Крики жадных чаек, гул собирающегося в плаванье парома, суматоха людей на причале, грохот перекатывающихся бочонков со спермацетом и китовым жиром — все слилось в единый надоедающий рев, от которого хотелось поскорей избавиться. Все напоминало Эдгару о том роковом дне: именно сюда они скакали в попытке догнать Мори Огая; вон там — голова поворачивается чуть левее — стоял трап, по которому он вместе с Элис и Хигучи взбежал на пароход и отправился в Америку ради спокойной жизни.

      Аллан-младший с грустью оглядывал знакомый порт, вспоминая тот ужасный вечер, думая о том, как провожал Эдогаву в Японию, тяжело вздыхая о скорейшем отбытии в Америку. В этот день никто не провожал писателя в дальний путь — у всех были свои заботы, а суетной Вирджинии он строго-настрого наказал следить за имением и не беспокоиться о его здоровье и благополучии, пока его не будет рядом. Потому По вдыхал солёный воздух, прикрыв глаза и вслушиваясь в шум чарующей дали, а не суетного мира. Боцман отдал приказ о поднятии на корабль, и огромная масса людей сплошным потоком направилась прямо на борт парома. Эдгар протиснулся среди них и отдался направленному потоку, чтобы тот нес его своей вечной силой

      И вот он оказался уже на борту корабля: отдавал билет матросу, ответственному за численность пассажиров, оглядывался по сторонам, ища место попросторнее. Спасительным укрытием оказалась почти пустая корма, на которой лишь трудились матросы, вычищая её до блеска, разнося по каютам багаж пассажиров и отбиваясь от жадных чаек. Никто не обращал внимания на писателя, стоявшего у борта и облокотившегося на него, ведь у всех были свои обязанности, в которые совершенно не входил присмотр за каждым отдельным пассажиром. Вдалеке виднелись суетливые люди, расхаживавшие по пристани, волны чаек, пролетавших близко к берегу, шедшая своим ходом крестьянская жизнь. Аллан вдыхал соленый морской воздух, который дул прямо в лицо, а когда писатель отворачивался к очертаниям города, развивал его волосы, закрывая обзор летящими в глаза длинными прядями. На душе ему было тревожно, ведь таинственная неизвестность пугала: что ждет его в той стране, как встретят, насколько он там задержится… Удастся ли убедить мистера Кэрлайла, что Мори Огай виновен не зазря… Эти и многие другие вопросы трепетали в груди графа, когда перед глазами лишь блестела морская гладь да сияло яркое теплое солнце.

      Путь был долгим: По расположился в каюте, сразу же сложив на стол гусиные перья, чернильную склянку и пару чистых листов. Может, в новой атмосфере загорится желание начать новую работу, появятся новые идеи для абсолютно не виданной ранее истории, которая захватит абсолютно каждое сердце. Он сел на одну из кроватей и прикусил гусиное перо, задумавшись над сюжетом. Но ничего не шло в голову молодому графу: все мысли были лишь о скорейшем письме Эдогавы, которое ему не суждено получить лично и на которое он сможет ответить, невесть знает через сколько дней. Эдгар пытался освободить голову от ненужного потока мыслей, который всё же оказался сильнее него, оттого писатель и не заметил, как прошли первые полтора часа, а на листках за это время появились лишь чернильные кляксы. И все же ему не хватает того уюта, окружения, что есть только у него в имении, чтобы творить и плодотворно проводить свободные часы.

      Тяжелее всего дался Аллану весь последующий путь, ведь паром приплывёт к берегам Америки лишь через пару дней, а По абсолютно не предусмотрел отсутствие вдохновения на это время, оттого поиск того, чем можно было бы заняться, был мучителен.

***

      Корабль подходил к причалу, и капитан забил в колокол, предупреждая команду и городское население о том, что в скором времени им предстоит пришвартоваться. Эдгар стоял среди многочисленных людей на носу корабля, пытаясь разглядеть приближающийся порт. На той стороне ожидали своих друзей, родственников, коллег американцы: они трепетно вглядывались в даль, ища взглядом нужного им человека, рассказывали друг другу свои истории о том, кого они ждут, что их разлучило… Аллана также ожидали: это были помощники президента, которым был дан приказ встречать иноземного гостя, чтобы сопроводить его до белого дома.

      По сел в карету, а напротив него умастились мужчины в костюмах, встречавшие его в порту. Они молча наблюдали за видом из окна, внимательно разглядывая каждого прохожего: неизвестно, кто мог бы оказаться врагом, — отчего Эдгару было не по себе, он чувствовал себя неуютно. Аллану казалось, что в этой стране все, абсолютно все, не как в Европе, что люди, улицы, — все другое, чужое. Ему даже казалось, что язык — и тот! — вовсе и не английский. Да, произношения абсолютно разнятся, но в душе писателя трепетало такое чувство, словно он и вовсе не понимает того, о чем говорят между собой американцы. И тут ему в голову… закралась мысль… Он вспомнил, как Эдогава посещал Европу: не зная ни единого слова на другом языке, не имея понятия о чужой культуре, о быте и прочем, он не был осведомлен ни о чем, кроме информации о деле, которое ему нужно раскрыть. По рассмотрел пребывание Рампо с этой точки зрения и понял, что этот мужчина еще удивительнее, чем графу показалось тогда, ведь сейчас он ощущает себя лишним в этом мире.

      Карета остановилась возле огороженного высоким забором белого здания, на вершинах которого красовались американские флаги, развивавшиеся на ветру. Ворота открыли стражники, стоявшие по обеим сторонам от входа, и Эдгар начал смотреть по сторонам, оглядывая газон, которым была устлана дорога до входа по всей площади организации. Человек в черном галантном костюме остригал большими ножницами деревья и кустарники, придавая им разнообразные формы. Он заприметил стражу с почетным гостем и поклонился им, приложив руку к груди и прикрыв глаза. После этого действа мужчина вновь вернулся к работе, скрывшись за кроной невысокого деревца.

      Охранники отворили высокие белоснежные двери, а внутри здания показалось огромное помещение с высокими потолками. Огромное пространство, заполненное лишь необъятных размеров ковром, картинами, ряд колонн, дорогой паркет — все это своей красотой и амбициями наружу встречало Аллана. Он оглядывался вокруг, совершенно не приметив людей, стоявших в центре залы: то был сам мистер Кэрлайл, его помощница и еще пара госслужащих, крутившихся вокруг него.

      Роджер Кэрлайл оказался мужчиной сорока пяти лет в прекрасной спортивной, подтянутой форме. Он стоял, опираясь на трость, немного не подходившую ему по росту: она была коротковата, отчего мужчине приходилось облокачиваться немного вперед. Темно-русые волосы его, скрывавшие в себе прядки седины, были зачесаны спермацетовым гелем назад и поблескивали в свете канделябров и громадных праздничных люстр. Когда он разговаривал с этими людьми, на лице его показывалась безразличная, услужливая улыбка, а кожа на углах стягивалась сеточкой маленьких морщин, что было единственным фактором, по которому можно было определить, что он куда старше тех лет, что можно было бы дать ему с первого взгляда. Ледяные зеленые глаза блестели самодовольством, в его взгляде читалось понимание собственной славы, расчетливость и проницательность: Роджер Кэрлайл мог прочитать кого угодно, как открытую книгу.

      От вида этого мужчины По стало не по себе: он сразу же почувствовал себя, как на первом в своей жизни балу, ведь именно тогда ему стало страшно и невыносимо от сотен и тысяч глаз, устремленных, как казалось, на него одного. Посмотрев на Роджера, Эдгар вспомнил эти ощущения, тяжело выдохнув на пути к его персоне. Аллан остановился в метре от мужчины, ожидая, пока он раздаст указания своим подчиненным. Кэрлайл общался с полным мужчиной в черном фраке, который все время совал тому под нос какие-то бумаги, и неожиданно покосился на По, а от его зеленых глаз, блестящих, как кусты белой гвоздики, по коже пробегали мурашки, словно откуда-то послышалось дуновение леденящего ветра.

      — Ох, добро пожаловать, мистер По! — воскликнул мужчина, оторвавшись от не интересных ему бумаг и полностью обратив взгляд на посла. Он обратился к мужчинам, кружившимся вокруг него, как мухи: — Господа, это тот самый посол из Европы, которого мы так долго ждали!

      Роджер улыбнулся одной из тех улыбок, какими юные дамы одаривают нежеланных кавалеров, закрывая лица веерами и отказывая тем самым им в танце. Он подошел к Эдгару и протянул обе руки для рукопожатия, слегка наклоняясь вперед. Кэрлайл тряс руку Аллана, хищнически смотря ему в глаза и не сводя их ни на секунду. Не потерять дар речи окончательно По помогли возгласы чиновников, которые услужливо улыбались ему, по очереди называя свои имена и так же протягивая руки для рукопожатий. После затяжного приветствия президент все же отпустил своих людей и коснулся спины писателя, приглашая его к выходу, чтобы проехать к имению Огая. От этого действия Эдгар вздрогнул, почувствовав мурашки, пробежавшие по спине.

      — Ох, мистер По! Вы не представляете, какой клеветой клеймил мистера Мори этот… мистер Фицджеральд! Непростительной клеветой! — недовольно воскликнул Роджер, когда они сели в карету и уже были на пути к имению японца. — Милорд Мори… он же неповинен, не так ли, мистер По?!

      От такого напора Аллан вздрогнул, а сумка на его коленях подскочила, но он вовремя успел поймать ее. Посол начал заикаться, слегка покраснел. Он начал смотреть в пол, понимая, что нужно поднять взгляд на Кэрлайла, но не владея своими глазами.

      — М-мистер Кэрлайл… Пон-нимаете… Мистер Мори виновен, и это доказано…

      Взгляд президента помрачнел, а улыбка сошла с его лица, когда он услышал эти слова. Ранее открытая поза его сменилась на совершенно другую: он закинул одну ногу на другую, сжав руки в замок на колене. Вновь взгляд впился в писателя. Он не сводил с него глаз, прожигая во лбу дыру.

      — Понимаете, — растягивая каждое слово, начал Роджер, — вам нужно предоставить такие доказательства, чтобы они были неоспоримы. Чтобы не было возможности придраться ни к чему. — он усмехнулся. — А то будет весьма досадно, если вы вернетесь в Европу с… проигранным делом.

      — Можете не беспокоиться об этом, милорд Кэрлайл. — Эдгар смотрел точно на президента, стараясь не сводить глаз. — Доказательства такие, что усомниться в их действительности невозможно, сэр.

      До конца поездки они не проронили ни слова: Роджер смотрел в окно кэба, надменно наблюдая за ходом жизни в городе, а Аллан же смотрел себе на сумку, лежавшую на коленях, и перебирал пальцами заклепки. Карета остановилась возле небольшого дома, ничем не отличавшегося от ряда других домов в этой районе. Роджер вышел из экипажа первым, а за ним проследовал и По, осторожно семенивший ногами. Эдгар придерживал сумку рукой, осторожно прижимая ее к себе. По узкой длинной дороге они быстро дошли до двери, возле которой семенил мальчишка-конюх, убиравший за тройкой вороных. Кэрлайл потянул за шнур колокола, висевшего возле двери, и внутри раздался его звон, на который послышались быстрые, но мерные шаги мужчины. Дверь им открыл дворецкий, одетый в черный фрак и такие же брюки. Из-под черной жилетки его виднелась белоснежная рубашка, а на руках были такие же безукоризненно белые перчатки.

      — Мистер Кэрлайл? Добро пожаловать в имение мистера Мори. Сейчас я оповещу хозяина о вашем приезде.

      Мужчина глубоко поклонился гостям и прошёл назад, открывая дверь сильнее. Он прикрыл ее и попросил пройти в залу ожидания, до которой их проводила горничная. Юная девушка указала им на кресла и глубоко поклонилась, отходя к выходу спиной. Роджер закинул одну ногу на другую и сложил руки в замке у себя на животе, склонив голову чуть вперед. Аллан же сел прямо, ровно, положив на ноги сумку с документами, а сверху нее и свои ладони. Они ожидали Огая не более двух минут, но это время так растянулось, что, казалось, прошло уж точно не менее часа. Кэрлайл заулыбался, когда в проеме показалась высокая стройная фигура иностранца, а По же вздрогнул, ощутив холодок, пробежавший от ладоней по спине к ногам. Ему было явно трудно и даже страшно вновь встретиться с этим человеком, несмотря на долгое тесное знакомство, ведь он — именно тот, кто убивал людей и оставался у писателя под носом такое долгое время.

      Мори Огай держался строго, но по-домашнему расслабленно: на нем был надет черный фрак — такой же, как у дворецкого, — из-под которого выглядывала белоснежная рубашка. Было видно, что он пренебрег корсетом, оттого казался расслабленным. Внимание к себе привлекали его начищенные до блеска и смазанные китовым жиром туфли с острыми носами и на небольшом каблуке, которые весь его путь до дивана цокали, издавая звук, разносившийся по комнате небольшим эхом. На лице его была снисходительная довольная улыбка, глаза были открыты лишь наполовину, а морщинки сеточкой распространились по его лицу, выдавая истинный возраст хозяина имения. Мори сел на диван, сложив руки на ноги и сомкнув их в замке.

      — Здравствуйте, мистер Кэрлайл, президент. — он слегка кивнул головой, прикрыв глаза. Его ядовитый взгляд устремился к детективу, а черная бездонная радужка блеснула ужасающим блеском. — Мистер По! — показался ряд белоснежных зубов. — Какая радость встретить вас вновь! Как поживает ваш отец? Смею предположить, что он так и не смог вас принять после того случая… Аллан всегда был так упрям… — он говорил тихо, медленно, с ноткой надменности в голосе, явно чувствуя, что угнетает и без того шаткое положение писателя. Огай знал, куда надавить, на какие воспоминания стоит сделать упор, чтобы вести дальнейший диалог Эдгару показалось нескончаемой мукой. — Мы так некрасиво расстались с вами. Позвольте спросить: милорд Рампо все же отправился назад — в Японию?

      Эдгар еще пару минут ждал, что японец продолжит свои расспросы, но их не последовало, оттого он уставил взгляд на него, не давая ему показать своего смущения. Голос его поначалу звучал тихо, неуверенно, но затем он стал набирать громкости и стройности, ведь писатель представлял, что бы сделал на его месте Эдогава, а оплошать перед любимым человеком он себе не позволит.

      — Добрый день, милорд Мори. — По так же поклонился ему, не закрывая глаз, а устремив их к полу. Он поднял взгляд обратно на него и продолжил. — Отец мой в полнейшем здравии, да, вы правы, он все еще держит свою линию, но, уверен, скоро ему придется поменять свою точку зрения. — он тяжело вздохнул, продолжая: — Эдогава уехал в Японию — вы правы, милорд. — ответы на вопросы сливались в единый поток информации, точно Аллан заучивал свою речь и хотел поскорее отчитаться. — Ведь дело он раскрыл, и задерживаться в Европе ему смысла не было.

      — Да, действительно, вы правы, мистер По: милорду Рампо не было смысла задерживаться в чужой стране ради человека, на которого ему не стоит тратить времени: он сможет найти любовь и на родине. — глаза хищнически щурятся, когда замечают едва уловимую дрожь в руках. Улыбка перерастает в ухмылку, ведь это было прямое попадание точно в сердце. — А дело раскрыто, хоть и неудачно, так что в Европе милорда Рампо действительно ничего не держало. — воцарилась тишина на несколько мгновений, прежде чем Огай не продолжил, глубоко вдохнув: — Но позвольте: вы проделали столь долгий путь не для того, чтобы выслушивать нотации и наставления, не так ли? Завтра начинается суд, и вы останетесь на ночь у меня, вы же не против, старый друг? — Эдгар отрицательно покачал головой, смотря в пол. — Замечательно! — Мори хлопнул в ладони и заулыбался. — Значит, завтра же к полудню отправимся в судебное здание!

      — Мистер Мори, вы представляете, — заговорил Роджер, когда По и Огай закончили обмениваться воспоминаниями, — мистер По утверждает, что у него имеются неоспоримые доказательства вашей виновности! — он усмехается, заливаясь звонким самодовольным смехом. — Не хотелось бы оскорбить нашего дорогого гостя, но это ведь смехотворно, не так ли, старина?

      — Да, мистер Кэрлайл, вы правы. — Огай так же усмехается и переводит взгляд на писателя, ловя его взгляд и не разрешая смотреть никуда больше, точно его зрачки были прикованы к нему. — Я невиновен. — Мори увидел разозленное, недовольное — точно действительно разъяренное! — лицо Эдгара и решил сменить тему, но его перебил звонкий детский крик. То оказалась Элис, которая громко топала ногами и недовольно надула губы, подходя к опекуну.

      — Ринтаро! — воскликнула блондинка. — Скажи этому Франциско, что то, что я съела несколько эклеров, не означает, что с меня хватит! Как он смеет указывать?! — Элис вновь топнула ногой и схватила Мори за лацкан фрака, наклоняя на свой уровень. От ее крика Огай тепло и беспомощно заулыбался, прикрыв глаза. Он выставил руки вперед, а голос его стал мягче.

      — Конечно-конечно, Элис-чан, — протянул он, — я сейчас же накажу этого негодного Франциско! — его слова звучали слишком тепло и по-детски невинно, отчего казалось, что это обещание никогда не придет в исполнение, однако в следующую же минуту он окликнул повара, и тот спустя несколько минут показался в арке. — Франциско! — намеренно громко и недовольно воскликнул Мори. — Не смей перечить моей малышке Элис-чан, — девочка со всей силы топнула ножкой, чуть не задев носок Огая, — моей взрослой и умной Элис-чан. Дай ей столько эклеров и пирожных с чаем, сколько она пожелает!

      Дворецкий медленно кивнул один раз головой, прикрыв глаза и сомкнув руки в замке перед собой. Он просил разрешение вернуться к работе и получил согласие. После того как он скрылся за стеной, Элис также проследовала на кухню, чтобы вернуться к трапезе. Все это время Мори смотрел ей в след, махая ладонью и не открывая глаз. Когда девочка скрылась за поворотом, он воодушевленно выдохнул и повернулся к гостям, ставшим невольными свидетелями этой сцены.

      Дальнейшая беседа их продлилась недолго: у Кэрлайла была назначена скорая встреча с представителем Канадского посольства, а Мори же необходимо явиться на совете по решению вопросов производства, который находится в его владении. Аллан остался абсолютно один в имении Огая на весь оставшийся день: только к вечеру японец вернулся в имение, точно полностью забыв о госте: он прошел к себе в кабинет и остаток вечера посвятил работе с документами. По же целый день писал детектив, ведь те негативные эмоции, что накопились в душе после встречи с Мори, было просто необходимо выплеснуть куда-нибудь, чтобы в завтрашнем дне победить Роджера и Огая в суде!