмурившись, трёт глаза костяшками пальцев. Что за чертовщина творится с этими двумя? Почему они остановились и почему решили выяснить отношения именно сейчас?

— Ты самая большая заноза в жопе, которую я когда-либо встречал! — шипит Дима.

Марина съёживается от звучащей в его словах ненависти, непривычная интонация режет по живому. Дима не умеет так разговаривать. Это наверняка шутка. Или нелепость. Или что-то там ещё.

— Аналогично, — бросает Андрей. — Но, знаешь, спасибо, что ты оказался таким подонком. Мне даже напрягаться не пришлось, чтобы вывести тебя на чистую воду.

Марина зажимает рот ладонями, желая и выпрыгнуть, чтобы устроить допрос с пристрастием, и остаться на месте. Её пугает этот разговор, но не столько своим содержанием, сколько эмоциональной окраской. Кажется, если бы у мужчин снаружи было оружие, они поубивали бы друг друга — настолько ощутимо разлившееся между ними напряжение.

— Сомневаешься? — с сарказмом спрашивает Андрей, выдержав внушительную паузу, в течение которой Дима не проронил ни слова. — Ты хоть понимаешь, что когда Марина узнает правду — а она узнает, я об этом позабочусь, — она видеть тебя не захочет? Вся твоя красивенькая месть в любом случае пойдёт псу под хвост. Поверь, я не против, чтобы ты устроил папаше кузькину мать, старому козлу давно пора преподать урок, но Марину сюда не смей впутывать, она перед тобой ни в чём не виновата.

Дима угрюмо молчит, а сердце Марины готово выпрыгнуть из груди.

О чём они говорят? Какая месть? При чём тут отец?

— Сука! — зло выдавливает Дима.

— Тут ты прав, не спорю, — буркает в ответ Андрей. — Но если ты думаешь, что отсутствие такого папаши сделало тебя несчастным, я готов махнуться и пожить у твоей мамы пару десятков лет в любви и заботе. Гнёт амбициозного самодура, который считает своим долгом дрессировать детей, как собачек в цирке, тоже мало располагает к хорошей жизни.

— Ты ничего не понимаешь! — в ярости выплёвывает Дима.

У Марины внутри всё обрывается. Она не желает вникать в суть спора, но смысл всё равно потихоньку против её воли начинает доходить, и разрозненные кусочки паззла стекаются в одну целостную картину: молчание, нежелание знакомить её с мамой и прочими знакомыми, увиливание от походов в гости под различными предлогами — всё это Дима делал не просто так. У каждого его действия был чёткий алгоритм.

— Не понимаю, — соглашается Андрей, — но и ты никогда не поймёшь ни меня, ни Марину. Поэтому уходи. Можешь хоть в лепёшку разбиться, чтобы исполнить задуманное, — я пальцем не шевельну, но если ты снова попытаешься втянуть Марину, я уничтожу тебя с такой изощрённостью, что отец будет мне аплодировать.

Дима заходится хриплым надтреснутым смехом, а Марина не верит своим ушам. Он не опровергает слова Андрея, не защищается и не сердится из-за глупых подозрений. Он просто… ведёт себя так, что не остаётся сомнений — всё произнесённое бьёт точно в цель. Выходит, чувства, любовь, привязанность были спектаклем? Затянувшимся, жутким спектаклем?

Марина задушенно всхлипывает, всё ещё цепляясь за глупую надежду, что это — несмешная шутка. Всему должно быть логичное объяснение.

— Хорошо, — хрипит Дима, воображение Марины рисует вместо него стервятника — мерзкого, уродливого. — Твоя взяла, папенькин сынок. Только ответь на один вопрос: как ты узнал? Неужели я где-то прокололся?

— Ты прокололся только в тактике, — сухо отвечает Андрей. — Если бы ты не взялся играть в любовь с Мариной, я бы никогда не обратил на тебя внимания.

— И всё-таки? — настойчиво переспрашивает Дима.

— Назойливый какой, — цыкает Андрей. — Ревность и друзья в телефонной компании творят чудеса. Выбить распечатку твоих звонков не составило труда, но тогда я, каюсь, подумал, что у тебя есть другая. Поэтому вынудил мелкую поехать со мной в Тьмутаракань, обыграв всё, как её инициативу, чтобы уличить тебя в измене. Однако нас встретила твоя мама, ничего подозрительного не обнаружилось. Зато один местный, которого я поймал на нездоровом интересе к моей машине, за возможность посидеть в салоне рассказал увлекательную историю про юную аспирантку и солидного академика, который эту аспирантку использовал, а затем, когда она забеременела, бросил. У академика-то, к слову, в тот моменту уже были жена и ребёнок, поэтому лишних скандалов, тем более в преддверии выдачи гранта на новое исследование, ему совсем не хотелось. На его счастье, аспирантка оказалась слишком гордой, чтобы опускаться до банального шантажа. Она поселилась в доме своих родителей, бросила научную деятельность, родила и всю себя посвятила ребёнку, отказавшись и от помощи нерадивого папаши, и вообще от любого мужского внимания. А потом ребёнок вырос и укатил в столицу, чтобы получить образование. Гены, знаешь ли, пальцем не размажешь.

Дима издаёт звук, больше похожий на рык.

— Дядя Сеня, языкастый мудак!

— Точно, дядя Сеня, — подхватывает Андрей. — Но финальную точку во всём этом поставила, как ни странно, твоя мама. Я оставил на лавочке возле её летней кухни бумажку со своим телефоном, и она таки позвонила, хотя я, признаться, не надеялся на такой исход. Недаром она пахала в аспирантуре — быстренько сложила два и два и получила отнюдь не четыре, а любовь к непутёвому сыночку оказалась так же сильна, как и гордость.

Марина мелко дрожит, изо всех сил впившись пальцами в обивку сидения. От услышанных откровений становится дурно, но стошнить её не может только по одной причине — нечем.

Получается, Дима — незаконнорожденный сын их с Андреем отца? Он — их единокровный брат?

Сердце покрывается трещинами, любовь осыпается цветными кусочками витражного стекла. Не было ни чувств, ни общего будущего — ничего. Дима использовал её, а она охотно велась, укрываясь в его объятиях от безразличия родной семьи.

Ком распирает горло, но Марина не позволяет себе расплакаться. Кажется, если Андрей и Дима поймут, что она не спит, случится что-то страшное.

Хотя куда уж страшнее.

— Уверен, Нина Степановна желает отцу не меньше радуг в небе, чем ты, но различие в твоих и её желаниях состоит в том, что она не хочет, чтобы ты при этом пострадал, — продолжает Андрей. — Скандалы — вещь занятная, но взрывная волна цепляет всех. И ты не стал бы исключением.

— Пусть! — Голос Димы срывается. — Он всё равно должен заплатить за то, что сделал с мамой!

— Да ради бога, — хмыкает Андрей. — Если обнародовать, что у уважаемого академика и семьянина есть незаконнорожденный ребёнок, о котором он не заботился ни единого дня, на его репутации появится внушительное пятно. Я, конечно, не сомневаюсь, что папаша вывернется из любой передряги, но попытаться ты в любом случае можешь.

— И тебе не жалко свою семью? — иронично тянет Дима. — Она ведь тоже распадётся.

— Нисколько. Моё имя можно сколько угодно купать в грязи — я даже не чихну, а маме давно пора устроить встряску, иначе она от этой сволочи не отцепится. Маринку только жалко, но, думаю, мы с этим справимся.

— Вы омерзительны. — Голос Димы становится таким тихим, что Марине приходится напрячь слух. — Ненавижу всю вашу отвратную семейку.

На глазах выступают слёзы, губы кривятся от желания зарыдать.

— Мне всё равно, — равнодушно бросает Андрей. — Можешь даже плюнуть в меня, если тебе полегчает.

Вместо ответа слышится ругательство и глухой удар, после чего в дверцу машины врезается чьё-то тело. Марина давит вскрик ладонью и, задрав голову, видит в окне спину Андрея. Тот грузно опирается на крышу локтями, чтобы удержаться на ногах, и смеётся, из-за чего становится совсем жутко.

— Ты посмотри! — почти с восхищением тянет он. — Знаешь, если бы не обстоятельства, думаю, мы бы подружились.

— Иди нахер! — рявкает Дима.

— Да-да, — бормочет Андрей. — И тебе тоже не хворать.

Удаляющиеся шаги Марина различает не сразу. Лишь когда Андрей, повисев недолго, распрямляется и, шаркая, подходит к дверце со стороны водителя, она решает приподняться и выглянуть на улицу. Судя по бесконечной лесополосе и теряющейся на горизонте дороге, они находятся за городом. Однако Димы нигде не видно. Наверняка он скрылся среди деревьев.

Марина сползает обратно на сидение и прижимается щекой к обивке. Кажется, будто она рассыпается: перед глазами плывёт, грудь рвёт от боли, а руки и ноги дрожат. Однако она не осознаёт своего состояния до тех пор, пока Андрей не усаживается на место водителя. Он кидает взгляд в зеркало заднего вида и, вытерев кровь с разбитой губы, глухо интересуется:

— Давно не спишь?

Марина кивает, мало заботясь — видит он её или нет. Она сейчас больше похожа на лунатика, которого насильно разбудили и заставили решать высшую математику. В голове нет мыслей. Поэтому когда Андрей поворачивается, она может лишь молча смотреть на него.

— Ко мне? — спрашивает он, и она снова кивает.

Единственное, что она действительно хорошо понимает, — домой ей нельзя. Ни под каким предлогом. Иначе план Димы претворится в жизнь посредством её нестабильного состояния.

***

В квартире Андрея темно и прохладно. Марина стоит посреди прихожей, пока брат стаскивает с неё ботинки и пальто. Она не дёргается, когда он вешает её сумку на крючок, а затем приобнимает и подталкивает в сторону спальни. Подчиняясь, Марина не идёт, а скользит, не чувствуя под собой ног. Перед глазами по-прежнему плывёт, поэтому едва в поле зрения попадает неубранная кровать с нагромождением из одеяла и пледа, она отшатывается в испуге. Обычный бардак видится ей монстром с кучей рук.

— Тише, всё хорошо, — шепчет Андрей, стягивая с неё тёплую кофту.

Кожа Марины покрыта крупными мурашками, она начинает с остервенением чесать руки. Кажется, будто внутри влажно скользят черви.

— Так, — Андрей обхватывает её предплечья и с усилием отрывает ногти от расцарапанной кожи, — давай не будем играть в психов, а то я тебя бояться начну.

Марина, медленно моргнув, переводит на него взгляд. В висках простреливает боль, она морщится, и лишь затем до неё медленно, толчками доходит мысль, что всему действительно пришёл конец. Она больше не будет часами общаться с Димой по телефону, не подойдёт к нему на перемене, чтобы обнять и чмокнуть в щёку, не скажет Сашке, что счастлива…

Всё. Пустота.

Марину сотрясает крупная дрожь. Она обнимает себя за плечи, почти падает на пол, но Андрей вовремя подхватывает её под локти.

— Тихо-тихо, — натужно бормочет он, стараясь осторожно и в то же время быстро оттащить её к кровати. — Всё хорошо, никто не умер и теперь уже точно не умрёт. Тихо, маленькая моя, тихо.

Андрей садится прямо в ворох из одеяла, сдёргивает плед и заворачивает Марину в него. Однако тепло не приходит, даже когда он обеими руками обхватывает её, усадив себе на колени, и начинает укачивать, приглаживая растрепавшиеся волосы.

— Тише, маленькая, ну хватит, всё наладится.

Его голос звучит монотонно и убаюкивающее, но Марина не может раствориться в нём, в её голове вспышками возникают картинки из прошлого. Это режет острее ножа, и с каждым новым воспоминанием она всё сильнее скукоживается в попытках исчезнуть.

Горло перехватывает, Марина заходится сухим каркающим кашлем. Ей нечем дышать внутри себя, потому что в её мире нет места настолько плохим вещам. Они не могут случаться с ней.

— Тихо-тихо, — снова слышится голос Андрея. — Не плачь, всё пройдёт.

Марина с трудом моргает и переводит воспалённый взгляд на его лицо. Она хочет возразить, сказать, что и не думала плакать, ведь ей всё это снится, но с пересохших губ не слетает ни звука. Ей больно говорить, ей даже думать больно, поэтому когда в уши втекает чей-то утробный вой, осознание обрушивается с тяжестью наковальни, вдавив её в реальность.

— Маленькая моя, — Андрей целует Марину в покрытый испариной лоб, — маленькая…

Марина, сморщившись, прикусывает губу. На языке появляется привкус крови, сухость в горле ощущается намного сильнее, потому что она, оказывается, рыдает в голос.

— Тише, — говорит Андрей.

Он качает Марину на коленях, повторяет одно и то же, а она ревёт умирающим зверем и никак не может остановиться. Отрешение помогает ей забыться, но ненадолго, потому что вместе с осознанием приходит новая боль, а затем становится так плохо, что Марина начинает вырываться. Ей хочется бежать, прятаться, спасаться. Этот мир не нравится ей, от него одни неприятности.

— Нет, мелкая, ты никуда не пойдёшь, — натужно хрипит Андрей, крепче стиснув объятия.

Он опрокидывается на кровать, придавливает Марину к стенке, мешая бесноваться. А она продолжает биться с ним. Уже даже не ради побега, а чтобы выместить обиду и разочарование. Но усталость всё-таки берёт своё: сперва ноги и руки перестают слушаться, движения становятся замедленными и вялыми, затем голова тяжелеет и последние мысли улетучиваются, оставив после себя только глухой вакуум. Марина смотрит на Андрея, моргая медленно, будто нехотя, а он, в свою очередь, не отрывает взгляда от неё.

— Не повезло тебе, мелкая, — тихо говорит он, улыбаясь так невесело, что затихшая боль вспыхивает слепым пятном, — но ты это переживёшь, я знаю. Нам от отца не только упрямство досталось, но и сила духа. Так что всё будет хорошо, мелкая, всё у нас будет замечательно.

Марина закрывает глаза, слушая его бормотание. Она некоторое время пытается прорваться сквозь заполонившую голову вату, но потом сдаётся. Обо всём можно и подумать, и поговорить завтра. А пока нужно спать.

***

Просыпается Марина от громкого сигнала телефона. Усилием воли разлепив глаза, она кривится из-за яркого солнечного света и облизывает пересохшие губы. Хочется пить и умереть, причём первое почему-то сильнее.

Марина приподнимается на локте и с удивлением обнаруживает на тумбочке рядом с кроватью стакан с водой и лист бумаги. Рука сама тянется вперёд, так что с жаждой получается справиться довольно быстро, затем Марина долгим взглядом смотрит на листок, но брать его не решается. Вместо этого она закрывает лицо ладонью и вздыхает. Утро нового дня не кажется ей приятным, оно разрывает ей нутро неизбежностью.

Сев, наконец, Марина оглядывает спальню и смутно припоминает, что Андрей привёз её к себе. Судя по проносящимся в голове отрывочным картинкам, он долго успокаивал её, а потом уснул рядом — Марина до сих пор чувствует согревающие её теплом и нежностью объятия.

Невесёлая усмешка кривит губы. Подумать только, её счастье сломано, судьба разрушена, а она испытывает благодарность к человеку, который это всё сотворил. Куда мир катится, в самом деле?..

Марина заворачивается в плед, борясь с лёгким ознобом, и сползает с кровати. Пол неприятно холодит ступни, но она не морщится, а осторожно, боясь не удержаться и упасть, идёт на кухню. Нужно найти Андрея, потому что без его присутствия ей не по себе, тем более что произошедший несколько часов назад болезненный разрыв ядом жжёт сердце.

На кухне оказывается пусто. Нахмурившись, Марина заходит в зал, но и там никого нет, поэтому она возвращается в спальню, усаживается на кровать и поджимает ноги. Её не покидают ни озноб, ни эмоциональное похмелье, поэтому она, дрожа, смотрит в одну точку и не шевелится, ощущая себя разбитым сосудом. Не хочется ничего делать, не хочется никого видеть. Единственное желание Марины сейчас — сидеть неподвижно и чувствовать присутствие Андрея, чтобы он бродил где-то там, в комнатах, ставил чайник, разговаривал с кем-нибудь по телефону и, главное, не трогал её. Для него это раз плюнуть, потому что при всём своём характере уважать чужие потребности он всё-таки умеет.

Звонок мобильного взрезает тишину, но Марина даже не вздрагивает. Она медленно поворачивает голову и, наткнувшись взглядом на телефон, который почему-то лежит на подушке, округляет глаза. На дисплее высвечивается фотография Андрея — та самая, единственная.

— Алло? — хрипло говорит Марина, пытаясь взять себя в руки и начать, наконец, соображать.

— Мелкая, — жизнерадостно откликается Андрей, — ты там спишь всё ещё? Вставай, раб, солнце уже высоко!

Марину дёргает от его тона, но реагировать колкостью на колкость нет сил, поэтому она лишь глубже зарывается в плед. В горле снова пересыхает от накативших воспоминаний, она кидает взгляд на стакан, но он пуст, как бы она ни надеялась на обратное.

— Слушай, — вздыхает Андрей, не дождавшись ответа, — я могу сказать, что понимаю твои чувства, но я нихрена их не понимаю, поэтому буду честен. Надеюсь, ты меня за это простишь. Сидеть и сверлить взглядом точку над телевизором целыми днями — плохая затея. Вставай с кровати и дуй на улицу, потом — на учёбу, а затем — в новую жизнь! Я слишком хорошо тебя знаю, поэтому можешь не прикидываться плесенью, всё равно не поверю.

Марина устало закрывает глаза. Его увещевания, вопреки ожиданиям, не вдыхают в неё жизнь. Напротив — ей становится ещё гаже осознавать свою никчёмность. Однако вступать в полемику она не хочет, Андрея в таком настроении может переубедить только каток. Который переедет его пополам.

— Где ты? — спрашивает Марина, прижав ладонь ко лбу.

Андрей отвечает незамедлительно:

— В аэропорту.

Марина распахивает глаза, мир, кажется, вздрагивает вместе с ней. Вцепившись пальцами в край пледа, она вжимает трубку в ухо и переспрашивает:

— Где?

— В аэропорту, — охотно повторяет Андрей. — Улетаю я, мелкая, на пмж в другой город.

Марине становится нечем дышать. Судорожно засопев, она скидывает ставший жарким плед и вскакивает на ноги. Ужас толкает её в спину, заставляя метаться из стороны в сторону.

— Ты что задумал?!

— О-о, — уважительно тянет Андрей, — ожила, ну надо же! — Он прокашливается и уже более серьёзным голосом продолжает: — Я много думал весь последний месяц и решил, что для нас обоих лучше будет держаться на расстоянии.

— Ты… — Марина захлёбывается новой волной эмоций и, поскользнувшись на ровном месте, почти падает. Не распластаться ей помогает только то, что она роняет телефон и хватается обеими руками за стол.

Ругнувшись сквозь зубы, Марина чешет ушибленное колено, затем поднимает телефон и снова прижимает его к уху.

— Живая? — уточняет Андрей, услышав её сопение, но Марина и не думает жаловаться.

— Ты с ума сошёл! Зачем?!

Ей кажется, что она кричит в полный голос, но в горле слишком сухо, срывающиеся с губ слова получаются сиплыми и жалобными. Андрей это прекрасно слышит.

— Затем, что так нужно. Мелкая… — Он замолкает и, собравшись с духом, произносит: — Я люблю тебя так сильно, что сам себя боюсь. И ты сама знаешь, что даже висящее на стене ружьё может рано или поздно выстрелить. Вот и я, несмотря на всё самообладание, когда-нибудь не сдержусь. Я не железный, и ты не тот человек, который станет это оспаривать. Поверь, так действительно будет лучше.

— Для кого? — едва не плача, стонет Марина.

Она не верит, что Андрей может так поступить, но про ружьё и выстрел он не шутит. И она действительно не торопится утверждать обратное. Андрей подвержен всем человеческим слабостям, требовать от него пренебречь правильными мыслями и вернуться Марина не хочет. Она, конечно, та ещё эгоистка, но это уже слишком.

— Для нас обоих, — терпеливо повторяет Андрей. — Вспомни свою реакцию на мои… кхм… действия. Я вот не хочу снова видеть ужас в твоих глазах.

Марина убито молчит, мысленно соглашаясь с его словами. Он напугал её и напугал себя. И теперь он делает всё как надо, но желание расплакаться почему-то не исчезает. Марина слишком остро понимает, что останется один на один со своими проблемами.

— Мелочь, — Андрей смягчает интонацию, — ты для меня бесконечно дорогой человек, я хочу для тебя счастья.

Гнев вспенивается в груди, вытеснив собой горечь.

— Тогда забери меня с собой! — выпаливает Марина и, опешив, зажимает рот ладонью.

Андрей на секунду осекается, после чего в динамике раздаётся его усталый смех.

— И ты готова терпеть мои приставания? Я ведь не остепенюсь. Пять лет пытался, даже с девушками встречался, но так и не смог пересилить себя.

Волнение проносится по телу ураганом, Марина поджимает пальцы ног, когда перед глазами возникают картинки их возможной жизни. Это дико, но взбудораженное сознание, кажется, совсем не против такого развития событий, потому что отвращения не возникает, даже когда она представляет их в одной кровати.

— Я… остепеню тебя, — сдавленно говорит Марина.

Андрей некоторое время молчит.

— Да неужели? — тянет он после долгой паузы.

— Можешь ловить меня на слове.

Марина затаивает дыхание в ожидании. Она ждёт, что он скажет, что приедет за ней и они вместе улетят в какую-нибудь малонаселённую республику с искренним стремлением начать жизнь с чистого листа: без отцов-академиков, без его незаконнорожденных детей, без мамы, которая никак не может слова ему поперёк сказать — без всего, что опостылело. Однако Андрей говорит другое:

— Хорошо. В таком случае, сообщаю тебе следующую информацию: на холодильнике лежат ключи от квартиры, аренда проплачена на ближайшие полгода. Твои действия: берёшь ключи, едешь к родителям, собираешь вещи и терпеливо втолковываешь им, что не имеешь ни малейшего желания продолжать такое существование. Далее: со скандалом или без, но ты селишься в моей квартире, устраиваешься на подработку и учишься изо всех сил. Итог: ты получаешь диплом, а затем я высылаю тебе билет и встречаю вместе со всем скарбом в аэропорту. Что скажешь?

Когда Андрей замолкает, Марина глупо моргает, разглядывая замысловатый рисунок на линолеуме. Алгоритм выглядит простым, но он означает такое сильное изменение ритма жизни, что на миг низ живота скручивает. Она не знает, что ему ответить.

— Это называется «выход из зоны комфорта», и пока ты не научишься распрямляться под жизненными пинками, тут, со мной, тебе делать нечего, — добавляет Андрей, когда Марина смущённо прокашливается.

— Н-но… — Она запинается, проглатывает целую прорву вопросов, усомнившись в решении ехать за Андреем хоть на край света. Она, конечно, не тепличный цветок, но вот так, с корнем, сниматься с любимого места… Марина такого ещё ни разу не делала.

— Ты согласна? — с нажимом спрашивает Андрей. — Если да, я вышлю тебе свой номер, как только обзаведусь им. Если нет, я вешаю трубку.

Марину коробит его безапелляционный тон, настолько резкие ультиматумы он ещё ни разу перед ней не ставил. Понятно, что в первую очередь он заботится о ней, потому что под гнётом отца и обстоятельств она так или иначе превратится в копию мамы, только не изначально мягкую, а сломанную. Но его методы всё равно кажутся ей несколько жестковатыми.

— Я… не уверена.

Андрей вздыхает.

— Тогда счастья тебе, мелкая…

Марина съёживается от ощущения, что сейчас порвётся самая крепкая, самая надёжная нить, связывающая её с реальностью. Если Андрей исчезнет из её жизни, конец придёт не только её правильному прекрасному миру, но и ей самой.

— Подожди! — выпаливает она, задыхаясь. — Я согласна! Только у меня тоже есть условия: ты должен будешь звонить мне, писать и вообще всячески подавать признаки жизни! Иначе никакого уговора!

Андрей, крякнув, заливается смехом — настолько облегчённым, что Марина сразу понимает — на успех он и не надеялся.

— Ты прелесть, мелкая, я тебя обожаю. Замётано.

На несколько секунд его глушит мелодичный женский голос, объявляющий регистрацию на рейс. Андрей затыкает динамик, чтобы не было слышно место назначения. Сердце невольно щемит. Это, получается… два с половиной года? Они не будут видеться так долго?

— Ладно, пошёл я получать посадочный талон, а ты жди смс, — весело произносит Андрей, когда объявление под потолком затихает.

— Андрей! — Марина сжимает трубку обеими руками. Она боится расставаться и с ним, и с его голосом, от которого хоть и ненадолго, но всё-таки становится легче.

— М?

— Я… — Марина сглатывает. — Я тоже тебя люблю.

Андрей явно ошеломлён. Сперва он издаёт невнятный звук, а затем — несколько нервно хмыкает.

— Глупая, ты ведь не знаешь, что говоришь.

— Знаю! — уверенно перебивает Марина. — И через два с половиной года у тебя будет возможность убедиться в этом!

— Хм, — тихо роняет Андрей, — посмотрим. — И без предупреждения отключается.

Марину больше не держат ослабшие ноги. Она медленно, чтобы снова не ушибиться, ложится на пол и ёжится от блаженства, потому что вспотевшей спине необходима прохлада. Из-за разговора с Андреем кровь практически кипит в венах, поэтому ни от бледности, ни от дурного самочувствия не остаётся и следа. Ей всё ещё больно и обидно и до сих пор не верится, что Дима — человек, любовь к которому ещё теплится внутри — мог так поступить. Но теперь у неё есть цель, и Андрей своим поступком только подстегнул желание добиться этой цели. Даже если придётся тратить всё время на занятия, которые не вызывают в ней энтузиазма.

Сжав губы, Марина зажмуривается. Она изрядно покривила душой, вложив в своё «люблю» тот смысл, который Андрей хотел услышать, однако в одном она теперь уверена на все сто — её чувства тоже отличаются от обычных семейных. И хоть она пока не может дать им классификацию, у неё будет достаточно много времени, чтобы разобраться в себе.

Марина поднимается с пола, кидает плед на кровать и решительным шагом идёт на кухню. Схватив с холодильника ключи, она возвращается в спальню и, наткнувшись на лист возле пустого стакана, останавливается.

«Я знаю, что ты проигнорируешь это письмо, так что жди звонка и не смей киснуть!»

Улыбка растягивает губы, и Марина, аккуратно сложив послание, торопливо одевается. У неё есть целый день на переезд и разборки с родителями, а потом — ещё пара недель, чтобы найти работу. Дел невпроворот, так что на бесконечную рефлексию действительно нет времени.

Шагнув за порог квартиры, Марина захлопывает дверь и бегом спускается по лестнице.