Гилдартс спрашивает его: какой твой самый большой страх, Нацу?

Окружающие тут же заливаются смехом, что, дескать, Нацу такого понятия, как страх-то не знает, он пришибленный, их Нацу, умеет только рвать глотку и прорывать себе путь к победе. Страх — это не про него вовсе. Нацу бы рад с этим согласится: бояться глупо, всегда говорил Игнил, даже того, чего ты не понимаешь. Мудрый Игнил. Славный Игнил.

Где-то он сейчас.

Но Гилдартс все еще смотрит как-то внимательно — знает больше, чем показывает. Ждет ответа, потому что знает, что есть у Нацу этот ответ — в тех задворках души, что видны лишь при самом жарком пожаре.

Нацу, вспоминая, как вытаскивал ледяную Эльзу из лакримы и судорожно искал на ее шее пульс, отвечает: никакой.