Свет колотится в веки как испуганная женщина, убегающая от своего убийцы, которая пытается достучаться хоть до кого-нибудь. Стучит кулаками, царапает дерево ломающимися акриловыми ногтями, кричит, выдыхая, в самую поверхность двери.
Уилл не знает, открыты его глаза или нет, но без очков он видит только огромные, циклопические цветы, бледные лилии и сумасшедшие орхидеи, пляшущие вокруг источника света. Свет несётся на него с гулом и грохотом, хочет напасть, забрать себе, поглотить, впитать, но за долю секунды до этого смазанным пятном прыгает в сторону и пропадает.
Уилл идёт дальше, один среди исполинских цветов, танцующих в темноте. Ноги чувствуют шероховатую поверхность асфальта, ещё мокрого после дождя, но глаза асфальта не видят.
Возвращается свет, и Уилл замирает, раскинув руки – он смирился, он готов поглощать и быть поглощенным. Но гул, с которым свет летит к своей жертве, затихает, и он останавливается, не достигнув своей цели.
Свет открывает дверь машины и шуршит подошвами итальянских ботинок по дороге, отталкивая беснующиеся орхидеи, мягко подходит и тихо говорит:
— Мне кажется, вам лучше будет дома, Уилл.
Несколько раз растерянно сжимая в ладонях пустоту ночного ветра, Уилл сглатывает и шарит взглядом по лицу Ганнибала Лектера, перекрывающему свет фар собственной машины.
— Не то чтобы я сомневался в вашем праве на прогулки по шоссе в нижнем белье, но мне кажется, это не совсем ваш замысел, так, мистер Грэм?
***
— Вы что, дежурите на этом шоссе? Вместо полиции? — Уилл делает щедрый глоток из чашки чая с коньяком, где коньяка больше, чем чая.
Он сидит на самом краю кресла на веранде собственного дома, наклонившись вперед и упираясь локтями в колени. Впервые за долгое время он пересиливает себя, пытаясь поймать взгляд Ганнибала, но на этот раз доктор Лектер – тот, кто избегает зрительного контакта. С хозяйской вальяжностью опрокинувшись в старое плетёное кресло, он пожимает плечами:
— Вы хотите продолжать смущать полицейское отделение Вулф Трэп?
— Вы хотите продолжать смущать меня? Как так выходит, что вы с завидным постоянством оказываетесь в пятидесяти милях от Балтимора? Ночью.
— Как так выходит, что вы, Уилл, с завидным постоянством оказываетесь в паре миль от собственного дома? Ночью.
Уилл Грэм стискивает зубы и опускает голову, разглядывая чаинки, вальсирующие в чае. Как крошечные орхидеи и лилии.
— Я пробовал… многое. Терапия ваша, очевидно, не помогает. Мокрые полотенца, расстеленные под кроватью, я игнорирую. Запертые на все замки двери умудряюсь открывать. Даже собаки меня не будят. Я не знаю, как ещё остановить это.
Лектер облизывает губы и складывает их в улыбку.
— Как хорошо, что сегодня рядом с вами есть кто-то, кто может помочь, да?
***
Сказать, что Уилл Грэм чувствует себя неуютно – ничего не сказать. Он чувствует себя загнанным и беспомощным, лёжа в полумраке со связанными ногами.
— Признаться, когда вы предложили свою помощь, я предполагал, что помощь эта будет… психологического толка.
— Но мы же оба знаем, что психиатрия не решает проблемы за пять минут.
— А верёвка решает?
— А верёвка – решает.
Ганнибал нависает над Уиллом, привязывая его руку к спинке кровати. Прикосновения – сугубо профессиональные, лёгкие, ничего личного, просто помощь коллеги.
«Часто ты позволяешь коллегам привязывать тебя к кровати?» — сам себе усмехается Уилл.
И сам же себе отвечает: «Бывало пару раз».
Но не так.
Никогда – так.
Доктор Лектер перегибается через Уилла, и тому интересно, чувствует ли он его запах. Смущённый, растерянный и заинтригованный. С долькой чего-то с кораблем на бутылке.
— Вы собираетесь остаться? — интересуется Грэм.
Ганнибал смотрит ровно вниз под себя, заставляя Уилла отвести взгляд. Он проверяет, насколько крепок последний узел, и, упираясь рукой в спинку кровати, улыбается. Доктор нависает сейчас над Уиллом точно так же, как нависала мать, когда он был ещё совсем-совсем маленьким, перед тем как поцеловать на ночь.
— А вы считаете, что я привяжу вас к кровати и уеду?
Погасив ночник, Ганнибал устраивается в кресле в углу комнаты. Тени поглощают его фигуру, но присутствие всё равно ощущается. Ощущается дыхание, равномерное как тиканье часов, ощущается наблюдение. То же чувство, которое поднимается в тебе, когда ты ловишь чей-то взгляд на своей спине.
С момента выключения света Уилл Грэм успевает десять раз пожалеть, что согласился на эту затею. Сейчас сама идея дать другому человеку сделать себя настолько беспомощным кажется абсурдной и идиотской. Ничто не стоит этого чудовищного ощущения уязвимости.
Сон не идёт, и даже то его жалкое подобие, когда, кажется, лежишь в сознании, а открывая глаза, находишь, что прошло три часа – оно тоже не снисходит на Уилла Грэма. Только напряженная тишина и ощущение, будто тебя изучают.
— Почему я вообще на это подписался? — спрашивает Уилл у теней, сожравших Лектера.
Ганнибал отвечает не сразу, то ли раздумывая, то ли успев уснуть.
— Знаете, что вы приобретете утром, Уилл?
— Синяки на запястьях?
— Доверие.
***
Но доверия утром не появляется. Появляется странное ощущение стыда, как будто разделил что-то очень интимное с кем-то очень незнакомым. Справедливости ради, синяков тоже не появляется – доктор очень хорош в связывании. Эта мысль бьёт Уилла по голове с силой бетонной плиты, и он на секунду замирает перед зеркалом, прикусив зубную щётку.
С кухни доносится то приятное шипение и грохот, от которого сладко сводит живот. Грэм позволяет себе провести несколько лишних мгновений, наслаждаясь тем фактом, что кто-то для него готовит. Но выйдя, замирает удивлённо, видя у плиты Алану.
Доктор Блум выглядит совершенно нелепо в фартуке поверх дорогого костюма.
Доктор Блум выглядит совершенно нелепо на кухне Уилла Грэма.
— Здравствуйте, — мямлит он, опускаясь на стул.
— Вы рады или разочарованы? — бросает Алана, быстро оборачиваясь через плечо. — Доктор Лектер вызвался выпустить ваших собак на улицу, мне было интересно, как вы отреагируете, найдя здесь меня, а не его. Так как?
— Не знаю, — признаётся Уилл и трёт переносицу. — Джек тоже здесь? И Эбигейл? И весь отдел бихевиористики?
Алана игнорирует стрелы сарказма, торчащие из её спины.
— Я просто заехала проведать вас.
Уилл смотрит на складки её блузки, перебегающие по спине в такт движениям рук и думает, как так выходит, что общество так активно тянет к социофобам. Поселись в глуши, ни с кем не сближайся – и всё равно найдёшь утром целую толпу народа на своей кухне.
«Может, я завожу друзей, когда гуляю по ночам? Вот это был бы кошмар».
— Я, правда, так и не поняла, что тут делает доктор Лектер, — она ставит на стол тарелку с банальными яйцами и беконом и уточняет, понижая голос. — Он… ночевал здесь?
— Доктор Лектер, — как можно более будничным тоном старается говорить Уилл, — помогает мне с моим лунатизмом.
На кухне воцаряется тишина, прерываемая лишь стуком столового ножа о тарелку.
Уилл представляет, как отреагирует доктор Блум, если он скажет, что Лектер был здесь, чтоб связать его. Поймёт? Смутится? Отшутится, сказав, что не стоит мешать БДСМ-сессии с сессиями психотерапевтическими?
Уилл предпочитает не проверять. Завтрак завершается в полном молчании.
***
Сегодня орхидеи не танцуют. Размазанные пятна их лепестков бьются в конвульсиях и скукоживаются, будто сгорают опалённые ночным воздухом. Уилл карабкается по кургану смятых лепестков, пока, наконец, не добирается до самой вершины, вглядываясь в темноту.
— За всеми этими чужими чувствами, — стоящий рядом с ним Ганнибал поддевает лепестки носком дорогого итальянского ботинка, — ты видишь свои?
— Они где-то там.
Уилл садится на корточки и начинает копать. На ощупь лепестки тяжелые и твёрдые, они умудряются забиваться под ногти и засыпают только что вырытую яму. Но Грэм копает дальше, пока пальцы не натыкаются на что-то тёплое. Среди лепестков проступают высокие скулы, тонкий нос и саркастически ухмыляющиеся губы. Уилл берёт лицо Ганнибала в руки, ощущая под пальцами биение пульса в его висках.
— Странно, — говорит Ганнибал, присаживаясь рядом, и рассматривает собственную голову в ладонях Уилла. — Почему ты нашел копать внутри себя, а нашел меня?..
***
Просыпается Уилл Грэм в каком-то страшном месте оттого, что не может ни двигаться, ни дышать. Именно это выталкивает его из темноты в реальность, где он даже не может дать панике волю. Мозг постепенно осознаёт, что дышать Уилл не может из-за трубки в горле, поток кислорода в которой рассчитан на спящего человека. Он в больнице, это больничная палата, больничная койка, страшные больничные приборы обступают его. Больничный Ганнибал дремлет на больничном диване.
Уилл не может выдернуть трубку, потому что руки его не слушаются, не может вызвать медсестру, не может закричать. Что бы это ни была за реальность, она ему не нравится. Слишком много чувства беспомощности для одного человека.
Ганнибал просыпается от сдавленного мычания, доносящегося с койки, и почти рефлекторно тянется к кнопке вызова медсестры.
— Что за чёрт? — шипит Уилл, когда сестра покидает палату.
— А что вы помните? — почти ласково спрашивает доктор Лектер.
— Ничего. Я заснул в своей постели, а проснулся здесь.
Уилл замолкает, а затем продолжает, менее раздраженно:
— Я опять ходил во сне? Я вышел на шоссе? Меня сбила машина?
— Ходили во сне – да. Вы упали с крыши своего дома, Уилл, — мягко отвечает Ганнибал. — Повредили позвоночник. Временно парализованы. Подчеркиваю: временно. Я понимаю, что вы злитесь, потому что напуганы, Уилл, но я могу вам…
— Да сколько можно, — кричит Уилл внезапно, как будто что-то ломается внутри него, — хватит называть постоянно меня по имени, как собаку, которую приучают к её кличке, хватит ошиваться рядом, хватит следить за мной, хватит пытаться манипулировать мной. Я вижу вас насквозь, Лектер, но не понимаю ваших мотивов, вы меня пугаете, вас слишком много! Вы на моей кухне, вы в моей палате, вы моей голове. Оставьте меня в покое!
Ганнибал поджимает губы и поправляет свой изысканный галстук перед тем как встать и не торопясь выйти из палаты.
***
После разговора с докторами и короткой попытки уснуть приходит Джек. Он долго мнётся у порога, потом всё же медленно заходит в палату.
— Доктор Лектер сказал, ты не в настроении общаться с коллегами.
Уилл молчит и едва заметно хмурит брови – благо мышцы лица ему ещё повинуются.
— Ты зря сорвался на него, он же только хочет помочь. Доктора говорят, ты в полном порядке, тебе просто нужен уход и время.
— И возможность двигать всеми своими конечностями, а не только пальцами ног.
— Ну слушай, — вздыхает Джек. — Пальцы ног – это начало. Через пару недель будешь ходить, может быть. Через пару месяцев восстановишься полностью. При наилучшем раскладе.
Уилл стискивает зубы:
— Не знаю, как ты можешь считать наилучшим расклад, при котором я должен два месяца провести в больнице.
Джек мнётся.
— Ты не должен. Выписать тебя готовы хоть завтра.
— Куда, интересно? К толпе собак, которых я даже не смогу накормить? Стоп. Сколько я был без сознания? Что с собаками?
— Уилл, Уилл, всё хорошо. Четыре дня. Собак забрал к себе доктор Лектер. Он же и хотел предложить свою помощь в твоем восстановлении.
Уилл закрывает глаза и сглатывает. Минус того, чтоб не иметь друзей – в критических ситуациях ближе всего могут оказаться те, кого ты не хочешь рядом.
— Мы все заинтересованы в твоем скорейшем возвращении в седло, — продолжает Джек. — Происходит много такого, с чем мы без тебя не справимся. Какой-то психопат убивает людей, вырезает им сердце и зашивает вместо него орхидеи…
Уилл награждает его тяжелым взглядом и тихо уточняет:
— Ты реально хочешь, чтоб я выскочил из больничной пижамы и побежал… покатился что-то расследовать?
— Нет, нет, что ты, я просто… — смущение незаметно выпроваживает Джека из палаты.
***
Где-то на четвертый день, когда к Уиллу возвращается способность садиться, он понимает, что больница – отвратительный муравейник, кишащий людьми. И мысль о том, чтоб остаться здесь ещё на два месяца, кажется ужасающей – хуже любых мыслей о Ганнибале Лектере.
Поэтому он выбирает из двух зол меньшее.
Или, по крайней мере, то, которое кажется меньшим.
Он выбирает зло в дорогих итальянских ботинках и пёстрых галстуках, почти элегантно катящее кресло к выходу из больницы.
— Я должен извиниться перед вами, — признаётся Грэм, когда заканчивается суматоха с усаживанием его в машину.
— Вы не должны, — они выезжают из двора, и слежение за дорогой даёт Ганнибалу время на раздумья. — Вы правы, я проявил неподобающее рвение, стремясь… узнать вас чуть лучше. Впредь я обещаю предоставлять вам столько личного пространства, сколько вам понадобится и следить за своими манерами.
— С вашими манерами всё в порядке, — вздыхает Уилл, — меня заставляет выходить из себя любое количество внимания к своей персоне.
Машина останавливается на светофоре, и это даёт Лектеру время быстро взглянуть на пассажира и едва заметно улыбнуться.
— Единственное, что я не могу контролировать, Уилл: я не могу перестать находить вас интересным. Вам придётся мне это извинить.
«Уж придётся», — соглашается Уилл, с трудом прислоняясь головой к стеклу.
***
Дом доктора Лектера можно даже найти приятным. Он не похож на те огромные викторианские дома, которые удивляют посетителей отсутствием привидений, а не их наличием. Большой, но не гигантский, элегантный и очень гостеприимный.
— Лучшие комнаты на втором этаже, но в силу обстоятельств мне пришлось оборудовать для вас гостевую комнату на первом.
— Оборудовать? — если бы тело слушалось, Уилл начал бы нервно ёрзать в инвалидной коляске, но сейчас весь перечень эмоций приходится взваливать на себя только лицу.
— Это слишком громкое слово, — признаётся Ганнибал. — Будем считать, я просто выбрал эту комнату и застелил кровать.
Но как только они въезжают, Уилл понимает, в чем дело. Центр комнаты занимает двуспальная кровать (слава богу, что не больничная койка) с прямо-таки неприличным количеством подушек. Все остальные предметы находятся на расстоянии вытянутой руки от кровати – столик, графин с водой, пульт от телевизора, пульт от жалюзи… На тумбочке с другой стороны скромно красуется звонок – точь-в-точь как тот, который вызывает портье в отеле.
Ощущение неправильности поднимается от самых пяток и принимается душить специального агента Уилла Грэма. Сама мысль о том, чтоб кто-то, не обязанный о нем заботиться, вызвался это делать, кажется такой тяжелой и обязывающей, что не будь он парализован, он уже выпрыгнул бы в окно.
Ганнибал тем временем наклоняется над коляской, чтоб перенести Уилла на кровать. Он сам кладёт руку Грэма на своё плечо и подхватывает его под коленями. У медбрата в больнице явно получалось более изящно и менее неловко. Возможно потому, что в руках медбрата Уилла не поражало внезапное желание начать трепыхаться выброшенной на лёд рыбой.
— Я мог бы сам, — пыхтит он почти в ухо Лектеру.
— Мы оба знаем, что не могли бы.
Ганнибал садится в опустевшую коляску, складывая руки в замок. Несколько минут комнату наполняет густое, как какое-нибудь изысканное французское желе, молчание.
— Уилл, — после срыва в больнице слышно, что каждый раз он называет Грэма по имени с осторожностью. — Я уверяю вас в искренности своих намерений. Вы мой коллега, мой близкий знакомый и редкий человек, в поддержании отношений с которым я действительно заинтересован.
«Близкий знакомый, что это вообще за выражение такое, кто так говорит», — ворчит про себя Уилл.
—…и я очень хотел бы попросить вас не усложнять ситуацию. Вы можете злиться, вы можете ненавидеть меня за то, что предстаёте передо мной уязвимым, и это противоречит вашей стратегии человека-в-панцире. Вы можете делать что хотите, но пока вы в моём доме, я бы очень хотел попросить вас… не сопротивляться.
Эти слова звучат идеально разумными, и Уилл автоматически кивает, но не может побороть ощущение, что за ними лежат слои и слои каких-то других значений. Тысячи невысказанных просьб, на которые он, подписывая свой договор с дьяволом, отвечает:
— Да. Я согласен.
***
Сегодня нет никаких цветов вообще. Уилл, спотыкаясь, пробирается через поваленные деревья и колючие кустарники, чтоб выкатиться на темную поляну под ноги, обутые в дорогие итальянские ботинки.
— Вот, в чем вопрос, — Ганнибал задумчиво поднимает взгляд к звездному небу.— Кто в чьей голове?
Он ничего не делает, просто стоит, держа в руках оленьи рога и напустив на лицо задумчивое выражение.
— Потому что, честно говоря, я не смог бы залезть в твою голову, не впустив тебя в свою.
Уилл поднимается на ноги и выпрямляется. Ночной воздух прохладен, поэтому его дыхание вырывается изо рта облачками пара.
— Ты умён, Уилл. Ты видишь это. Ты чувствуешь это.
Ганнибал передаёт рога Грэму, торжественно, как вручают награду. Тот принимает их, не отводя взгляда от лица доктора Лектера.
— Почему ты выбрал меня? Ты сказал, я один из немногих людей, в поддержании отношений с которыми ты заинтересован.
— Это не вопрос моей мотивации. Это вопрос твоей исключительности.
Ганнибал начинает двигаться, медленно обходя Уилла по кругу. Последний остаётся на месте, чувствуя, как вес рогов оттягивает руки.
— Это совершено иррациональная сила притяжения, нарушающая все законы физики, — шепчет Лектер, оказываясь у правого уха.
— Вы же не пытаетесь объяснить стихию. Вы же не пытаетесь стихию остановить, — шепчет он левому. — Она и так очень сложно формирует привязанности, не отнимайте у стихии её последнюю радость.
Ганнибал останавливается по центру, глядя Уиллу прямо в глаза. Он приближается, и кончики рогов упираются в ткань дорогого костюма.
— Вы социопат, — осознаёт Грэм, видя, как рога протыкают пиджак и начинают пробивать кожу под ним.
Доктор Лектер продолжает приближаться, и ко времени, когда его лицо оказывается в миллиметрах от Уилла, рога пронзают его всего, словно прорастают через его тело, его мышцы и органы. Но он будто не чувствует этого, весь подчиненный только одной цели – выдохнуть в губы Уилла Грэма:
— Подобное тянется к подобному.
***
Алана является первым делом утром. Она выглядит искренне обеспокоенной и постоянно закусывает нижнюю губу, как человек, который говорит гораздо меньше, чем хочет сказать.
Уилл выглядит не лучше, он чувствует себя как человек, бродивший всю ночь по округе, даже несмотря на физическую невозможность такого варианта.
— Мне кажется, — негромко проговаривает она, — вы были не совсем правы в своём решении покинуть больницу.
Укол чувства противоречия заставляет Грэма ответить:
— Почему? Там для меня слишком людно, вы знаете, что я не могу переносить такие места долго. Доктор Лектер, в свою очередь, дипломированный врач. И мой… близкий знакомый.
«Близкий знакомый, — бьётся головой о стену внутри себя Уилл. — Когда я успел перенять эту нелепую формулировку?»
У доктора Блум нет аргументов, и она как человек с научным мировоззрением не позволят себе скатываться в субъективную оценку происходящего. Хотя любому, даже второкласснику с нормально работающей головой, видно, насколько громко происходящее вопит о собственной ненормальности.
Доктор Лектер выпроваживает её, вежливо сообщая о том, что больному нужен отдых, и Уилл решает, что этот предлог нужно запомнить и пользоваться им каждый удобный момент. В руках у Ганнибала поднос, очень красноречивый и ароматный.
— Ваш массаж назначен на два, физиотерапевт – на четыре.
— Физиотерапия проводится на дому?
— За деньги на дому проводится всё, вплоть до призыва дьявола.
Уилл чувствует, как начинают гореть его уши, и румянец стремительно перетекает на щёки:
— Мне будет непросто вернуть вам все затраты на моё восстановление.
Ганнибал отмахивается, почти небрежно.
— Это вопрос эгоизма. Я сам решил, что такой вариант будет предпочтительнее, чем возить вас ежедневно в больницу. Предпочтительнее для меня. Поэтому я и расплачиваюсь, вы ничего мне не должны.
Чтоб предотвратить неловкую паузу, Лектер сразу меняет тему:
— Я надеюсь, вы не откажетесь от завтрака, — он приподнимает поднос, чтоб показать, что оказываться поздно, и завтрак уже нашел Грэма.
— Это было бы невежливо по отношению к повару, — соглашается Уилл.
Осознание того, что Ганнибалу придётся его кормить, приходит секундой позже. Краснеть не приходится, потому что прежний румянец ещё не сошел.
— Уилл, это тыквенный суп. Тыквенный суп, это Уилл, — цитирует Лектер, подходя к кровати.
— Очень приятно, — бубнит Грэм, растерянно пытаясь сесть.
Когда он терпит поражение, приходится уступить Ганнибалу. С подносом на коленях и заботливым выражением на лице (Грэм до этого вообще не знал, что выражение лица может быть заботливым) он похож на родителя, проведывающего больного ребёнка.
— Кстати, если доктор Блум будет вас тревожить, скажите лишь слово, и я отрегулирую частоту её визитов, — будничным тоном сообщает Лектер, словно отвлекая словами от действия.
Он уверенно зачерпывает суп, поднося ложку ко рту Уилла, и тот послушно открывает рот. Суп горячий, но не обжигающий, и вкусный, как и всё, что готовит Ганнибал.
— Нет, всё в порядке, она просто беспокоится обо мне, — стараясь поддерживать тон, отвечает Уилл. — Мне непривычно… но я не могу её за это винить.
Ещё одна ложка, Ганнибал пожимает плечами:
— Не сталкивался с её беспокойством, пока вы были в больнице.
Уилл проглатывает суп и хмурится:
— Может она приходила, когда вас не было.
Затем вспоминает свернувшегося на диване Ганнибала в больничной палате и прищуривает глаза:
— Постойте, а сколько времени вы провели со мной в больнице, доктор Лектер?
Последний вместо ответа торопливо засовывает в рот Уиллу ещё одну ложку и опускает взгляд. Это нельзя назвать смущением, но и его отсутствием назвать нельзя.
Пыль вальсирует в полосках пропущенного через жалюзи утреннего света, который заканчивает свой путь на одеяле Уилла.
— Ганнибал?
— Я говорил, что искренне за вас беспокоюсь, — нехотя отвечает Лектер.
И Уилл не находит, что ответить.
Уже на выходе из комнаты Ганнибала останавливает робкий вопрос:
— У вас нет… утки?
— У меня нет утки. У меня есть катетер.
Уилл поджимает губы.
— Я думаю, мне стоит нанять сиделку и не…
— Вы сомневаетесь в моей способности поставить вам катетер? С моим опытом работы в медицине, — Ганнибал оскорбленно приподнимает одну бровь.
— Я сомневаюсь в том, как это повлияет на нейтральность наших отношений. Это не то род услуг, о которых я могу просить коллегу, — выдавливает из себя Грэм.
— Не вижу, как простая медицинская процедура способна повлиять на чьи-то отношения, — кричит Лектер уже из коридора.
Он возвращается через пару минут со всем необходимым.
— …но если вы настаиваете, я могу дать клятву не распространяться о любого рода секретной информации, доступ к которой получу в следующие пять минут. Особенно доктору Блум.
***
— Когда я был маленьким, у меня был пёс, Джереми. Сложно придумать существо, которое не любило мыться больше, чем он. Убегал в лес, лишь бы мы его не нашли. Нынешние все на удивление любят мыться. А мне нравится их мыть – это успокаивает.
— Могу понять.
Уилл отфыркивается от попадающей в нос воды:
— Я рад, что вы хорошо проводите время, но на вашем месте не привыкал бы.
Ганнибал улыбается, зачерпывая ковшиком воду из ванны и выливая её на голову Грэма.
— Может быть, мне стоит тоже завести собаку. Мне признаться, почти нравится иметь вашу свору у себя в гостях. Мочалку?
— Всё ещё не могу держать, — признаётся Уилл, мотая головой. — Могу двигать руками, но пальцы совсем не слушаются. Доктор Уиллард говорит, с ними самое сложное. С ними и с тем, чтоб ходить.
Ганнибал закатывает рукава рубашки.
— Что касается пальцев, я мог бы попытаться помочь рисованием. Оно хорошо развивает моторику.
Уилл Грэм горбится, подставляя спину под движения мочалки, и выглядывает из-под падающих на глаза мокрых волос:
— Вы рисуете? Как вышло, что я не видел ваших творений?
Доктор Лектер поднимает взгляд от спины Уилла.
— Как это? А тот натюрморт в гостиной, который вы так нахваливали? Большинство находят его пугающим и мрачным, вы первый оценили по достоинству.
— Это вы нарисовали? Ого. Я готов на любую арт-терапию, если в результате мои пальцы смогут вытворять такое.
— Дело не в пальцах, дело в голове, — указательный палец Лектера показательно поднимается и ложится в центр лба Уилла. — Всё всегда в голове. Нам ли с вами не знать.
Грэм сглатывает. Палец, скользкий от мыльной пены, скользит по лбу и через висок вниз к шее. Дальше – через плечо к лопатке.
— Ваша чувствительность, — не дожидаясь вопросов, поясняет Ганнибал, — она восстанавливается?
— Понемногу, — хрипло отзывается Уилл.
Палец ныряет в воду, и Грэм зачарованно смотрит, как медленно намокает закатанный рукав Ганнибала. По спине бежит уже вся ладонь, описывая дугу, переходит на бедро, скользит по ноге и замирает на колене, снова над поверхностью воды.
— Что из этого вы почувствовали?
Уиллу кажется, что он почувствовал всё. Он почувствовал целую Вселенную, он почувствовал тысячелетия истории цивилизаций, он почувствовал миллионы галактик, живущих и исчезнувших. И среди этого всего он абсолютно точно почувствовал руку Ганнибала. Но на деле он не знает, что из этого было реальным, а что его мозг дорисовал, потому что очень хотел, чтоб это стало реальным. Всё, что он знает наверняка – ладонь на его колене горит, даже несмотря на то, что вода кажется горячей.
— Вы можете попробовать ещё раз? — хрипло просит он, стараясь не поднимать взгляд на Ганнибала.
Лектер придвигается на стуле чуть ближе. Теперь маршрут идёт в обратном направлении, и рука с колена падает к бедру, чтоб подняться по спине, пересчитав пальцами позвонки. Уилл закрывает глаза, сосредотачиваясь на ощущениях, и в его ушах звенит: «Знаете, что вы приобретете утром, Уилл? Доверие». Похоже, единственное, в чём Ганнибал ошибся – это во временном отрезке, который понадобился Уиллу Грэму чтоб сдаться.
Рука поднимается по шее и, огибая её, замирает на щеке Уилла. Он открывает глаза и видит, как распускаются орхидеи мокрых пятен на рукаве Лектера.
— Вы почувствовали.
— Это не вопрос.
— Я и не спрашиваю.
Уиллу даруется четыре секунды волшебного, блаженного неведения, прежде чем он понимает, как именно Ганнибал узнал.
— Твою мать.
Доктор Лектер вытирает руки полотенцем и пожимает плечами:
— Это ничего не значит, Уилл, расслабьтесь. Это всего лишь физиология.
Но Уилл всё ещё слышит эхо сказанного ранее: «Дело в голове. Всё всегда в голове».
***
Теперь, когда Уилл Грэм знает, что многие картины в доме доктора Лектера принадлежат кисти владельца этого дома, ему нравится подолгу их рассматривать. Он ставит себе маленькие цели – добраться от одного натюрморта с подписью «Г. Л.» до другого. Иногда Уиллу кажется, что ходунки должны уже процарапать борозды в паркете от одной картины Ганнибала до другой, но этого, слава богу, не происходит.
Все картины с подписью «Г. Л.» и правда похожи друг на друга. Это, как правило, глубокие тёмные цвета и ровные уверенные мазки; сочные фрукты выворачивают свою мякоть на зрителя, угрожающие и изящные одновременно цветы склоняются над распластанной в стиле голландских художников Возрождения дичью. Чаще других встречаются разломанные гранаты, по-мясному алые, завораживающие и отвратительные в своей графичной сочности.
«Всё правильно, — думает Уилл, разглядывая эти бесконечные натюрморты. — Ты можешь скрыть настоящего себя в разговоре, в блестящих ботинках и дорогих костюмах, в идеальном доме. Но чёрта с два ты скроешь себя в искусстве».
Он ищет мастерскую, натыкаясь на самые разные комнаты, на первом этаже, но вероятнее всего она на втором. Спальня Ганнибала, всё самое личное – на втором, а туда Уиллу с ходунками и без помощи не подняться.
Поэтому ему остаётся только представлять мастерскую Ганнибала, засыхающие цветы разломанные фрукты, сменяющие друг друга в процессе рисования; незаконченные работы, наброски и зарисовки; работы, которые не выставляются напоказ.
Массажист приходит в два, и, уличив момент после окончания сеанса, Уилл просит:
— Мне не хотелось бы вас беспокоить, но пока что моего друга нет дома, а мне нужно подняться на второй этаж. Вы не могли бы мне..? Спасибо большое.
Второй этаж кажется девственными чилийскими лесами и нехожеными улицами затопленной Атлантиды – Уилл чувствует себя почти виноватым за то, что вторгается сюда. С другой стороны, Ганнибал никогда не запрещал ему подниматься на второй этаж, значит, никакие запреты не нарушены.
Спальня доктора Лектера поражает чистотой и кажется совсем не обжитой – идеально ровные серые шелковые простыни, всё на своих местах, ничего лишнего на тумбочках или подоконнике, образец того, чего хотят все мамы, ругающие детей-подростков за бардак в их комнате.
Многие комнаты – гостевые спальни, оформлены чуть более приветливо, в светлых теплых тонах, но такие же безжизненно-аккуратные.
Мастерская обнаруживается в конце коридора. Дверь не заперта, конечно же. Помещение довольно большое и светлое, видно, что оно принадлежит человеку, который действительно любит рисовать. Но натюрмортов, рисуемых в данный момент, Уилл не находит. Столик для постановок пуст, на мольберте ничего нет. Зато вдоль стен прислонено немало холстов, а на столе у окна почти кучей навалены работы на бумаге. Грэм обходит мастерскую по часовой стрелке, разглядывая работы. В основном это менее удачные натюрморты и эскизы, пара мрачных предгрозовых пейзажей. У дальнего конца стены Уилл находит свой запылившийся портрет, и он явно стоит там не потому, что сохнет, ожидая вручения – он спрятан в угол за слои других холстов, как грязный секрет, как постыдная тайна художника. Грэм сглатывает, переходя к столу с зарисовками на бумаге, и находит лист с набросками самого себя. Странный эквивалент фотографий папарацци, более прекрасный и более жуткий одновременно. Под ним другие наброски – женщины и девушки, странные, болезненные. Быстрый эскиз в угле – копия жертвы подражателя, девушки, проколотой оленьими рогами. Под ним – классическая скульптура, пронзенная десятками орудий, расположение ран точь-в-точь как у жертв чесапикского потрошителя. Под ним – поражающе детализированные человеческие лёгкие в акварели. Под ними – …
Когда Уилл слышит звук подъезжающей машины, ему приходится торопливо вернуться к лестнице, спустить с нее ходунки и скатиться за ними следом.
***
Орхидеи уступают свое место образам с картин Ганнибала. Раскрывают свою плоть гранаты, истекают соком до черноты бордовые вишни. Руки Уилла — липкие и красные, но это не сок и не масляная краска.
Ганнибал оказывается за спиной, ведёт пальцами по шее вниз, шепчет в самое ухо:
— Не говори, что не догадывался. Ты называл меня социопатом задолго до этого.
— Мальчишки в школе называли меня психом задолго до того, как это было клинически подтверждено. Это не значит, что они догадывались.
Грэм разворачивается и позволяет себе провести рукой по щеке доктора Лектера. Кровь на его руках – маслянистая и густая, но быстро засыхает там, где слой тоньше всего. Уилл проводит большим пальцем по его губам, прочерчивая две багряные полосы.
— Почему я не боюсь тебя? Почему я боялся больше, когда не знал?
— Потому что подобное тянется к подобному, — растягиваются в улыбке багряные полосы. — Ты сдался, ты позволил себе чувство беспомощности в руках у психопата-убийцы, отсюда не возвращаются.
— Ты убиваешь людей. Постоянно, — шепчет Уилл.
Это аргумент, и он знает, что это аргумент чертовски весомый, но использует его лишь потому, что должен, он должен проговорить это вслух перед тем, как решит это игнорировать.
— Ты тоже, — отвечает Лектер. — Ещё и на жизнь этим зарабатываешь, специальный агент Уилл Грэм.
Свинцовое предгрозовое небо проглатывает их, и в последнюю секунду перед этим Уилл понимает, что действительно не хочет спорить.
***
За завтраком они оба молчат. Уилл – потому что помнит свой сон слишком детально. Ганнибал – потому что манеры не позволяют ему болтать с набитым ртом. У Грэма, в любом случае, есть прекрасный повод не отвлекаться на разговоры – его борьба с ложкой. К моменту, когда Ганнибал успевает всё доесть и отнести посуду на кухню, Уилл ещё даже не приступает. Поэтому, вернувшись, доктор Лектер не может удержаться от того, чтоб помочь. Он заходит сзади и наклоняется над стулом Уилла, помогая рукой зажать ложку в ладони.
— Как только я научусь делать это сам, я покину ваш гостеприимный дом и перестану смущать вас… всем, — обещает Грэм.
Ганнибал в ответ лишь фыркает:
— Не несите чепухи. Вы меня не смущаете, и вам совершенно точно в самостоятельной жизни понадобится куда больше, чем умение держать ложку.
«Хорошо, что он избежал намеков, что я не покину этот гостеприимный дом никогда».
Уилл натягивает на лицо улыбку, пытаясь впихнуть в себя чудесно нежный печеночный торт и не думать о том, из чьей он печени.
***
Уилл позволяет себе сидеть на столе, чтоб видеть, как Ганнибал готовит. Теперь этот процесс его пугает, но от этого не перестаёт завораживать.
— Смысл в очень остром ноже. Томаты не потерпят тупой нож, особенно если он захочет их нашинковать.
Грэм кивает, зачарованно глядя на снова закатанные рукава рубашки Лектера. Тот продолжает спонтанную лекцию по кулинарии:
— Само собой, никогда не шинкуй очень мелко, превратишь продукт в кашу. Но и не огромными кусками, это совсем не эстетично.
— Всё совсем как в искусстве, — вставляет Уилл.
Ганнибал подходит, вроде как чтоб достать из шкафчика приправы и кидает на Грэма задумчивый взгляд.
— Именно. Как в искусстве.
Он оставляет шкафчик с приправами и подходит непосредственно к Уиллу, становясь вплотную к секции кухонного стола, на которой тот сидит.
— Кстати, мистер Грэм, говоря об искусстве. Я так понимаю, на днях вы оценили больший спектр моего творчества, чем представлен на стенах этого дома. И как? Вам понравилось?
Уилл сглатывает, глядя на кухонный нож в руках Ганнибала. Проследив за направлением его взгляда, доктор Лектер показательно нож поднимает и откладывает в сторону.
— Я отвечу за вас, Уилл. Вы раскрыли мой секрет два дня назад, и, тем не менее, не сбежали и не позвонили в полицию. Вы не просто не знаете, как к этому относиться, вы сознательно решили остаться. Вы уверены, что это правильное решение?
Уилл опускает взгляд и позволяет себе какую-то неясную полуулыбку.
— А вы, значит, провели два дня, ожидая, что вой сирен с минуты на минуту обрушится на ваш дом, но всё же не убили меня, чтоб это предотвратить. Почему же, Ганнибал? Вы же убили Мириам Ласс из этих соображений, — Грэм наклоняется вперед. — Я отвечу за вас. Я убивал каждую вашу жертву вместе с вами, я знаю вас. Вы убивает мерзкое и грубое. Вы убиваете то, что стоит у вас на пути. Вы не можете убить то, что вам нравится.
Уголок губ Лектера едва заметно дёргается.
— Вы правы, Уилл, у меня нет совершенно никакого намерения причинять вам вред.
— А какое намерение у вас есть?
Ганнибал становится между расставленных ног Уилла, упираясь руками в навесной шкафчик за его спиной. Уголок этого шкафчика Грэм чувствует затылком и боится, что шкафчик в любой момент может не выдержать накала страстей и рухнуть со стены. Но это будет их последней проблемой.
— Значит, вы знаете, что вы мне нравитесь. А осознаёте ли вы, что я никогда вам не лгал? — Лектер понижает голос до шепота, и его с трудом слышно за грохотом воды, кипящей на плите в кастрюле.
— Это спорное утверждение, учитывая ваше маленькое хобби, — пожимает плечами Грэм.
— Я вам о нём не рассказывал. Но я не лгал.
Уилл вцепляется еле слушающейся рукой в рубашку Ганнибала. Пальцы скользят по шелковому галстуку с орхидеями.
— Я не лгал о том, что вы мне интересны. О том, что я беспокоюсь о вас. О том, что я забочусь о вас. Проблема в том, Уилл, что такого со мной раньше не случалось никогда, и я не знаю, что с этим делать. Что с вами делать. Я знаю, как поступать с грубыми людьми, с мешающими мне, с глупыми и раздражающими. Я знаю, что делать с пациентами. Я знаю, как взаимодействовать с полицией. Но у меня нет ни малейшего понятия, как поступить с вами.
Грэм сводит ноги, зажимая коленями бёдра Лектера, но не говорит ничего вслух. Его взгляд бегает по лицу Ганнибала, пытаясь определить, лжет ли он или понять, что он будет делать в следующий момент. Но доктор Лектер, похоже, и сам не в курсе, что он собирается делать в следующий момент, а потому никакие предсказания не сработают.
— Вам знакомо это чувство, когда хочешь чего-то так сильно, что не знаешь, что с этим делать? Этого хочется касаться, обладать, впитать, поглотить. Когда хочешь чего-то настолько, что готов это уничтожить только потому, что все варианты исчерпали себя. Вы знаете, каково это? — шепчет Ганнибал в губы Уилла.
И Уилл отвечает, почти с усмешкой:
— Вы идиот. Вы что, никогда раньше не были влюблены?
Его пальцы зарываются в русые волосы, ногти скребут кожу. Вторая рука, всё ещё впившаяся в рубашку Лектера, тянет на себя. Ганнибал запрокидывает голову, секунду глядя из-под полуприкрытых век.
— Это другое. Мне хочется разорвать вас на кусочки и поглотить каждую молекулу. Но я не хочу вас убивать. Я не хочу и не могу причинять вам боль.
Уилл Грэм победил. Уилл Грэм победил, сдавшись. Это не он цепляется за навесной шкафчик как за последний оплот реальности, это не он сбит с толку всеми этими пляшущими орхидеями эмоций внутри. Это не он жертва. Это не он не имеет понятия, что дальше.
И поэтому Уилл Грэм улыбается:
— Значит, нам придётся придумать альтернативу.
Он прикусывает губу Ганнибала, тянет на себя, собственнически, прежде чем так по-человечески и так неподходяще поцеловать. Им нужно придумать что-то ещё, всё созданное людьми до этого – чушь. Все эти целующиеся на скамейках и трахающиеся в машинах парочки, они не понимают, они не чувствуют этой животной необходимости обладать. Они не впиваются друг в друга до синяков, оставляя на коже борозды от ногтей, они не прокусывают губы до крови, они не осознают всего ужаса барьера живого человеческого тела.
Уилл и Ганнибал осознают, мир для них тесен, теснее этой тумбы, на которой сидит Грэм, теснее самой маленькой горошины. Им нужно вырваться, им нужно быть выше и глубже, им нужно…
Звонок в дверь заставляет их остановиться за пару секунд до того, как часы в гостиной бьют четыре часа.
***
Уилл встречает предгрозовое небо, лёжа в саду. Земля ещё не успела остыть, поэтому лежать на траве приятно и тепло. Хотя холодный ветер начинает пробираться под рубашку.
Он слышит несколько шагов, каблуки, шпильки, но они быстро затихают, потому что их обладательница переступает с веранды в траву.
— Ганнибал сказал мне, что я найду вас здесь.
Уиллу приходится встать, вглядываясь в полумраке в лицо приближающейся Аланы.
— Он не солгал, как видите.
На ней лёгкое летнее платье, ветер кидает волосы из стороны в сторону, щёки – слишком красные, будто она наносила румяна в темноте.
— Я должна была сказать, я давно была должна вам сказать.
Она становится почти вплотную, и Грэм видит пьяный блеск в её глазах. Алана смущённо опускает взгляд в ответ на невысказанный упрёк.
— Может быть, я слишком пьяна для этого разговора, вы правы. Но мне кажется, я даже слишком трезва.
В ней нет уже ничего от той строгой и рассудительной доктор Блум, доктор Блум осталась дома вместе с деловым костюмом.
— Когда вы были в больнице, я не могла перестать думать о вас. О тебе. Мне было слишком страшно, чтоб просто приехать, я не могла заставить себя приехать – поэтому я ни разу не посетила тебя. Всё это время, Уилл, с самого начала, я никогда не хотела, чтоб ты был моим пациентом, я хотела, чтоб ты был моим другом.
Она протягивает руки и сживает в своих ладонях ладони Уилла. Её лицо слишком близко, и она выглядит слишком взволнованно, и он совсем не знает, что с ней делать и что ей отвечать.
— Когда я смотрю на тебя, я не вижу твоих расстройств, я не могу смотреть на тебя как психиатр. Я вижу человека, замечательного человека, к которому меня тянет сильнее, чем тянуло к кому-либо.
Она убирает волосы от лица, и на секунду Уилл видит, что её серьги – маленькие витражные изображения орхидей. Он продолжает стоять так, не зная, что ответить, но не убирает свои руки из ладоней Аланы. Через её плечо он видит Ганнибала, равнодушно взирающего на эту сцену с веранды с видом невпечатленного зрителя в театре.
Где-то далеко, за городом, гроза уже начинается, и слышно, как собаки скулят из дома.
И когда Алана наклоняется вперед, чтоб поцеловать Уилла, он тоже мысленно перемещается в зрительный зал, потому что это ощущается ничем иным как пустым киношным поцелуем. Изумительно красивым снаружи, но механическим и мёртвым внутри. Она кладёт его руки на свою талию, скользит пальцами по его лицу, и Грэм отвечает на поцелуй лишь потому, что ему кажется, что так написано в сценарии.
Ганнибал подходит бесшумно и тем же постановочным движением, убирает волосы с плеча Аланы, чтоб поцеловать её в шею. Она откидывает голову назад, позволяя себе быть зажатой между двумя мужчинами, которые должны быть её коллегами и не более.
Теперь Уилл чувствует себя спокойнее и свободнее, будто суфлер нашептывает ему в ухо сценарий. Его пальцы сбегают от длинных каштановых волос к коротким русым, от лёгкого шифона летнего платья к безупречному хлопку рубашки. Целуя Алану, оставляя следы ногтей на её молочной коже, он закрывает глаза и видит вовсе не её.
«Как смешно, — думает Грэм. — Она наверняка чувствует мой член через ткань моих джинсов и её платья, но даже не догадывается, что обязана этим не своим поцелуям, а секундным прикосновениям человека за её спиной».
Кухонный нож в руке Лектера, тот самый, вчерашний, ловит в себе отблеск далекой молнии, и Алана задерживает дыхание, чувствуя его прикосновение к своей коже. С точностью хирурга нож ныряет под шифон, срезая платье с его хозяйки и не оставляя на нежной коже ни царапины. Платье бесполезной тряпкой падает в траву, и Алана теснее прижимается к Уиллу и прижимает его руки к своей голой спине.
Ганнибал передаёт нож аккуратно, держа его за лезвие, и помогает Уиллу сжать плохо слушающиеся пальцы вокруг рукояти. Руки Лектера поднимаются по спине девушки и ложатся на шею. Она прикрывает глаза, но всего лишь на миг, потому что через мгновение Алана широко распахивает веки и красивые ровно накрашенные губы искажаются в нечеловеческом крике. Но Ганнибал знает, как лишить жертву голоса, и поэтому её тихий хрип не перекрывает даже гул ветра в ушах. Уилл ведёт острие ножа вниз от ямочки между ключицами, оставляя еле заметную красную полосу. Доведя до низа живота, он, наконец, делает рывок и топит нож в её прекрасном содрогающемся теле. Грэм ведёт рукоять обратно вверх, пока лезвие не застревает в грудине, и только тогда он позволяет себе отпустить.
Бесполезной тряпкой Алана валится в траву вслед за собственным платьем. Рушится, как последний бастион, разделяющий Уилла Грэма и Ганнибала Лектера. На секунду Уиллу кажется, что он ловит во взгляде доктора разочарование – с его отсутствием опыта, Грэм явно сделал что-то не так. Но это ему лишь кажется.
Уилл опускается на колени над телом, и Ганнибал опускается вслед за ним. Повторяя последний сон, Грэм обводит окровавленным пальцем контур губ Лектера. Тот ловит палец губами и прикрывает глаза, как дегустатор, пробующий самое изысканное из вин, когда кровь Аланы попадает на его язык. Уилл тоже пробует её на вкус, когда целует Ганнибала, она сладкая, слаще нектара, душераздирающе сладкая.
Лектеру приходится раздевать их обоих, потому что пальцы Уилла не могут справиться ни с ширинкой, ни с галстуком, ни с пуговицами. Он снимает рубашку Грэма бережно, даже не думая срезать её, как платье Аланы. Уилл падает в траву, холодную и липкую от крови. Прямо напротив его лица – умоляюще раскрытые глаза Аланы. Грэм тянет руку, чтоб закрыть их, но Ганнибал отворачивает его лицо от Аланы к себе. Впервые Уиллу хочется смотреть кому-то прямо в глаза, и его не отвлекают мысли о лопнувших капиллярах и желтизне белков. Он цепляется за плечи Лектера, но пальцы дрожат и соскальзывают, и Уиллу приходится впиваться ногтями, как альпинисту, желающему покорить гору. Он позволяет целовать себя, кусать, царапать, позволяет оставлять на себе синяки. Он хочет, чтоб остались синяки – следы от дьявольски сильных пальцев на рёбрах, плечах, бёдрах. Метки, печати и штампы – договоры обладания.
Небо, кажется, падает на них вместе со всем своим заряженным дождем и электричеством, но даже если бы сейчас молния поразила их, они бы не почувствовали. Каждую секунду, от каждого движения Уилла прошибают тысячи вольт.
Грэм тянет Ганнибала на себя, ближе, ещё ближе. Хочется избавиться даже от нанометров, разделяющих их. Секс ничего не может с этим сделать, секс — это всего лишь формальное обладание, слишком затасканное и пошлое. Им нужно что-то куда более личное, куда более близкое. Что-то, чего они никогда не смогут достичь, потому что не хотят причинять друг другу вред.
Поглощение.
***
Уилл Грэм просыпается почти как каждый герой кинематографа просыпается от ночного кошмара – садясь на кровати и пытаясь восстановить сбитое дыхание. Он поднимается с кровати и открывает окно, впуская в комнату немного свежего воздуха. Пахнет озоном.
Придерживаясь за стены, Уилл выбирается из комнаты и доходит до кухни, чтоб выпить воды. После этого ноги почему-то несут его в кабинет, из-под двери которого выбивается луч света.
Ганнибал сидит за столом, весь в каких-то бумагах, и явно не обращает внимания на то, что уже давно заполночь. Грэм застывает в дверном проеме.
— Вы снова ходите во сне?
— Я не сплю, — качает головой Уилл. — Мне приснился кошмар. Вы в нем тоже были.
Доктор Лектер поднимает голову от бумаг. Он молча встаёт из-за стола и пересекает кабинет, чтоб подойти к Уиллу. Без очков Грэм не видит ничего ближе своего носа, но как только Ганнибал подходит, он различает расслабленный галстук и расстегнутые верхние пуговицы рубашки, обнажающие цепочку маленьких синяков на шее доктора. Уилл подносит руку к синякам, и его пальцы идеально ложатся на этот странный узор.
— И что же было кошмарного в этом сне? — спрашивает Лектер вполголоса.
Уилл Грэм отвечает тише шепота:
— Он мне понравился.