И голос у нее отдается эхом ли, сталью ли, перезвоном разрушенных стен. Скрежетом когтей о камни. И не понять отчего, а если понять, то не ему, а если не ему, то кому, в общем-то, еще нужно ее понимать

Все, кто надо, и так знают.

Он не позволяет себе об этом думать, но он много чего себе не позволял, а в итоге сложилось так, что сидит он в этой тесной, душной, деревянной хижинке, которую некоторые умники умудряются величать «Хвостом Феи», и думает, что Скарлет-

(Эльза, напоминает подсознание, это твой первый шаг)

Думает, что Скарлет все еще какая-то невероятно далекая.

Хотя они знакомы уже черт знает сколько (черт, если честно, тоже не знает, черт кричит сейчас врежу и хохочет на всю гильдию), экзамен на S-класс проходили, даже в Совет однажды мотались (не то воспоминание, что греет душу, но других у него нет).

И они знакомые. Приятели. Товарищи.

Вроде как.

А Эльзу Скарлет Лаксус все еще не знает. Никак. Все, что у него есть — обрывок воспоминаний, омертвевший взгляд и Мистган, который мелькнул на миг, но с таким видом будто познал всю истину мира.

Найти бы и допросить этого кронпринца, да не достучаться же.

Скарлет на открытую книжку, в принципе, не тянет, но когда бездумно пялишься на одного и того же человека сутками, то волей-неволей видишь. Взгляды, затерянные в отражениях, и действия-пустышки — на рефлексах, вбитых под кожу.

Все равно не знаешь. И не имеешь возможности — даже Мираджейн без идей, а может, отмалчивается, кто ее знает — Лаксус вот практически нет.

И это, наверное, раздражает его больше всего прочего.