Когда они прибывают следующим рейсом, Эвергрин молчит — она теперь всегда молчит после заданий да и до не особо треплется. Замолкает с самого начала и все, что Фрид от нее слышит Лепесток Феи — и тихий скрип камня.

Эвергрин — фея, лепестки ее — потрепанное порванное платье, которое она давно хочет заменить, давно не имеет денег и на которое они с Бикслоу ей давно копят.

Наверняка Макарову уже обо всем доложили, и они непременно получат от него чуть больше равнодушного взгляда — и нет, Фрид точно его не винит. Они много отчаяния принесли в этот город.

(в него и так уже не вмещается.)

В город, в чужие жизни, медицинские карточки, магические резервы, отношения — Фрид все еще помнит малышку Леви с ее Лаксус, пожалуйста.

(ох, Леви, Лаксусу так давно плевать.)

Быть мерзавцами — единственное их возможное; сплоченными изгнанниками — и того лучше.

Они сторонятся — продолжают по наитию, пускай Мираджейн и права: гильдия простила их, но они сами всегда были столь крохотной ее частью, что и прощения заслуживают аналогичного.

И потому Эвергрин молчит, непрощенная.

(ее крылья — ее хрупкие веры и мечты.)

А Фрид и Бикслоу никогда не смогут ей ничего подарить.