Тени дрожат и прыгают в свете свечей. Нисса улыбается, обнажая белоснежные зубы с острыми, удлинёнными клыками, льняная прядь волос падает на её смуглую щёку, и она со смехом отбрасывает её, тряхнув головой. Рука тянется за бокалом с алым вином, и тонкие пальцы с крашенными чёрным ногтями обхватывают его, нежно поглаживают тонкое стекло, и вино вспыхивает рубинами, касаясь губ Ниссы. Капля стекает по её подбородку, по шее, по обнажённой груди, Нисса снова смеётся и склоняется ближе, и подносит бокал к чужим губам. Её голос подрагивает, струится, сбегает по языку, как ручей по камням, завораживая и возбуждая, навевая морок, словно волшебный сон в заколдованном замке:
— Ещё глоток, выпей из моих рук.
Её гость послушно пьёт, и Нисса улыбается и щурится, прикрывая глаза; ей не нужны приворотные зелья, чтобы сводить с ума, и здесь их нет, только её запах, движение её ресниц, прикосновения, блеск умасленной кожи, а вино — Нисса любит вино, оно делает опасность слаще.
Ему уже неважно, кто с ним, женщина или мужчина, и, может статься, никогда не было важно, а может — и Нисса удовлетворённо думает, что, весьма вероятно, оно именно так — может, всё дело в ней, в Ниссе, и в том, что есть в ней, что сводит их всех с ума, что дурманит их сильнее любого вина и любого зелья, сваренного какой-нибудь старой троллькой в своей увешанной травами хижине. Взмах ресниц, скользящий, искоса взгляд; плавность её движений, лёгкость одежд, блеск тонкого золота и драгоценных камней; её голос — всегда к месту, всегда мягкий и сладкий, будто медвяная роса; её смех — негромкий, как шёпот во тьме, и звенящий, как музыка ветра. Она, Нисса — наваждение, та, кто приходит ночью и испивает тебя до дна, и нет большего наслаждения, чем насытить её, и жизнь — небольшая цена за него.
— Иди ко мне, — зовёт гость и тянет её к себе.
Нисса набирает в рот вина и поит гостя со своих губ. Он пьёт жадно, нетерпеливо, струйки вина сбегают из уголков рта, а Нисса слизывает их, прижимается к нему и отдаёт всё до последней капли, а потом запрокидывает голову, широко распахнув изумрудные глаза, и стонет, вцепляясь пальцами ему в плечи — дело сделано, и осталось только ждать, так почему бы не получить всё? У него ещё есть время познать радость, за которую он заплатил, а у неё — дать её ему. В итоге всё честно, разве не так? Честная сделка.
Обычно она не тратит время на это — пара минут с мертвецом, когда наслаждение можно получить с куда большим толком. Но он нравится ей, и сегодня она в настроении. Даже жаль, что они не встретятся больше.
И она выгибается, двигаясь плавно и неторопливо, подставляет себя его рукам и снова прикрывает глаза, и льняные пряди падают на лицо, обвивают шею, Нисса прикусывает припухшие губы и забывает обо всём, слегка опьянённая собственным ядом, и двигается быстрее, и её смуглая кожа блестит в пламени свечей, и тонкие золотые браслеты позвякивают на запястьях.
А потом она лежит на его груди, истомлённая и тихая, и щурится на пламя свечей, сама будто в полудрёме, в волшебном заколдованном сне, и слушает, как его дыхание затихает, становится реже и в конце концов замирает — без боли, без крови, без страха. Чисто и красиво, Нисса. Ты, как всегда, хороша.
Нисса спускается по лестнице — ступает быстро, бесшумно и плавно, как дикая кошка, как танцор на углях. На её плечах — шёлк, ноги босы, лицо до половины укрыто платком, подведённые чёрным глаза опущены в пол. Она скользит, как тень, и только браслеты тихо звенят под невесомой тканью одежд.
Нисса уходит, не замеченная никем, как призрак, как видение разума, одурманенного вином и кальяном. Нисса растворяется в тенях.
И Рилай выходит из них.
Он улыбается, показывая белоснежные зубы, и встряхивает головой, когда льняная прядь падает на глаза. Его зрачки ещё немного расширены — ему не опасен собственный яд, теперь он лишь слегка дурманит его, а других — по-прежнему убивает. Рилай расправляет плечи и потягивается с длинным вздохом, склоняет голову к одному плечу, к другому, и гибкие суставы похрустывают, мышцы расслабляются ещё больше, давая крови свободный ток, Рилай пошатывается, когда она ударяет ему в голову, и тихо смеётся сам над собой.
Рилай сегодня устал, ночь закончена, скоро рассвет. Он падает на кровать и набрасывает на себя мягкое узорчатое одеяло, поблёскивающее золотым шитьём.
Рилай и Нисса спят, разбросав смуглые руки, закрыв изумрудные глаза, и только неснятые браслеты тихо позвякивают иногда в темноте.
Даларан просыпается рано. Когда Рилай открыл глаза — ультрамариновые шторы рассеивали свет, сохраняя в комнате полумрак, но было уже за полдень, и за окном уже стих утренний шум. Город взял короткую передышку, сохраняя силы, ведь ему предстоял новый вечер, и новая ночь.
Рилай выспался, и это хорошо. Ему тоже предстояла долгая ночь.
Рилай потянулся, с наслаждением чувствуя кожей шёлк простыней. Он всё ещё хранил вчерашний запах Ниссы — ароматы пряностей и пачули — и сладковатый привкус мёда и вина на губах. Он улыбнулся и сел в кровати, звякнув браслетами.
Нисса — всего лишь имя, не более. Иногда, как вчера — облик: чуть больше шелков там, чуть меньше здесь, чуть выше голос, чуть мягче движения. Поворот головы, лёгкий короткий шаг, опущенный взгляд. Для Рилая — всего лишь игра, наслаждение, обман. Обман для других, не для себя самого. Он и есть Нисса, а Нисса — Рилай. Лишь чуть больше разнообразия, помогающего разбойнику в его деле. И чуть больше удовольствия для него.
Он зевнул, снова потянулся, сплетя пальцы над головой, и откинулся обратно на подушки. Тяжёлые шторы покачнулись, пропуская ветер. Под окнами кто-то простучал латными сапогами. Воин. Или, как их чаще называли, вар. Тяжёлый, неповоротливый и уставший — Рилай различал это в звуке его шагов. Возможно, позже стоит спуститься вниз и взглянуть на него поближе. Если он только что с фронта — а фронтов нынче в избытке — может, у него есть пара полезных историй и пара лишних золотых. Не то чтобы Рилай нуждался в деньгах. Но ведь потому он в деньгах и не нуждается, что не пренебрегает их добычей, верно?
Он перевернулся на живот, натянул до пояса сползшее во сне одеяло и дёрнул шнурок магического колокольчика. Пока он никуда не спешил. Можно было поесть и понежиться в постели, а ночью его ждала другая работа.
Ночь в Даларане — как яркое ожерелье чёрного золота: непроглядная тьма и всполохи драгоценных огней. Рилай скользит по чёрному ободу, огибая цитриновый свет фонарей, сапфировые грани витражных окон, аметистовые огни магических ламп. Сегодня его браслеты не звенят, а плотно обхватывают предплечья. Запах Ниссы смыт чистой водой, кожа умаслена, но несёт лишь слабый аромат морских волн и пустынных цветов. Сегодня Рилаю ни к чему лишний блеск. Ноги его больше не босы, а обуты в мягкие кожаные сапоги. Лёгкая ткань одежд облегает тело, оставляя руки открытыми. Шёлковый платок скрывает половину лица. Небольшие кинжалы на поясе — если всё пойдёт как надо, они ему не понадобятся.
Среди шумной ночной толпы Рилай идёт не таясь, в безлюдных переулках — ступает бесшумно, сливается с камнем стен. В одном из тупиков он быстро оглядывается, хватается за ветку плюща и вспрыгивает вверх, к тёмному окну. Листья шуршат, покачиваются ещё несколько секунд и затихают, будто никого и не было здесь.
Рилай спрыгнул с подоконника в комнату, огляделся и замер.
— Хм, — сказал он, не столько озадаченно, сколько заинтересованно.
Чиркнула спичка, и небольшой тусклый фонарь на столе осветил массивную дверь в дальнем конце комнаты и перед ней — того, кого Рилай уже разглядел своими привыкшими к темноте глазами. Вар. Высокий, крупный человек в тяжёлых доспехах — и страшно уставший на вид. Невероятно, подумал Рилай. Он был уверен, что смотрит на того самого вара, что стучал сапогами под его окном. Не всегда даже он сам мог сказать, как узнаёт такие вещи. Может быть — острое обоняние, или слух, или какое-то особенное чутьё, благодаря которому он так хорош в своём деле. Но, так или иначе, он был уверен. Когда Рилай спустился вечером в обеденный зал, вара уже там не было — и вот поди ж ты, вот он где. Из всех мест в Даларане остановился там же, где и Рилай, и нанят на ту же работу, только другой стороной.
— Мне сказали, что ты придёшь, — почти торжественно сообщил вар.
— Странно, — беззаботно ответил Рилай, — а меня вот не предупредили, что у меня свидание.
Вар немного замялся, и Рилай уж было списал это на своё остроумие, но причина оказалась ещё лучше.
— Я, правда, ждал женщину, — пробурчал вар.
Рилай улыбнулся под платком и присел на подоконник, опершись на руки.
— Ниссу? — весело спросил он. — Нас часто с ней путают. Надеюсь, ты ждал женщину не потому, что надеялся меньшими усилиями с ней совладать?
Вар, кажется, был задет. Рилай едва не расхохотался, глядя на него.
— Нет! — горячо ответил вар и, решив, видимо, напустить на себя наконец грозный вид, вытащил из ножен здоровенный меч. Рилай покосился на него с уважением — впечатляющие комплексы должны быть у этого вара. — В любом случае, — решительно заявил вар, — священные тексты не для твоих грязных рук, вор!
— Фе, — поморщился Рилай. — "Вор". Грубо. Скорее... — он задумался на мгновение, а потом ослепительно улыбнулся под платком, будто вар мог увидеть эту улыбку, и миндалевидные глаза ещё удлинились, блеснув из-под полуопущенных век. — Скорее — исследователь не присоединённого имущества.
Вар моргнул.
— Тот, кто помогает обрести утерянное, — вдохновенно продолжал Рилай, подняв одну руку, согнутую в локте, и поводя в воздухе тонкой кистью. — Осуществляющий мечты. Приносящий дары. Отнимающий и дающий. Выбирай.
Вар моргнул два раза. Судя по всему, выбирать он не собирался.
— Ты не получишь их! — упрямо сказал он.
Рилай изобразил недоумение.
— Что?
— Священные тексты, за которыми тебя послали, вор! — рявкнул вар. — Не притворяйся, что не знаешь!
Рилай изящно приложил ладонь к груди и со всей искренностью соврал:
— Не имею ни малейшего представления, о чём ты.
Разумеется он знал. Как всегда. Древние тексты небольшой группы эльфов, отколовшейся от сородичей давным-давно и так же давно канувшей в вечность, оставив лишь скудные записи. Но заказчик Рилая был уверен, что в этих записях содержится ключ чуть ли не ко всемогуществу. Таких было много, наивных идиотов, веривших, что некий волшебный свиток даст им власть над всем миром. Ещё никого из них Рилай на вершине мира не видел, хотя все они получили то, что хотели. Видимо, не помогло. Рилай знал — есть куда более надёжные способы обрести богатство и власть. Ему не нужны были старые свитки, он сам брал то, что хотел.
Рилай легко оттолкнулся от окна и двинулся к вару, неторопливо, плавно, почти танцуя. Вар напрягся и перехватил покрепче меч. Рилай чуть наклонил голову, медленно опустил ресницы и снова поднял, глядя вару в глаза.
— Не стоит бояться меня, — мягко проговорил он и развёл руками. — Видишь — я не собираюсь нападать. Да и куда мне против твоего... — он не выдержал и хмыкнул, — меча.
— Я и не боюсь, — проворчал вар. — Стой. Дальше ты не пройдёшь.
Рилай тем не менее подошёл почти вплотную к нему, остановился и пожал плечами.
— Мне и не нужно дальше.
Вар снова растерянно моргнул, и поднятый было меч качнулся вниз в его руке.
— Но тогда зачем ты здесь?
Пламя фонаря дёрнулось, дурманящий запах пустынных трав стал сильнее, Рилай распахнул глаза шире, и отблески огня сверкнули в зелёных зрачках.
— Ради тебя, — шепнул он.
Меч опустился в пол.
— Меня? — непонимающе выдохнул вар.
Секундное замешательство — больше Рилаю и не было нужно. Лишь заставить его растеряться, чтобы сделать всё без шума. Мгновение — и он уже шагнул сквозь тени и оказался позади вара. Тот ещё стоял, в изумлении приоткрыв рот, когда Рилай нанёс быстрый точный оглушающий удар, и вар осел в его руках. Рилай, прикусив губу от напряжения, помог его телу почти бесшумно опуститься на пол, а потом сел на корточки перед его лицом и вынул из ножен кинжал. Вар лежал, приоткрыв рот. Рилай повертел кинжал в руках и провёл лезвием по его губам и языку — не надрезая, лишь давая слизать яд.
— Конечно я здесь, чтобы забрать свитки, здоровенный ты идиот, — насмешливо проговорил он.
Вар дёрнул веками, словно силясь прийти в себя.
Рилай прищурился и улыбнулся.
— А ты силён, — сказал он. — Уже почти оклемался. Ничего, яд парализует тебя, пусть голова у тебя и крепкая. Когда придёшь в себя — меня давно уже здесь не будет.
Рилай убрал кинжал, поднялся и огляделся.
— Видишь ли, вар, — снисходительно начал он, — ты тут, как бы это сказать... для виду. Свадебный вар.
Вар снова дёрнул веками, и один глаз едва заметно приоткрылся.
Рилай неторопливо ходил по комнате, оглядывая книжные шкафы.
— Без обид, но это старый трюк, — продолжал он. — Твоему нанимателю, видимо, дали знать, что работу взял я. С этим я ещё разберусь, кстати. Но сейчас мы говорим о тебе, — он легко развернулся на носках и отвесил вару издевательский поклон. — Твой хозяин знал, что я пройду тебя, — он с фальшивым сочувствием развёл руками и покачал головой. — И он сделал, что мог. Поставил тебя охранять дверь в пустую комнату, думая, что я на это куплюсь. Решу, что свитки там. Но они здесь, — и он снова обернулся к книжному шкафу и медленно двинулся вдоль него. — На самом виду. Там, где я не должен был искать, отвлёкшись на тебя.
Он остановился, провёл указательным пальцем по корешкам нескольких книг, а потом подцепил их, смахнул с полки и достал свитки, спрятанные за ними.
— Видишь, — весело сказал он, повернувшись к вару, — я не врал, когда говорил, что мне не нужно дальше.
Глаз вара снова закрылся.
— Спи, — почти ласково сказал Рилай. — Тебе сегодня повезло.
Он спрятал свитки за пазуху, встал одной ногой на подоконник, ещё раз быстро взглянул на вара, подмигнул то ли ему, то ли сам себе, и легко спрыгнул вниз.
До рассвета ещё далеко, а Рилай полон сил и возбуждённо весел. Работа сделана, плата получена, а вар напомнил ему кое-кого, о ком он теперь не может забыть. О том, кто сейчас далеко, и, возможно, они нескоро встретятся вновь. Но одна мысль о нём не даёт Рилаю заснуть. Он не хочет отдыха. Он хочет рубинового вина, и огней, и страсти.
Обеденный зал полон — лучшая таверна Даларана затихает только к утру. Рилай спускается по лестнице, неторопливо, плавно, скользя смуглой ладонью по дереву перил. Он снова бос, шелка падают от бёдер до стоп, золотые браслеты обвивают предплечья и бренчат на запястьях.
Рилай идёт между столов, и все взгляды обращаются на него. Он бросает кошель с золотом отдыхающим музыкантам, и черноволосый эльф отвечает коротким поклоном и трогает струны, а изящная дренейка, притопнув по полу копытцем, ударяет в бубен и кивает двоим другим. Они вступают по очереди, словно вплетают разноцветные нити в узор, и узор становится ярче, чётче — и вот уже готовое полотно накрывает весь зал, и стелется под ноги Рилаю, рождая движение. Рилай взмахивает руками и замирает на мгновение, прежде чем с выдохом изогнуться назад, и весь зал замирает с ним. Бубны и струны становятся громче, Рилай поднимается, раскидывает руки, встряхивает бёдрами и начинает двигаться в такт.
Старик, пославший за свитками, думает, что они дадут ему власть. Рилай беззвучно смеётся над ним. Он знает, что такое власть. Вот она — во взглядах, прикованных к нему, в неровном дыхании, в расширившихся зрачках, в тянущихся к нему руках. Он позволяет им коснуться себя и тут же ускользает к другим, и дальше, никому не давая насытиться, и позволяя каждому пригубить. Он улыбается и прикрывает глаза, и снова выгибается, поводя плечами, и огни дрожат на его блестящей коже, и сладкий запах сандала и амбры обволакивает его.
Они все в его власти, и он чувствует их желание, как тепло, разливающееся по телу. Музыка становится громче, и Рилай больше не смотрит на них — теперь пусть они ловят его взгляд. Он слышит звон монет, бросаемых ему под ноги, наступает на них босыми ступнями и смеётся, запрокидывая голову, и изгибает руки, поводит бёдрами, заставляя обвивающие их цепочки вздрагивать и биться друг о друга, и упивается нарастающим жаром.
А потом, закружившись, падает на колени и вытягивает руки вперёд, согнув влажную спину.
— Так-так, — говорит совсем близко знакомый голос.
Рилай не верит своим ушам — неужто эта ночь может стать ещё лучше? Неужто он пришёл именно сегодня — тот, кто занимал все его мысли и не давал уснуть? Рилай поднимает голову, глубоко вдыхая полной грудью, запыхавшийся в танце. Вард смотрит на него с улыбкой, и всю власть, что Рилай держит в руках, он готов отдать за власть над ним, за это желание, что видит в его глазах — единственное, которое имеет значение.
Рилай распрямляется и кладёт ладони ему на плечи, и подаётся ближе.
— Ты здесь, — горячо выдыхает он, но продолжает насмешливо, насколько позволяет сбивающееся дыхание: — ты немного опоздал, я уже растерял весь пыл.
— Да ну? — не верит Вард. — Ты-то?
И хмыкает, продолжая улыбаться.
Рилай тоже усмехается.
— Как раз думал о тебе, — говорит Рилай, — встретил сегодня одного недалёкого вара, один в один — ты.
— В твоём вкусе, — парирует Вард.
Рилай снова смеётся, коротко горячо выдыхает и щурится, глядя Варду в глаза.
— Станцевать для тебя? — чуть севшим голосом спрашивает он.
— Всегда, — глухо отвечает Вард.
Огни в зале становятся глуше, а музыка звучит всё громче. Рилай теперь ступает совсем мягко, как кот при виде добычи. Вард не отрывает от него взгляд, Рилай протягивает руки, подманивая его, и он медленно идёт к нему.
Рилай присаживается на край стола и отпивает вина из чьего-то бокала. Рука, отпустившая бокал, скользит по его спине, он выгибается под ней и смеётся, глядя на Варда. Вард усмехается и одновременно хмурится, едва заметно, но Рилай подмечает каждое изменение в его лице. Он подходит совсем близко и уже протягивает руку, когда Рилай срывается с места. Но Вард успевает схватить его за запястье и дёрнуть к себе.
— Растерял пыл, говоришь? — ехидно спрашивает он.
Запястье Рилая горячее, пульс бьётся под пальцами Варда, умасленная кожа скользит в ладони. Рилай выхватывает руку и насмешливо говорит:
— Второе дыхание.
И снова бежит, плывёт в своём танце, звеня огненным золотом браслетов и тонких цепей, и Вард, как всегда, не может его удержать. Как бы он ни пытался его поймать — всегда Рилай выворачивается из рук, утекает, как вода сквозь пальцы, оставляя жгучий и сладкий аромат своей кожи, вожделение и неутолённую страсть, и сейчас Вард идёт за ним, расталкивая тех, кто преграждает ему путь, потому что невозможно терпеть эту пытку вечно. Не сегодня, Рилай. Хватит.
А Рилай двигается всё быстрее, и шёлк развевается, открывая смуглые бёдра, Рилай дышит часто и прерывисто, и прикрывает глаза, бросая на Варда взгляд из под ресниц, запрокидывает голову, приоткрыв рот, и изгибается, медленно и истомлённо, а когда выпрямляется — Вард стоит перед ним, и его глаза горят жадно и нетерпеливо, он одними пальцами касается груди Рилая и подталкивает его в полумрак, к лестнице, прочь из зала.
— Не хочешь больше, чтобы я танцевал для тебя? — выдыхает Рилай.
Вард улыбается криво.
— Не здесь. Станцуй наверху.
Рилай щурится.
— Это дороже, дружище.
Вард подаётся ближе — никогда он не делает так на людях, и Рилай чувствует, как дрожь пробегает по позвоночнику от предвкушения, от осознания его страсти — и сипло отвечает:
— Обделён ты не будешь.
И Рилай больше не убегает.
Не сегодня.
Хватит.
Даларан просыпается рано. Солнце бьёт сквозь ультрамариновые шторы, а Рилай спит, положив смуглую руку в браслетах на грудь Варда. Плотная ткань штор подёргивается, и солнечный свет падает ему на лицо. Он улыбается, не просыпаясь, лишь выходя из сна в тяжёлую, томную дрёму. Он с наслаждением вытягивается на простынях, скользя по ним гладкой, смягчённой маслами и страстью кожей, прижимается сильнее к Варду, закидывает руку выше, обхватывает ладонью его плечо. Вард спит беспробудным сном, он ждал этой ночи долго и не стал беречь сил. Он бессознательно обнимает Рилая крепче, и Рилай вновь засыпает, уставший и довольный. Он тоже долго ждал, о да, и это стоило того. Ветер стихает, и шторы спадают на пол неподвижно, не пропуская солнца. До вечера ещё далеко, а Рилай никуда не торопится. Он получил свою награду, что дороже золота и шелков, и ему снится пламя, пляшущее на воде, горящее ярче тысячи солнц, и он собирает его ладонями, а оно струится у него между пальцев, как расплавленное золото, но не обжигает. Он прижимает руки к груди и чувствует, как оно наполняет его теплом, и улыбается, подняв лицо к сияющим небесам.