Что я чувствовал?
Тэхён садится за стол, держа в руке стакан виски со льдом. За окном — жара, ветер вносит её в гостиную густым потоком, и лёд стремительно тает. Алкоголь в стакане становится менее привлекательным, но Тэхён делает несколько крупных глотков. Сейчас вкус не имеет значения.
Что я чувствовал?
Тэхён прикрывает глаза, вспоминая лица своих жертв. Их число стремится к трехзначному числу, но он помнит лицо каждой — профдеформация. Нельзя ошибиться, нельзя перепутать, нельзя отвлекаться, чтобы свериться с фотографией. Он должен помнить лицо каждой.
Что я чувствовал?
Удовлетворение. Крупные суммы за каждый выполненный заказ — исполнение почти любого желания. Ты обеспечен так хорошо, что чувствуешь себя почти всесильным. А ещё — ты вне закона. Ты выше всех. Выше морали. Ты не только убиваешь, но и получаешь за это деньги. Ты убиваешь, точно зная, что тебя не найдут. Потому что не будут искать. Потому что заказы — все, до единого, — государственные. Это действительно делает всесильным.
Тэхён чувствовал некоторую игривость, лёгкость, когда в одном из отелей, в котором он отдыхал, ему посчастливилось познакомиться с парнем — молодым, привлекательным, озорным и весёлым.
— Чем ты занимаешься? — спросил его Чонгук тогда.
— Бизнес, — ответил Тэхён.
Это… дежурный ответ. Он был владельцем многих бизнесов — на словах. У него всегда было хорошее воображение, и ему не составляло труда придумать что-то новое. Возможно, среди прочих, была пара действительно прибыльных идей.
Тэхён улыбается уголком губ и опускает взгляд на стакан виски, вспоминая тот вечер. Океан, бриз, алкоголь. Чонгук.
— У тебя чертовски длинные пальцы, — Чонгук запрокидывает голову и облизывает губы, сжимая пальцами предплечье Тэхёна.
Тэхён не отвечает. Он обычно молчалив во время секса. Чонгук прикусывает губу и стонет на выдохе, когда Тэхён входит в него и берет ладонью за заднюю сторону шеи. Чонгуку нравится чувствовать себя немного в невесомости, нравится ощущать сильные руки и… силу. Он скользит ладонью по крепкому телу Тэхёна, наслаждаясь каждым мускулом, чувствуя, как бьётся сердце в груди парня.
— И чертовски толстый член, — добавляет Чонгук шёпотом, с придыханием, мягко двигаясь Тэхёну навстречу.
Тэхёну кажется, что это самый лучший секс в его жизни — потому что он трахает самого лучшего парня. Он сжимает его талию, чётко выделяющуюся на фоне крепких бёдер и широкой груди, ладонью и тянет немного вниз, подкладывая под себя лучше, чтобы входить глубже, и это работает отлично. У Чонгука великолепный высокий голос. И не менее прекрасные высокие стоны. Музыка для ушей. Бальзам на сердце — каждый плаксивый стон чуть позже, когда Чонгук находит себя на грани. Он цепляется за Тэхёна, с характерным звуком проезжается пятками по грубой ткани матрасов шатра; то смотрит на Тэхёна, то жмурится, теряясь в удовольствии.
Тэхён наслаждается его телом и стонами ещё немного, а потом позволяет Чонгуку кончить, ставя яркую точку сегодняшней ночи, но не этого курортного романа.
Тэхён чувствовал даже немного тоски и грусти, когда пришло время уезжать домой.
Но совсем скоро это сменилось на чувство некой тревоги и беспокойства. Это совсем не плохо — оказаться соседями в рамках города, но… В определённой степени сковывает. Тэхён не заводил близких знакомств в Сиэтле. Просто потому, что это место работы. Ему всегда хотелось максимально разграничить эти два мира. Да, Чонгук от него был максимально далёк — он не политик, даже не юрист, и совсем не известная личность, их пути кроме как в отеле у океана или в ресторане на окраине родного города никак пересечься не могли. Но всё же Тэхён предпочёл бы, чтобы Чонгук жил на пару сотен километров дальше. Просто чтобы сказки про бизнес звучали более убедительно, и настоящий род деятельности никогда бы не всплыл.
Они сидят у моря, распивая бутылку вина на двоих, и обсуждают что-то, что близко им обоим, да и каждому человеку в принципе — что там, после смерти?
— Ничего, — уверенно говорит Тэхён и смотрит на звёзды.
— Я верю в перерождение, — говорит Чонгук честно и смотрит на Тэхёна. В его глазах красиво отражаются звёзды.
Тэхён улыбается и пожимает плечами.
— У меня был шанс умереть в авиакатастрофе, но пилоты хотели жить. Я тогда думал о таких глупостях.
— О каких? — с интересом спрашивает Чонгук.
— Что не успею написать девушке, что люблю её, — говорит он негромко и смотрит на бокал с вином. — А через пару дней мы расстались, потому что я понял — это больше не пугает меня.
Чонгук задумчиво мычит и смотрит на океан, прислушиваясь к лёгкому шелесту волн.
— Это грустно — перестать любить.
— Это закономерно, — парирует Тэхён. — Как жизнь и смерть.
— Глупости, — фыркает Чонгук. — Любовь живёт не три года, как пишут в интернете.
— Но и любви до гроба не существует, — Тэхён усмехается и добавляет: — как пишут в книгах.
Чонгук пожимает плечами и улыбается.
— Я склонен верить классике. О жертвенной, всепрощающей и всеприемлющей любви.
— Всеприемлющей? — Тэхён перестаёт улыбаться. — И что же — ты принял бы что угодно?
— Многое, — кивает Чонгук и смотрит на Тэхёна с лёгкой улыбкой.
Тэхён не отвечает. Вряд ли в перечень многого входили серийные убийства. Он закуривает.
— В Сиэтле много дел, — говорит он как бы между делом, переводя тему.
— Ты из Сиэтла? — удивляется Чонгук. — Я тоже.
Тэхён усмехается себе под нос. Судьба не может быть так жестока и кровожадна. Он смотрит на Чонгука мягко.
— Кажется, твоя романтика побеждает.
— Скептики всегда проигрывают, — смеётся Чонгук.
Тэхён смеётся искренне, чувствуя, как напряжение падает с плеч. Да, он бы предпочёл быть за пару сотен километров дальше, но они почти всю жизнь были рядом и, наверное, это подарок судьбы — что так долго не встречались.
Как ни странно, Чонгук не касается темы работы, лишь изредка упоминая что-то о своей — когда хочется пожаловаться на трудный день за первым бокалом вина на свидании.
Тэхён к свиданиям привыкает. Каждую субботу и обязательная прогулка в парке на неделе. Это та самая комфортная граница — вы вместе, но достаточно далеки от границ и жизней друг друга.
Через полгода, наверное, ему предстоит задуматься о том, чтобы эти границы раздвинуть и Чонгука впустить, но пока… Конфетно-букетный, так ведь пишут в интернете? И Тэхён этому счастлив. Он… чувствует счастье каждую субботу и в середине недели.
Жизнь военных и политиков отбирать, почему-то, не трудно. У них гнусный внешний вид и в прицеле винтовки они выглядят органично. У Тэхёна ни разу не дрогнула рука. И ему всё равно, есть ли повод. Главное, что есть приказ.
Пару раз, после хороших виски и секса, Тэхёну хотелось с Чонгуком поделиться и всё рассказать, чтобы их обоих не тешить надеждой: “Чонгук, я убиваю людей. Такое не принимают, я знаю”. И закурить, глядя в потолок в одиночестве. Но... нет. Пока что — объятья и ленивые поцелуи в прохладные от стонов губы. Ещё немного времени. Ещё одну субботу. Или месяц. Максимум — полгода. Это себе обещает Тэхён. Это — какая-то особая грань. Если он не потеряет интерес, надо будет закончить, чтобы не влюбиться и не делать себе больно. Чонгуку — тоже. Если надоест — отлично, можно продолжать встречаться. Иногда, для редкого секса.
Жизнь — она жестокая и кровожадная. Это Тэхён точно уясняет за четверть месяца до назначенного самому себе с Чонгуком срока.
Он выходит на работу, на задание, как обычно, занимает место на крыше, достает из конверта фотографию и… жизнь вокруг стихает.
Нет шумных улиц внизу, порывов ветра, о которых Тэхён беспокоился — могут изменить траекторию полёта пули. Нет воздуха и солнца. Только лицо Чонгука на фотографии перед ним, а позади — долг родине, как бы иронично это ни звучало.
Чонгук никогда не говорил о работе и никогда о ней не спрашивал — это Тэхёна радовало и расслабляло.
Под фотографиями никогда не была указана причина того, почему она в этом конверте оказалась — знать не положено, но сейчас Тэхён очень хотел бы. Он облизывает губы и смотрит на время, делая всё автоматически. Он откладывает фотографию, заряжает винтовку и смотрит в прицел, думая лишь об одном — знал ли Чонгук. Обвёл ли он его вокруг пальца, чтобы добыть информацию или… Он просто политический деятель, опасный только для государства, но не для каждого человека в отдельности. Не для граждан страны.
Тэхён гулко сглатывает, находя лицо Чонгука в прицеле. Теперь оно всегда будет выжжено на сетчатке той самой фотографией в левом нагрудном кармане — поближе к сердцу. Это больно: то, как неуместно смотрится лицо Чонгука в прицеле.
Тэхён чувствует смятение и лёгкую дрожь в ногах, но не руках — они никогда не дрогнут. Четверть месяца — и Тэхён мог бы с лёгким сердцем нажать на курок. А сейчас — тяжело. И время уходит, в голове — свинцовая пустота, давящая на виски и не дающая размышлять, потому что всё отработано до автоматизма: пять секунд на выстрел, десять на собраться и уйти. После — час в горячей ванне со стаканом ледяного виски.
Что я чувствовал?
Отдачу.
Каждый раз.
— Что ты чувствовал?
— Любовь, — отвечает Тэхён, переводя взгляд на Чонгука в дверном проёме.
В Доминикане жарко и лёд в виски тает стремительно быстро — у Тэхёна в запасе всё ещё четверть месяца, но он решает сдаться досрочно. После смерти — всё ещё ничего.
Ну а любовь… Может быть, принимает всё.