— Отец наш! Деды и братья! Пред вами стою я с открытым сердцем своим и чистыми помыслами! Вы — сила и мощь Рода моего. Вы — слава и мудрость Рода моего. Вы вечная помощь во всех созидательных деяниях наших. Круга до Круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Высокий статный мужчина сложил руки в молитвенном жесте и подошел к кровати, на которой лежал молодой черноволосый парень.

— Отворите Врата Небесные! Предки наши дорогие, Щуры и Пращуры! Взгляните на Род свой, на потомка своего и явите решение! Из мира духовного на землю грешную сойдите, да протяните длань свою! Пусть вечно существует связь поколений — священная живая связь между нами!

После этих слов коротко стриженная женщина и древний старик приблизились к кровати с двух сторон и взяли лежащего парня за руки.

— Этот грех беру я сам на душу, ни на кого не перекладывая! И сам склонюсь к ногам вашим в поклоне земном, когда придёт время моё держать ответ. Я благодарю свой Род за то, что он дал мне жизнь, и жизнь я забираю! И оставляю тело смертное вам на решение!

Закончив молитву, мужчина сложил ладони на грудь парня. Тот вздохнул глубоко и как-то судорожно, дёрнулся и замер. Вместе с ним замерли и трое участников ритуала. Секунды текли, складываясь в минуты. Мужчина тревожно всматривался в побелевшее лицо лежащего парня. Женщина едва слышно всхлипнула и покрылась нездоровой испариной. Дед зашатался, но сухие скрюченные пальцы крепко держали безжизненную руку.

Пошла очередная минута. Трое участников замерли в ожидании результата. Варианта было два. Либо Род откликнется, черноволосый парень вздохнёт, и его остановившееся сердце забьётся снова. Либо Род накажет участников за убийство, и тогда они умрут вместе со своей жертвой. Об этом знали все трое и были готовы к такому исходу, иначе бы просто не решились на этот обряд…

1. Маменькин сынок

Алексей Ладушкин с детства не любил ни своё имя, ни свою фамилию, ни свою внешность. В школе невысокого пухлого мальчика с пшеничными волосами называли не иначе как «Оладушка». Мальчишки дразнили, девочки хихикали, а учителя игнорировали. Нет, не оскорбляли и даже не придирались, просто предпочитали не замечать. Если Лёша тянул руку — спрашивали всегда другого. Если давал правильный ответ — будто пропускали мимо ушей. Зато стоило кому-то из одноклассников повторить сказанное Лёшей — того сразу хвалили.

Тем не менее, учился Лёша хорошо на радость маме и бабушке. А больше некого было радовать. Об отце Лёша не знал ничего кроме имени. Не было у них в доме ни одной фотографии, а на расспросы бабушка вздыхала, а мама начинала плакать. Только соседка, старая матершинница баба Валя, как-то раз выдала:

«Да нагуляла тебя Лидка по пьяни и сама не знает от кого!»

Бабе Вале Лёша тогда не поверил. Не пила его мама совсем. И спиртного никогда в доме не было. Только в Новый год бутылку шампанского открывали, да и ту, выдохшуюся в холодильнике, через неделю выливали в раковину.

Лёша, Лёшенька, Лёсик — именно так звали его мама с бабушкой. Любили, от души кормили и тепло одевали. При такой любви и заботе вырос Лёша хорошим, честным мальчиком. Поступил в институт, правда, педагогический. Куда его приняли с распростёртыми объятиями не только из-за хороших баллов, но и потому что парень. Единственный в своей группе. Не пил, не курил, матом не ругался. Драк не устраивал и неприличные слова в лифте не писал.

Хотя иногда очень хотелось… Как Сашка с дружками из первого подъезда, врубить музон на всю улицу в два часа ночи, пить пиво и посылать матом возмущающихся соседей, которые хоть и ругались с балконов, но спускаться вниз почему-то не спешили. Вот только друзей у Лёши не было. Одногруппницы и просто знакомые не в счёт. А вот такого, с которым можно было поделиться проблемами или обсудить новости…

Хотя нет, был один. Ветеран афганской войны, одноногий дядя Слава. Жил он на втором этаже, где не останавливался лифт, и поэтому всегда поднимался на костылях по лестнице. Как-то Лёша помог ему донести пакеты из магазина. Дядя Слава тогда пристально посмотрел на него, процедил сквозь зубы: «Бабы дуры, что ж они делают?» и попросил помочь в делах домашних. Конечно, Лёша не отказал, ведь старикам и инвалидам помогать надо. А дядя Слава живёт один, и ему наверняка тяжело.

Вот так и повелось, что всё своё свободное время Лёша проводил у дяди Славы. К делам повседневным афганец Лёшу не привлекал. Да и чего там делать? В квартире ветерана всегда было убрано, бельё постирано, а одежда наглажена. Зато регулярно требовалось прибить полочку, поменять прокладку в смесителе и припаять отошедший в электрочайнике проводок.

Когда в семнадцать лет Лёша впервые в своей жизни включил дрель, то даже уронил её от неожиданности. Слишком громко шумела эта адская машинка, да и сверло крутилось страшно. А вдруг соскочит и руку насквозь пробьёт?

— Тяжёлая, да? Вот и мне тяжело. Слабые у меня руки, — без всякого осуждения вздохнул дядя Слава и ловким движением большого пальца содрал железную крышку со стеклянной бутылки пива.— Ты, Алексей, не спеши. Пусть криво будет, мне главное повесить.

Лёша старался, честно. Под конец дня даже перестал жмуриться, когда сверлил. После дрели был тросик, которым надо было прочистить засор, через месяц — паяльник, через два — болгарка. Лёша и сам не заметил, как за полтора года освоил практически весь бытовой инструмент. Да, были травмы. И молотком себе по пальцам попадал, и строительным ножом руки резал, и кислотой обжигался. Мама с бабушкой дома охали и порывались срочно везти своё чадо в больницу, а Лёша терпеливо сносил мази, бинты, примочки и тихо гордился собой. Ведь он доброе дело делает — инвалиду помогает!

А ещё дядя Слава про войну рассказывал много, особенно когда выпивший был.

— Мои руки, Алексей, ведь по локоть в крови, — говорил он, рассматривая грубые ладони.

— Не говорите так, — возмутился Лёша. — Солдаты — это совсем не то, что убийцы.

— Ты так думаешь? — скептически усмехнулся дядя Слава.

— Ну да! Вы же с другой армией воевали, а не мирное население убивали.

— На войне, Алексей, нет мирного населения! Потому что ни одному населению не нравится, когда в их страну приходят чужие и учат, как жить. Стоит только солдату повернуться спиной, как любой пастух или торгаш тут же превращается в партизана. Мы во всех стреляли: и в моджахедов, и в пастухов, стоило тем только приблизиться. Ты не знаешь, но в Афгане духи часто минировали скот, гнали отару вдоль дороги и подрывали рядом с колонной техники. А любой семилетний мальчишка мог пустить очередь из автомата. Мы убивали всех. Не за идею или справедливость, а потому что сами хотели жить. Запомни, Алексей… — прищурился дядя Слава. — На войне есть только свои и чужие. Третьего не дано!

Лёше нравилось слушать дядю Славу. После таких разговоров он поднимался к себе в квартиру, заваливался на кровать и мечтал. О том, что после института он пойдёт в армию, может, даже на войну попадёт, например, в Сирию, и там обязательно совершит подвиг, как дядя Слава. Правда, тот не любил говорить о своём ранении. Лишь только раз упомянул, что лишился ноги, наступив на «лепесток»*. Но ведь подвиг наверняка был!

Вот только дальше фантазий о героизме у Лёши дела не заходили. Ведь мечтать — это одно, а расстроить маму с бабушкой — совершенно другое. Он же у них один! Да и воспитание не позволяло Лёше не то, что ударить кого-нибудь — даже матом обозвать. Какой из него солдат? Лёша попробовал начать бегать по утрам, но эта инициатива быстро пала под натиском свежих блинчиков на завтрак и коварной погоды.

— Куда ж ты, Лёсик, — вскидывала руки бабуля. — Мерзло на улице. Простудишься ещё!

А потом было «скользко», «мокро», «ветрено» и «жарко». В общем, не задалось у Лёши с атлетикой. Как, впрочем, и с девушками. С детства привыкший слушаться во всём маму и бабушку, парень и здесь полагался на их мнение. Яркая одежда и косметика — ветреная дама, не дай боже пирсинг или татуировка — совсем пропащая, прилежная отличница — карьеристка и плохая хозяйка, серая мышь — глупая деревенщина.

А Лёсик — он у мамы с бабушкой самый лучший, поэтому однажды он обязательно встретит приличную девушку с квартирой и пассивным доходом в миллион рублей в месяц. Чтобы и денег не просила, и на работу не ходила. Посвящая всё своё время мужу, семье и детям. Чтобы за плитой стояла в туфлях с каблуками, а убирала — в платье и с причёской.

Увы, таких «приличных» в окружении Лёши почему-то не было. А тех, кто был, Лёша даже не рассматривал как потенциальных невест. И они не видели в нём жениха. Только хорошего парня, у которого можно списать лекцию или нагрузить общественной работой.

Как любой молодой человек, Лёша, конечно же, заглядывал на порносайты. Только вид развратно предлагающих себя дам его не впечатлил. С гораздо большим удовольствием он рассматривал мужчин, среди которых попадались поистине великолепные экземпляры. Вот только зачем он их рассматривал, - Лёша сказать не мог, потому что сам не понимал. Про культуру ЛГБТ он, конечно же, слышал, но на себя никогда не примерял. Таких людей он искренне жалел, потому что считал больными чем-то вроде ВИЧ или гепатита. То есть они существуют, но от них лучше держаться подальше. Так что первый звоночек собственной ориентации для Лёши был настолько тихим, что он его попросту не услышал.

— Дядя Слава, а зачем вам эта палка в дверях? — как-то спросил Лёша, в очередной раз пригибаясь, чтобы пройти в кухню. — Давайте я её сниму? Мешает же.

— Это не палка, а турник, — фыркнул дядя Слава, глядя на покрашенную белой эмалью трубу, намертво привинченную к деревянному косяку. — Если у меня нет ноги, то это не значит, что я совсем ничего не могу.

Ловко доковыляв до проёма, дядя Слава прислонил к стене костыли, ловко ухватился за трубу и легко подтянулся. Раз, другой, третий… У него это получалось так легко и просто, что Лёша невольно залюбовался широкой спиной, обтянутой простой трикотажной футболкой, и перекатывающимися буграми мышц на руках, что легко поднимали вверх совсем не молодое тело. На втором десятке дядя Слава осторожно выпрямил руки, устойчиво встал на одну ногу, взял костыли и прошел в кухню, где уселся на табуретку.

— А теперь ты давай, — предложил он. — Сколько подтянуться сможешь?

Лёша не смог ни разу. Его сил хватило только на то, чтобы поджать ноги и повиснуть. Тщетно пытаясь дотянуться до перекладины хоть макушкой, Лёша вынужден был признать своё поражение.

— Подтянешься пять раз — подарю АН-2, — серьёзно пообещал дядя Слава.

Лёша тяжело вздохнул и посмотрел на коллекцию макетов, что на лесках свисали с потолка. Получить АН-2 очень хотелось, но для этого ведь надо одолеть этот проклятущий турник. Дилемма… С того самого дня, приходя в гости, Лёша каждый раз пробовал свои силы, а после каждой неудачи дядя Слава сам подходил к турнику и показывал, как надо. Глядя на шестидесятилетнего инвалида, легко владеющего своим телом, Лёша злился на себя и восхищался им.

Играть на гитаре Лёшу тоже научил дядя Слава. Но, в отличие от турника, здесь всё пошло легко и просто. Музыку он буквально чувствовал и легко подбирал аккорды на слух. Не зря же в музыкальной школе по сольфеджио у него всегда было "отлично". Вот только фортепьяно Лёше не нравилось, а в гитару он влюбился.

Дядя Слава чаще всего слушал и напевал песни Цоя, Высоцкого и Любэ, а Лёше нравился Малинин. Красивая музыка, чистый голос, а самое главное — смысл. В песнях Малинина всегда был смысл, не то что у модной орущей попсы. Особенно сильно Лёша любил романсы, к которым его пристрастила бабушка. Слушая которые, он проваливался мыслями в девятнадцатый век с его благовоспитанными девицами, галантными кавалерами и благородными офицерами, готовыми пожертвовать жизнью, но сохранить честь.

— Дядя Слава, как вы думаете, вот если бы не было революции семнадцатого года и Россия бы осталась империей, как бы мы сейчас жили? — как-то однажды спросил Лёша.

— Не знаю, — пожал тот плечами. — В Союзе не только плохое было. Да, техника была в дефиците и некоторые продукты. Но банки с килькой в томате стояли штабелями, и самый бедный студент мог прожить месяц на стипендию. Молодёжь сейчас любит хаять «Совок», да только почему-то не вспоминает эта молодёжь, что электричество во многие города и посёлки тянули за государственный счёт. Подводили к самым глухим сибирским деревням. Думаешь, ради прибыли? Нет, два десятка домов и за сто лет не окупят десятки тысяч километров электролиний. А Дальний Восток? Если бы не печально известный БАМ, то Владивосток и Амур были бы сейчас Китаем, а Сахалин — Японией.

В этом году весна выдалась переменчивая. То оттепель, то снегопад, то мороз с ветром. На дворе уже был конец марта, а по обочинам дорог всё ещё лежали сугробы. Твёрдые, смёрзшиеся, но уже черные и подтаявшие с одного бока. Яркое солнце днём подтапливало снег на крышах, и тот сползал, свисая с края глыбой или сосульками. Если на проезжей части уже был чистый асфальт, то тротуары напоминали каток, заставляя прохожих жаться к стенам домов, где на приподнятой отмостке снег уже растаял.

В этот день Лёша спешил из института. Новенькие весенние ботинки оказались неимоверно скользкими, и за неполный час Лёша успел упасть трижды. Замарал куртку, больно ударился коленом и выронил сотовый телефон, у которого от падения треснул экран. Ругая все коммунальные службы и сравнивая себя с коровой на льду, Лёша всё-таки добрался до своего двора. Оставалось лишь обогнуть дом, чтобы добраться до подъезда, и Лёша решил пройти прямо под балконами. Он уже мысленно представлял, что сейчас пообедает и спустится к дяде Славе, но в этот момент с крыши сорвалась огромная ледяная глыба.