У Эльзы васильки распускаются на рассвете.

С полумертвым отчаянием и такой же улыбкой. Приходят, садятся рядом, рассказывают. У ее васильков потухший взгляд и презрение к себе. У ее васильков жидкий металл по венам и желание целовать.

— После произошедшего я просто не заслуживаю этого.

И очень хочу.

Эльза молчит.

Джерар — комок спутанных противоречий, шрамов и колото-ножевых, рваных в области легких и сквозных — в сердце. У него руки на рассвете теплые и мягкие, когда он убирает волосы с ее лица и улыбается — тоже мягко. Как много лет назад.

Обнимает ее, утыкается носом куда-то в район шеи, шепчет бессмыслицы и не очень — какая разница, если есть только голос. Накидывает на плечи плащ — она всегда приходит в платье.

Эльза не думает — ни о себе, ни о холоде. И вообще ни о чем, потому что может лишь слушать и наслаждаться. Джерар уходит через минут двадцать или меньше — считать не хочется. Все равно бесполезно.

У Эльзы в руках васильки и рассвет.

Такие же мертвые, как она сама.