So here it is again, the loneliness of mine
I can't seem to find you.
I don't believe you're there.
Is this your hand? Is this the turning?
I need to say I lost you,
I need to say goodbye
© Mercenary — Isolation
«Танака-сан, большая просьба…», — писала ему Темари.
— М-м… Песчаные, традиционно проблематичны… Понял, принял, — рассеянно сказал Шикамару, дочитав письмо, и, почёсывая в затылке, быстрым шагом направился в здание главного архива. Судя по содержанию послания, в Суне наметилась очередная серия противостояния Казекаге и его Совета, и Гаара питал опасения, что старейшины Суны в обход обоих Каге обратятся к старейшинам Конохи за проверкой данных по Нами. А во что это выльется дальше — Хаширама его знает. Шикамару мог вообразить сразу несколько вариантов развития событий, но без полных данных это выглядело как бессмысленное гадание на листве.
Так или иначе, возможные вопросы к досье «Куромидзу-сан» он давным-давно предусмотрел. В архиве имелся полный комплект документов на Нами за подписью Хокаге, аккуратно состаренных и убедительно-невзрачных. Однако в свете последних событий нужно было перепроверить всё ещё раз и добавить пару пунктов в оценке силы и запасов чакры. Иначе выйдет неувязочка с тем, что она сотворила в Суне…
Ни Нами, ни Гааре повышенное внимание не сулило ничего хорошего. Это Шикамару прочёл уже между строк — а точнее по скачущему торопливому почерку Темари и неаккуратному подбору слов.
Спустя час с лишним Шикамару покинул архив и заглянул в птичник, где выбрал одного из ястребов, принадлежащих не Конохе, а непосредственно семье Нара. Дав птице угощение, он прикрепил свежезапечатанный свиток к когтистой лапе и открыл люк на крыше. Ястреб с пронзительным криком взмыл в небо, а Шикамару закурил, провожая его взглядом и рисуя в воображении маршрут послания. Крылатый почтальон отнесёт письмо в деревеньку близ Суны, откуда его заберёт призывная ласка Каматари, чтобы отдать прямо в руки Темари, минуя всевозможные проверки.
Отвечал Шикамару песчаной Химэ в той же иносказательной форме, которой они не первый месяц баловались в личной переписке, негласно соревнуясь в том, кто придумает более странное письмо. Имена были подставными, а сам текст случайно прочитавшему показался бы скучнейшей ерундой. Чтобы понять её, требовались не хитроумные ключи к шифру, а всего лишь взаимопонимание давно знающих друг друга людей. Тут Шикамару мечтательно хмыкнул: вспомнилось, как в больнице Суны они с Темари смеялись, сравнивая, насколько верно сумели отгадать заложенные в письмах смыслы. Он никогда бы не поверил, скажи ему кто… но они достоверно выяснили, что понимали друг друга с полстроки. Забавно даже, как одна глупая мысль может согреть сердце…
М-да, а теперь они с Темари, кажется, заделались личной почтовой службой Казекаге. Шикамару вздохнул, закинув руки за голову. Силуэт ястреба исчез с горизонта, остались только бегущие облака с золотистой каёмкой вечерней зари. Времени на лежание на крыше уже не было. Его ждал традиционный семейный ужин с отцом и матерью и беспокойные ностальгические воспоминания о девушке из песков и её крепких объятиях. Воспоминания о той, которую он хотел бы видеть рядом с собой и частью своего клана. Вопреки всему.
«Ксо, олений рог тебе в бок, Нара… Вся эта сентиментальщина выглядит слишком проблематично», — фыркнул про себя Шикамару, затушил сигарету, погладил колечко в кармане и покинул птичник.
***
«Ну и насочинял же ты, гений, — подумала с нежностью Темари, прочитав ответ спустя сутки. — Что ж, хотя бы в архиве Конохи всё схвачено…»
Она вздохнула, задумчиво ведя пальцами по столбикам смешных корявых иероглифов, написанных родной рукой. У Шикамару всегда был отвратительный почерк, даже когда он видоизменял его ради конфиденциальности. Темари привычно шутила, что у него, видать, какой-то врождённый дефект и тяжёлая степень несовместимости с письменными принадлежностями. Но сейчас она бы многое отдала, чтобы понаблюдать за тем, как он выводит свои каракули…
«Ладно. Нужно так и передать Гааре: спокойствия нам не видать, но насчёт старейшин Конохи пока можно не волноваться. Ха, да у нас почти нюгёку, можно сказать…в сёги положение короля, нашедшего убежище в лагере противника».
***
— До завтра, Нами-сан!
— До завтра, увидимся!
Нами помахала на прощание всем, кто засиделся в лаборатории теплицы допоздна, поклонилась Хисотэ-сенсею и пошла по длинному извилистому коридору на выход. В последние дни она выполняла мелкие, но многочисленные задания: ускоряла рост новых саженцев, помогала пересаживать деток в горшки побольше и готовить сырьё для последующей выработки противоядия. Лишние умелые руки здесь сейчас были нарасхват. В перерывах ей удавалось сунуть любопытный нос в процесс создания фильтров для воды, пользуясь тем, что лаборанты охотно отвечали на её вопросы. Технология была новая, неустоявшаяся, и они радовались и свежему взгляду, и предложениям по улучшению.
Уже можно было смело утверждать, что Суна вышла из кризиса без серьёзных потерь и даже укрепила свою обороноспособность, обнаружив в ней огромные прорехи благодаря диверсиям. Осталась пара финальных тестов, и фильтры начнут устанавливать в основные магистрали водопровода. Тогда режим строгой экономии будет отменён на радость всем, а беженцы, тоскующие по своим деревням, смогут вернуться домой.
Команда из ботаников и медиков потрудилась на славу. Собирали её впопыхах, но благодаря крутому и одновременно веселому нраву Хисотэ, который раздавал подзатыльники и похвалу с равным энтузиазмом, разношёрстный коллектив работал как хорошо отлаженный механизм. Их ежедневные планёрки сопровождались громкими беспощадными разносами, зато примирительные чаепития в конце дня походили на семейные посиделки.
Хлопнула дверь из тёмного стекла, в лицо подул свежий прохладный ветерок, предвестник ночи. Оказавшись на улице, Нами первым делом посмотрела наверх. В пронзительной недосягаемой синеве неба уже распускались звёздочки-первоцветы. Каждый раз она поражалась их яркости как впервые и верила, что будет поражаться ещё долго. В стране Воды ничего подобного не увидишь, сколько ни ищи…
Полюбовавшись небосводом, Нами закрыла глаза и, крутанувшись вокруг своей оси, вытянула вперёд руку. Таким затейливым способом она определяла, какой дорогой пойти домой сегодня. Ежедневный «круг почёта — дом-резиденция-теплица-дом» оставался неизменным, а маленький ритуал всего лишь вносил в это однообразие элемент неожиданности. На сей раз случайный выбор пал на маршрут через юго-западный сектор селения, где перепады высот были наиболее заметными, и Нами обрадовалась возможности устроить лёгкую разминку.
Суна всегда засыпала резко и неожиданно с наступлением темноты. Вот странно же! Казалось бы, вместе с темнотой наступает прохлада, и можно ещё пару часов жить, а не поджариваться на медленном огне. Гуляй-не хочу! Но факт оставался фактом. В предзакатные и закатные часы деревня оживала, а с наступлением полной темноты улицы вымирали. Особенно хорошо это было заметно в районах, удаленных от центра. Идёшь по такому, наблюдаешь, как тут и там обнимаются и целуются парочки, убирают товар с прилавков припозднившиеся лавочники, кормят бродячих кошек дети… А в следующий момент оглядываешься — и никого. Тишина, только ветер гудит. Вот и сейчас улицы опустели в один момент. Редкие пятна фонариков над дверями, покачиваясь, выхватывали из темноты силуэты единственных живых существ — ящерок, распластавшихся на стенах.
Отчего-то почувствовав себя неуютно, Нами начала тихонько насвистывать мотив, которому на днях научил её Хисотэ-сенсей, когда выяснил, что свистит она куда лучше, чем поёт. Звук казался глухим, слабым и быстро таял в сумраке.
Когда чужое присутствие потревожило рецепторы, она, не прерывая мелодии, внутренне обратилась во внимание. Человек за спиной, похоже, таился. По крайней мере, он по-дилетантски неловко старался попасть в её шаги. Нами резко замедлилась, как будто бы поправляя капюшон — преследователь сбился. Она пошла быстрее — он вновь попал в ритм. Ладно, поигрались и будет. Она обернулась. Рука легла на скрытую под накидкой рукоятку сая.
— Нами-сан? Здравствуйте! — неожиданно поприветствовала её миловидная девушка с каштановыми волосами, ступив из тени под свет фонаря.
— Чем могу помочь? — Нами смерила незнакомку пристальным взглядом, даже не пытаясь выглядеть дружелюбно. Она не привыкла, чтобы жители Суны заговаривали с ней на улице, среди ночи, да ещё и подкрадывались с тыла перебежками.
— О-о, простите, я, должно быть, напугала вас? — сообразила та и подняла руки в примирительном жесте. Пустые руки в белых хлопчатых перчатках. — Извините меня! Я не могла понять, вы ли это, поэтому и шла следом, не решаясь заговорить. Всего лишь хотела поблагодарить за вашу помощь. Это ведь вы вернули воду в селение? — Девушка улыбнулась, обнажив мелкие белые зубки. Лицо её светилось благожелательностью, однако Нами она не нравилась. Необъяснимо. Может быть, виной тому была лукавая золотистая хитринка в зелёных глазах? Да нет, это всё жёлтый свет фонарика. Или дело в текучем звуке высокого голоса, в который, словно фальшивые ноты, вплетались тонкие нити неискренности?
Отставить. Она опять чересчур себя накручивает. Пора просить успокоительные у Хисотэ-сенсея. Подумаешь, человек на улице заговорил, а она уже готова лезть в бутылку…
— Нет-нет, не стоит. Это скорее заслуга Казекаге-сама, — несколько рассеянно проговорила Нами и постаралась укротить свою беспочвенную неприязнь. — Я только немного помогла. В любом случае очень рада, что всё теперь в порядке! Мне нужно идти, простите.
— Конечно-конечно, спасибо ещё раз. Идите, идите… — снова улыбнулась девушка и скрылась из виду.
Нами поглядела ей вслед, пожала плечами и сосредоточилась на дороге, кое-как заставив себя вернуться к обыденным размышлениям. Но что-то сбивало, что-то тревожило. Ещё и воздух стремительно похолодал, а полы накидки начал резкими порывами трепать ветер, предупреждая о возможной песчаной буре. Пора торопиться домой.
— Помоги мне! Пожалуйста! — раздался позади детский голос. Разрезал тишину и превратился в эхо, потонувшее в шелесте песков.
Нами обернулась и замерла. Прислушалась — никого, тихо. Она дотронулась до лба и опять недоуменно пожала плечами: жара нет, усталость в пределах нормы. Спросить Ёкиджу?.. К чертям, от него проблем не оберёшься.
— Помоги мне, Нами-чан!
«Не показалось! Зовёт по имени?! Как так? И до чего знакомый голос…»
Нами закрутилась волчком, пытаясь определить местоположение источника звука. Взгляд метался по домам и крышам, но темнота стремительно укрывала переулки, скрадывала силуэты, превращая квартал в нагромождение термитников, а саму Суну в жуткое гиблое место… И нельзя было бросить здесь на произвол судьбы тот тоненький голосок. Он звучал испуганно. А его зов растревожил что-то внутри, точно коснулся невидимого колокольчика.
— Нами-чан! Пожалуйста! — вскрикнул мальчишка особенно громко, и она сорвалась с места, запрыгнув на ближайший дом.
«Где он? Где? Как же не хватает сенсорики! Ёкиджу? Ёкиджу! Черт…»
Нами бесшумно неслась по крышам, останавливаясь только чтобы заглянуть в провалы переулков и дворов. Она зашла в какой-то особенно безлюдный угол деревни, похожий на тот старый квартал, где находилась «Овария». Возможно, это он и был. Каждые несколько секунд её одолевали сомнения в том, что происходящее — не сон и не фантазия воспалённого разума. Но как только она хотела повернуть назад, мальчик снова вскрикивал. Жалобно так, пискляво. Малыш совсем — по голосу было слышно. Эхо билось о стены, трепетало и умирало, преумножая тревогу и заставляя бежать быстрее.
«Что с ним случилось? Почему никто больше не отзывается? Куда все делись? А как же патрульные?»
Она ориентировалась на одинокий зов и, как не прислушивалась, не могла уловить ни других голосов, ни звуков борьбы.
Поворот, другой, улица круто вильнула и ушла вверх в гору. От неё в сторону тонким прутиком вырос незаметный переулок, оканчивавшийся тупиком.
Там!
У стены кто-то лежал, а над ним склонились двое.
«Хорошо, значит, кто-то ещё услышал крики. Стоп. Или… Или это из-за них он кричал?»
Нами не помнила, как очутилась возле лежащего на земле ребёнка. В момент забыв про стоящих рядом людей, она сорвала с пояса сумку с базовыми медикаментами, лихорадочно соображая, что оттуда может пригодиться.
А потом увидела его лицо.
Джиро.
Он звал её! Так это был его голос! Как она могла не узнать? Только почему он теперь лежит в такой странной неестественно изломанной позе брошенной куклы?
— Джиро! Братишка, что с тобой? Держись! — Нами упала на колени и прижала мальчика к себе. Он был весь какой-то обмякший, холодный. Но он дышал! — Что с тобой, родной? Держись! Всё будет хорошо, я здесь!
— Семь сорок три, — прошептал на ухо мужской голос. — Время смерти. Запиши себе. Нами. Запиши, не забудь.
— Какой ещё смерти? Он живой! — возмутилась она и обернулась.
На неё смотрели Ичиро и Хитоми. Они ласково улыбались, тянули руки, приглашая обняться. Повзрослевшие, изменившиеся, такие родные. Её друзья… Сердце доверчиво забилось быстрее. Они были красивые. Они были живые!
Не веря своему счастью, Нами потянулась к ним. Но замерла. В улыбках друзей гадюкой проскользнуло что-то злобное. Гнилостно сладкое и отдающее мертвечиной.
Она с трудом сглотнула подступивший к горлу спазм. Во рту пересохло.
Так не должно быть. Они же… Они… Они давно…
Мысль обрывалась, выскальзывала из фокуса, как лягушка из рук, но понимание того, что так не должно быть, не давало покоя.
Нами крепко зажмурилась, пытаясь прогнать видение.
Увы. Видение существовало и по ту сторону век.
— Ну как? Теперь ты сильная шиноби, да? Джинчуурики, да? Твоя жизнь много значит. А наши? Что насчёт наших жизней? — Хитоми медленно наклонилась и коснулась шрама на брови Нами холодными пальцами. — Мой след. Узнаю. А смотри-ка, сестрёнка, что у меня здесь. Вот, потрогай. Это твой след. — Подруга отбросила назад шелковистые волосы и расстегнула воротник. Её шею покрывали чёрные язвы и пузыри, а под изуродованной плотью белели сухожилия и косточки ключиц. — Как тебе? Потрогаешь?
Бежать. Спрятаться. Это просто сон. Он закончится, если она уйдёт отсюда.
Друзья улыбались, хищно нависая над ней. И Нами понимала: идти некуда, они будут везде. Рядом. Всегда. Вечно.
Хотелось забиться в угол. Перестать видеть. Перестать слышать. И кричать. Истошно кричать, пока они не уйдут.
— Эх ты. Врала нам в лицо. Всё знала заранее. Всё спланировала. Всё придумала. Какая же ты хитрая девочка. Хитрая-хитрая маленькая предательница, — грустно вздохнув, протянул светловолосый юноша.
«Ичиро не такой! Не такой! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Пусть это закончится! Хватит! Не нужно!»
Она хотела кричать эти слова. Так хотела кричать.
Но у неё не было рта.
Внутренности стиснула паника: «Не может быть!» Рука метнулась к лицу… и осталась неподвижной. Ни один мускул не сократился, тело не повиновалось командам ума. Нами сжимала Джиро в объятиях и не могла их разжать.
Сердце и разум исступлённо забились в тупой неподвижной клетке из мяса и костей, пытаясь выломать хоть прутик и сбежать, сбежать.
Бесполезно.
Не шевельнуться. Не моргнуть.
Не закрыть глаза. Не открыть глаза.
Не издать ни звука. Не перестать кричать.
Все действия смешались в одну бесконечную невозможность сделать хоть что-нибудь!
«… гендзюцу, — произнёс вдруг в сознании голос. — Слышишь меня, мусмэ? Это гендзюцу. Отпусти меня, и всё пройдёт».
Картинка перед глазами замигала, поплыла жидкими разводами цветной туши. Лица двоих перед ней исказились, растянулись, будто мокрое тесто, а потом стали точь-в-точь Темари и Гаара.
— И какой из тебя шиноби? Тебе вообще трудно с шиноби, — с ласковым упрёком вздохнула новая Темари. — Я бы посоветовала тебе сдохнуть.
Гаара молчал. Он просто стоял и пристально смотрел с плотоядной усмешкой, непостижимым образом растягивающей рот от уха до уха, и время от времени облизывал губы нечеловечески ярким красным языком.
«Темари, Гаара… Но почему? За что? Откуда они здесь? Почему они?!»
Разум запутался в паутине страха, споткнулся и беспомощно соскользнул вниз по склизкой спирали безумия на несколько витков.
Откуда она знала, что у безумия есть витки? Ниоткуда. Зато ощущала её всем существом — эту дьявольскую спираль, затягивающую в себя, топящую в бесчисленном множестве своих миражей, плодящихся под светом потусторонне ярких звёзд. А она — маленькая заблудшая душа — была обречена вечно сползать по ней вниз, вниз, вниз. И не будет тому путешествию в ад ни конца ни края…
«Отпусти меня. Это всего лишь гендзюцу, мусмэ. Не будь дурой. Оно сведёт тебя с ума. Я не шучу».
Конечно! Ведь есть он! Отпустить демона — и всё закончится. Так просто. Чего же она ждёт? Он уничтожит этих… Кто они вообще такие? Пусть уничтожит, и Суна…
Суна? Суна… Какое знакомое слово…
Нет, так нельзя. Она должна справиться сама.
«Кай! Развейся же ты! Кай! Кай! Пожалуйста!»
«Не будь дурой. Гендзюцу могу развеять только я. Тем более такое. Вспомни договор!»
«Я не… Нет!»
«Тогда мы просто подождём. Твои силы иссякнут. А мне несложно подождать. Но помни про риск. Ты рискуешь рассудком».
Стоп. Нельзя паниковать. Гендзюцу не страшно. Отпускать демона на свободу — вот это страшно.
Картинка снова мигнула и поплыла.
Рядом находились совершенно незнакомые люди — трое шиноби в белых тканевых масках, скрывавших нижнюю часть лица. Два парня и девушка. Никаких фальшивых Ичиро и Хитоми. Никаких Темари и Гаары.
Вот так. Она сопротивляется. Она развернулась, сделала шаг наверх, к реальности. Получается! Она… Она по-прежнему не могла пошевельнуться. Она была марионеткой в тесном свитке кукольника, способной только таращиться на мир глазами из потрескавшегося стекла.
Вниз по спирали.
Ну, раз так, тогда… Тогда она будет смотреть на мальчика, который у неё на руках! Счастливое озарение накрыло с головой: «Джиро. Это же он. Он здесь! Как хорошо!»
Нами беззвучно заплакала от радости.
Вместо прозрачных слёз на лицо Джиро закапала кровь, пятная его алыми разводами.
Почему? Да это же… иллюзия? Опять!
И она снова забилась в попытке вырваться. Обессилевший в неравной борьбе разум лишь слабо трепыхнулся и увяз на очередном витке безумия.
Нами смирилась. Раз так… Тогда она просто посмотрит на Джиро и подождёт. Да-да. Как ей раньше не пришло это в голову?
Виток вниз.
Нами посмотрела на лицо Джиро и ощутила, как сердце сжимает смутно знакомый болезненный восторг. До чего же это было хорошо — знать, что он жив! Жив! Просто спит, выздоравливает после неудачного запечатывания демона! Всё остальное ей приснилось. Смерть и так далее…
Виток вниз.
Есть ли дно у безумия и иллюзий?
А даже если и есть…
«Поспи, братишка. Всё будет хорошо, я рядом. Мы с тобой посидим здесь немного, а как проснёшься — пойдём на берег, — мысленно пообещала другу Нами. — На океане сейчас шторм, и мы будем собирать ракушки. Соберём много-много, сколько сможем унести, и ты непременно встретишься с мамой».
Вниз.
Зачем бороться, если он жив?
Зачем? Зачем?
Не… зачем.
***
Трое молодых шиноби стояли над съёжившейся у стены девушкой, которая раскачивалась из стороны в сторону и баюкала на руках свою поясную сумку, беззвучно шевеля губами.
— Как-то накрыло её… чересчур. Тебе не кажется, Кацумэ? — неуверенно спросил один из парней. Он наклонился и, придерживая лезущую в глаза длинную белую чёлку, критически рассматривал Нами.
— Ну-у да, есть такое дело… Сама не ожидала, — ответила та, кого назвали Кацумэ — куноити с зелёными глазами и каштановыми волосами.
— Что это за гендзюцу? Новое?
— Ага. Было в том свитке, от Адачи. Помнишь, он давал? «Генго»* называется. На речи основано. Очень удобная штука. Как я поняла, играет на страхах и воспоминаниях. Ну, судя по её состоянию, так и есть. Для первого раза, по-моему, неплохо вышло, а?
— Крута-а, — протянул парень уважительно. — Ты крута. Нет, ты чёртов гений, Кацумэ! Правда, мне больше нравился первоначальный план с обычным нападением.
— Не, ну я рада за тебя! — фыркнула куноити. — А я виновата что ли, что эту девку не подкараулить? Всё время по сторонам оглядывается как шальная, рука на оружии, маршруты меняет. Я бы с ней в бой не полезла. А ты?
— Твоя правда. Но она умом-то не тронется? Я вот чего волнуюсь.
— Ой, да хер её знает, Амато! — с нескрываемым уже раздражением отозвалась Кацумэ и одёрнула рукава своей кофты. Задираясь, они обнажали уродливые белые шрамы, и девушку это злило. Её пальцы, скрытые перчатками, плохо гнулись — там, под светлой тканью тоже скрывались рубцы, только более рельефные, похожие на лоснящихся белых змей. — Ты чё как на допросе, а? Достал уже. Свихнется-не свихнется. Плевать! Чего там этот старый дрын вам сказал с ней сделать?
— «Делайте, что хотите с его шавкой», — протянул молчавший до этого парень, самый высокий из троих, и развёл руками. — Это цитата, если что.
— Поня-я-тно. Сука… — Кацумэ скрипнула зубами. — То есть он не хочет подставляться прямыми инструкциями, а хочет обставить всё так, как будто инициатива наша. И зачем только я с вами связалась…
— Из-за папаши своего. Разве нет, до-о-ченька?
— Пошёл ты, Икари! Плевать мне на политику. Я хочу за шрамы рыжей твари отплатить. Своими руками, вот этими, которые он изуродовал.
— Они у тебя разве не с детства? — Икари потянул рукав девушки вверх и тут же получил злой шлепок по рукам.
— Отвали! Я их от этого больше любить должна по-твоему? Если эта затея ударит по нему, я на радостях расплачусь и станцую на столе. — И Кацуме небрежно пнула Нами в бок. Амато, глядя на её выходку, поморщился.
— Так чего, ребят? Поторопимся? Вдруг пойдёт кто? — снова подал он голос.
— Тут глухой переулок, я специально её сюда зазывала, — огрызнулась Кацумэ. — И проверила, что АНБУ этот квартал не патрулируют — они сейчас там, где пришлый деревенский сброд живёт… Короче, умная я, а не как вы. Но гендзюцу может и ослабеть, это да. Думайте быстрее, что делать будем?
— М-м… Предлагаю оставить пару шрамов для начала. За оскорблённую честь нашей милой Кацумэ. — Икари присел перед Нами и провел ладонью по лицу, отбрасывая волосы. — Слушайте, а ничего у него помощница, оказывается. Эй! — Он приподнял её голову сжав подбородок и покрутил в из стороны в сторону. — Что-то в ней определённо есть. Мне по вкусу такие. Лапочка, ты слышишь? Я тебя сильно уродовать не буду. Чуток поиграемся и всё.
Он опустил пальцы на шею и с видимым удовольствием сжал посильнее.
— Эй! Сказано не убивать!
От резкого окрика Икари отдёрнул руку.
— Амато, дебил, не ори! Кто убивать-то собирается? Я так размышляю. Адачи что сказал: нужно разозлить верхушку Конохи ровно настолько, чтобы они потеряли доверие к рыжему уродцу, пожелали сместить его с поста и приняли меры. А эта девочка их ценный кадр и дипломат. Нападение на дипломата достаточно веский повод для разрыва отношений. Главное, чтобы были последствия. О-о, слушайте, а можно отрезать эти симпатичные пальчики. Или… Как вам ослепший посол? Такой несчастный случай! Ох, не уследил Казекаге, дальше носа своего не видит!
— Сойдёт! — одобрила Кацумэ.
— А войну за такое Коноха нам не объявит? Если она ещё и гендзюцу не выдержит, умом тронется… — засомневался Амато.
— Даже если и объявит, то что? Тогда внутри Суны против демона пойдут те, кто сейчас на его стороне. Вина-то вся на нём будет. А дальше отцы перехватят контроль, войнушку замнут, выродка нашего сдадут Листу на опыты. Всё сложится, как по нотам, я вам говорю.
— Звучит хорошо… Слушайте, а это же правда она воду добыла? Да?
— Амато, слезливая девка! — цыкнул Икари. — Ты сюда дело делать пришёл или в пожалейку играть? Тебя колышет, что она добывала? Хоть золото. К тебе домой вода по отдельному каналу поступала без перебоев? Вот и заткнись.
— Ну… А вы точно к такому готовы? Она вроде как своя, и мы в своей деревне. И воду… Ай, ладно. Шукаку с вами. Как скажете. Просто если он узнает…
— Ты зачем вообще попёрся, если не готов? Ты ниндзя или библиотекарь, твою ж мать? Не беси меня! — Кацумэ, потеряв последнее терпение, пихнула парня в плечо.
— А как насчёт развлечься с ней перед основной частью? — отвлёкся Икари. Он продолжал водить ладонью по лицу Нами, поглаживая скулу и губы. — Жалко девчонку, слепая не нужна будет никому. Я ей услугу окажу, так и быть. А Коноха пусть думает, что это он.
— А кто сказал, что нет? — безразлично пожала плечами Кацумэ, обернувшись. — Спит она, поди, с рыжим, вот и вся их дипломатия… Э-э-й, слышь, ты штаны-то застегни! Совсем уже отсталый? Гендзюцу не вечное, сказала же!
— Да он дольше тридцати секунд всё равно не продержится, — отыгрался за «слезливую девку» Амато. — Это в лучшем случае.
— Я тебе за тридцать секунд смерть организую, тварюга! — рыкнул Икари и хрустнул кулаками, уже засветившимися чакрой.
— Всё, задрали! Заткнитесь оба! — зашипела на напарников Кацумэ. — Сама всё сделаю! Остановимся на варианте «слепой посол». Подержите её, давайте.
Икари в последний раз зло зыркнул на Амато и запрокинул Нами голову, пережав шею плотным хватом, чтобы девушка не могла вырваться, даже если ослабнет иллюзия. Амато аккуратно взял её за руки, поглаживая пальцы с робким сожалением и хмурясь. Кацумэ же, повертев с сомнением кунай в руке, убрала его и достала сенбон:
— Во. Этим поточнее будет.
Она деловито влила в иглу свою чакру и навела на правый глаз Нами. «Светлый, как и у рыжего выродка. Фу!» Отметила, как резко расширился зрачок. Значит, девчонка видит их и воспринимает происходящее? Ну, тем хуже для неё, останется в гендзюцу подольше, чтобы наверняка никого не узнала после.
Кацумэ недрогнувшей рукой ударила.
Сенбон вырвало из пальцев порывом ветра и отбросило в неизвестном направлении.
— Что за чёрт! — Кацумэ потёрла руку, по которой что-то шершаво корябнуло.
Её передёрнуло. Это был не ветер. Это был…
— Песок! Мать вашу!
Она кинулась в сторону и вверх, но хлёсткий удар сбил с ног. Что-то беспощадно сильное поволокло в сторону, и с размаху припечатало спиной об стену, выбив воздух из груди и хрустнув рёбрами.
— Кай! — раздался хорошо знакомый всем троим голос. Тихий, низкий, убийственно спокойный.
Визжать от страха помешал песок, который сорвал маски и запихал их кляпами в рты. Он же закрыл глаза, сковал руки и ноги. Молодые шиноби повисли безвольными кулями, дрыгаясь и мыча сквозь ткань.
Гаара давно не испытывал такой неукротимой жажды убийства. Огромных, поистине нечеловеческих усилий стоило ему собрать крупицы трезвого разума, чтобы отвернуться от ублюдков, распятых бабочками на стене.
Он опустился рядом с Нами и с облегчением вздохнул. Глаза целы. Сенбон оставил только длинную царапину на щеке.
— Нами? — позвал он.
Она подняла голову. Гаару прошиб холодный пот.
Нами смотрела на него с кроткой умиротворённой улыбкой. Глаза её были действительно невредимы. Всё такие же серые, светлые в окружающей темноте и… чужие. Бессмысленно пустые. Мёртвые, как окна заброшенного дома, в которых угас прежде ярко горевший свет.
— Нами, нет…
Она оживилась, увидев его.
— Гаара? Представляешь, а Джиро-то жив! Это Инори-сан, это она его опять вернула. Помнишь, я рассказывала? Так вот, смотри! — и указала на свою сумку. — Вот! Только тс-с, тихо, он спит ещё. Но когда проснётся, я буду рада, если вы подружитесь, ведь я вас обоих так…
Сквозь звон в ушах до него долетали только обрывки фраз. Она должна была уже выйти из иллюзии! Она должна была…
— Нами… нет. Пожалуйста. Нет. Кай! — зашептал Гаара онемевшими губами и несколько раз подряд повторил печать и формулу отмены гендзюцу.
Ничего не менялось.
Из груди вырвалось тихое рычание. Песок загудел, заполняя весь переулок, и ринулся к троим шиноби.
«Убить их. Убить. Убить. Убить».
Гаара в последний момент сморгнул багровую пелену, разлившуюся перед глазами, и песок, выбив фонтан каменной крошки из стены рядом с пленниками, осыпался на землю.
— Кай. Нами, очнись. Кай! Нами! Это не Джиро. Тебе снится. Его нет, понимаешь? Нет его. — Гаара слегка потряс девушку за плечи.
Нами перестала улыбаться и посмотрела на него широко распахнутыми глазами.
— Нет? Как нет, Гаара? Зачем ты так говоришь? Вот же он, перед тобой, — прошептала она с мягким укором, поглаживая сумку так, словно это была голова ребёнка.
Гаара медленно встал. Тело принадлежало ему, но в то же время и ещё кому-то. Другому, жаждущему убивать, крушить, уничтожать. Другой пока был слабее. Пока ещё.
Он достаточно хорошо знал троих шиноби и сразу понял, кто наложил гендзюцу — фотографическая память уже листала страницы досье. Кацумэ Гатари, куноити старше его на пару лет. Младшая дочь старейшины Гатари. Достоинства: редкий талант в области наложения иллюзий. Недостатки: слабое тайдзюцу, психическая неуравновешенность. Не допускается до серьёзных миссий. Пометка: отец в оппозиции. Прочее (от руки): ненавидит Пятого Казекаге.
Безо всяких досье Гаара помнил, за что: в детстве Кацумэ от спонтанного нападения песка спас Яшамару, но тот случай отпечатался на её руках несводимыми рубцами и рытвинами. Песок проник слишком глубоко в ткани, и залечить эти следы медики так и не смогли. Гаара ещё пытался извиниться за причинённую боль и вручить ей лекарство в тот же вечер. Оно могло бы спасти руки. Но… ничего не вышло, Кацумэ прогнала его с порога.
Всё это осталось в прошлом. Сегодня она стала преступницей, и извиняться он точно не станет.
Песок выдрал кляп изо рта куноити, едва не выломав заодно и зубы. Она попыталась взвизгнуть, но песчаная рука сдавила гортань, перекрыла кислород, отчего девушка подавилась воплем и зашлась в кашле.
— Снимай гендзюцу, — прохрипел Гаара чужим голосом, нависнув над ней.
— Что, неужели она нужна тебе в здравом уме? Да забей, кто будет с тобой в здравом уме, урод? — Кацумэ ненавидела так сильно, что даже задыхаясь от ужаса, всё равно сопротивлялась и упивалась его бессилием перед запретной техникой.
Чаша гнева переполнилась молниеносно.
— Снимай гендзюцу, — раздельно повторил Гаара и на миллиметр свёл напряжённые пальцы. Песок вгрызся в плоть, готовый разорвать на части, куноити забилась, царапая ногтями стену.
— П-печать. Н-над-до. Сложи-и-ть, — прохныкала она, когда пытка приостановилась. От вызывающего поведения не осталось ничего. Кацумэ тряслась, по щекам катились крупные слёзы. Теперь она по-настоящему испугалась и всем своим видом взывала к жалости.
К жалости. Ха-ха. Главное, чтобы сознание не потеряла от боли раньше времени.
— Ложь! — Он схватил её за горло сам, глядя в побелевшее лицо. — Это запретное гендзюцу. Без печатей. И ты его снимешь. Сию секунду. Иначе я избавлю тебя от шрамов вместе с руками.
Песок вновь сдавил её запястья. Кацумэ тонко захныкала от боли и замотала головой, кусая тряпку и ударяясь затылком об стену. Парни рядом вели себя тихо, словно их вообще не касалось происходящее. Спустя несколько секунд Гаара отпустил конечности куноити и выдернул кляп.
— А теперь начну по кускам отрывать, — равнодушным тоном сообщил он. — Начну с мизинцев.
— Нет, прошу… К-к-кай, — простонала Кацумэ, всхлипывая.
Он заткнул ей рот и бросился к Нами.
— Гаара… Ты?
— Нами, — голос сорвался на сиплый шёпот, когда он понял, что её взгляд стал яснее, а сама она села ровно и теперь оглядывалась по сторонам, перестав наконец гладить чёртову сумку. — Я, Нами. Ты в безопасности. Подожди здесь.
Гаара вновь обернулся к троим горе преступникам.
«Соображать трезво. Спокойно. Всё обошлось. Итак. Отпрыски старейшин. Икари, Кацумэ, Амато. Амато тут что забыл? Сам дурачок, отец его не в оппозиции. Дед надоумил? Или… Это же он дружит с младшими детьми Адачи. А ещё с детьми Химитаро…»
— Рассказывай, — приказал он, выдернув кляп изо рта Амато.
— Ээ… Э-э-т-т-то-о А-а-д… А-ад…
— Адачи, — закончил за него Гаара. Голос завибрировал от гнева, перед глазами занялось кровавое пламя.
— Д-да. К-к-казекаге сама. М-мы ничего… Ничего не сделали… девушке. Мы так… Ну знаете… Шутили… Да. Это Адачи, он с-с-казал ей навредить, но м-мы не стали.
Под конец своей речи парень чуточку осмелел и начал врать в лицо. Гаара в ответ рассмеялся и слегка свел пальцы. Он так хотел сжать их изо всей силы, так хотел, но передумал. Все трое завыли в кляпы. Пока больше от ужаса, чем от боли.
— Шутили? Что, правда? — Звериная ярость отвоёвывала власть внутри шаг за шагом. — Слушайте меня, отбросы, — заговорил он своим самым проникновенным голосом, делая ударение на каждое слово. — Я бы вас прямо тут закопал. Заживо. Да закон не велит. Завтра вы приползете в резиденцию. Будете молить о прощении. И не меня — её, шиноби дружественной Конохи. Ваше счастье, если она будет в сознании и в своём уме. Но чтобы заработать право и дальше пачкать собой этот мир, вы приведёте ко мне тварь, которая всё это затеяла. Адачи. Где он, как вы его отыщете — мне плевать. Если завтра в девять я не увижу вас в резиденции вместе с Адачи, на коленях и в слезах… Я вас найду. Очень быстро. В любом углу пустыни и не пустыни тоже. А когда найду, мы вместе вспомним, как весело шутить с песчаным демоном. Я докажу, что возможности ваших тел так же безграничны, как моя больная фантазия. Понятно? — закончил он полушёпотом, и губы сами растянулись в старой доброй кровожадной улыбке.
До чего же приятно снова быть собой, верно?
Шиноби, мелко дрожа, залепетали что-то. Песок ослабил хватку, и они свалились на землю мешками грязного белья, сложились пополам от боли, отплёвываясь, поскуливая и заходясь в припадках кашля.
— У вас девять часов, — прошипел Гаара. По взмаху руки песок оскалился на троицу острыми шипами, и они побежали, спотыкаясь друг об друга и падая.
Гаара прикрыл на мгновение глаза и сцепил зубы, подавляя желание догнать и прикончить. Надо вернуться. Вернуться к девушке за его спиной.
Стало мертвенно тихо. Жилых домов в этом переулке не было. Полузаброшенный старый квартал. Он ведь шёл сюда проверить, не навредили ли шестёрки Адачи старику Катаи, его дочери и их «Овария». Какой только Ками надоумил его сделать это именно сегодня и в этот поздний час?
Гаара подошёл к Нами. Она уже полностью пришла в сознание и стояла, прислонившись к стене и теребя замки на сумке. Увидь он её днём на улице, решил бы, что она просто скучает, ожидая опаздывающего друга где-то у лапшичной.
— Как ты, Нами? — неожиданно мягко и ласково вырвалось само собой.
— Хорошо.
О-о… Будь он проклят, если поведётся сейчас на это её «хорошо».
— Гаара, скажи… значит, Джиро… не жив? — Она вскинула на него взгляд полный недоумения и детской обиды.
— Нет, Нами. — Гаара помедлил, по крупицам собирая нужные слова и мужество их произнести. — Джиро… давно умер.
— Но я видела!.. Я думала…
— Гендзюцу, Нами. Это было гендзюцу.
Густой воздух переулка выпивал из голоса и из души всю силу. Слова шелестели сухо, ломко и ранили его самого. Но как иначе стереть это болезненное удивление и недоверие из её взгляда?
— Значит, и Ичиро с Хитоми не было?
— Не было. Только эти трое, — выдохнул он. — Шиноби Песка…
— О… Понятно. Спасибо, что объяснил, Гаара. Ладно, ладно. Да. Тогда я пойду. Домой пойду.
Словно болванчик Нами кивала в такт своим словам и старательно тянула вверх уголки губ — улыбкой получившуюся гримасу Гаара бы не назвал.
— Я иду с тобой, — сказал он.
— Да? Спасибо. Извини за беспокойство.
Она вскинула руку, чтобы привычным жестом заправить волосы за ухо, но дёрнула, запутавшись в них пальцами, и выдрала тонкую прядь. Рука неконтролируемо тряслась.
Нами однажды видела, как перенабивали потрёпанные мягкие игрушки для малышей. Почему-то эта картина навсегда врезалась в память. Обветренные руки с узловатыми суставами — кажется, они принадлежали старшей воспитательнице — ловко вытряхивали из тряпичных кукол и зайчиков содержимое, выворачивали оболочку наизнанку, швами наружу, а после стирки заново забивали в неё вату точными быстрыми движениями. Именно так происходило сейчас осознание окружающей действительности — резкими толчками, словно её в голову, предварительно вывернутую наизнанку, запихивали те самые обветренные равнодушные руки.
Вот девушка с довольным лицом целится острием иглы ей в глаз. Ёкиджу громче и громче призывает снять ограничения и отпустить его. Ругается, рычит, что она станет слепой сумасшедшей калекой. Потом обещает не громить Суну, если выпустит. Обещает просто так помочь. Знаем-знаем. Старые уловки. Хитрый демон врёт. Нами точно знает, что так нельзя, и собирает последние силы, отбросив жалость к себе. Всё неважно, кроме того, что демон должен оставаться взаперти. Потому что Гаара, Канкуро, Темари. Потому что вся Суна, друзья, Джиро жив. Хитоми с Ичиро — страшные какие-то, но тоже живы. Всё это расплывчатое, смутное, полузабытое, но очень важное. Нет ничего важнее, какой бы не была цена. Демон перебьётся и точка.
Нами готовится к боли. Но боли нет. А та девчонка пропадает. Кто-то стонет. Появляется Гаара и говорит, что Джиро нет.
А как нет, когда есть?
Нами с нежностью смотрит на друга. У него такие детские ещё, чуть припухлые черты, светлые русые волосы, распадающиеся на пробор, и белесые не по-мальчишески длинные ресницы веером. Она мечтает погладить его по макушке или в шутку щёлкнуть по носу. И вдруг он истаивает, как тень, ни словечка не сказав о том, куда идёт. Раз и всё. Рука гладит пустоту. А вместо мальчика на коленях лежит сумка.
Гаара где-то на периферии мира как заведённый повторяет, что всё было иллюзией. Эта часть информации доходит до неё особенно долго и неохотно. Мозг выплёвывает её, отказываясь переваривать. Нами упрямо пытается расфокусировать зрение так, чтобы опять увидеть Джиро, но ничего не выходит.
И тогда, наконец, разум пробуждается от иллюзии окончательно.
Ничего не было. Джиро десять лет как мёртв. Он давно уже встретился со своей мамой… Они все мертвы.
Понимание бьёт наотмашь по затылку и взрывается в груди огромной чёрной бомбой. Сокрушает все барьеры, превращает и чувства, и внутренние органы в сплошное месиво. Невозможно дышать. И больно. Почему-то больнее, чем в первый раз…
Гаара смотрит с такой искренней тревогой и заботой, что Нами не хочется показывать ему помимо своей очевидной тупости ещё и слабость. Она на секунду прячет лицо в ладонях, чтобы стиснуть зубы и сдержать взрыв внутри. Недостаточно. Она прокусывает губу и слизывает капли крови — это действует лучше.
Нужно оставаться адекватной. Поблагодарить за помощь, пойти домой. «Давай же, давай, ты чертовски хороша в подавлении любых эмоций».
Получается, как всегда получается. Её тело уже пробормотало нужные слова, но Нами решает повторить ещё раз:
— Спасибо, Гаара. Спасибо. Ну, я пойду.
Осталось вспомнить, в каком направлении дом. Или снова положиться на тело? Оно вспомнит. Нами делает шаг вперёд и, споткнувшись на ровном месте, влетает в Гаару.
«Как неловко, чёрт… Надо извиниться».
Вместо извинений из горла вырывается всхлип.
Когда Нами пошатнулась и практически упала в его руки, Гаара вздрогнул, но инстинктивно поймал её. Удержав равновесие, она попыталась вырваться и пойти дальше. Дёргалась, бормотала что-то про дом и недомытую посуду. Гаара соглашался. Соглашался с тем, что нужно срочно идти, и с тем, что сейчас же надо переделать кучу дел, заполнить отчёт и дочитать книгу… А сам продолжал удерживать её на месте. В конце концов Нами затихла, уткнувшись лицом ему в плечо, и застыла, не дыша. Пугающе неподвижная и холодная. Тогда он осторожно обнял её, стараясь не сжимать слишком сильно, и сомневаясь, не причиняет ли дискомфорта. Она не реагировала.
— Нами?
Надеясь вызвать хоть какой-то отклик, Гаара погладил её по голове и через мгновение ощутил, как напряжённые плечи дрогнули под его руками.
Нами всхлипнула во второй раз, вжалась лбом ему где-то между шеей и ключицей и заплакала. Тихо и так безутешно, что сердце у Гаары заболело, наверное, во второй раз в жизни. Дальше стало хуже. Её начала бить крупная дрожь. Беззвучный плач превратился в судорожные рыдания, а затем в скорбный вой, приглушённый его телом.
Такие звуки человек в своем уме просто не мог бы издать.
— Нами. — Гаара прижал её к себе сильнее, мысленно приказывая собственным рукам не трястись от подступающей паники. — На-ми. Нами.
Он продолжал обнимать и неловко гладить Нами по спине, повторяя её имя по слогам и не зная, помогает этим или мешает. Ткань рубашки на плече пропиталась влагой, и он думал, что никогда не видел столько слёз. Целый океан. Чёрный-пречёрный. Будь на его месте кто-то другой, он бы наверняка подобрал правильные слова для такой ситуации. Что-нибудь вроде «Возьми себя в руки» или «Всё обойдётся». Но Гаара такого не умел. Он бы с радостью забрал часть её горя, но был бессилен сделать хоть что-нибудь. Поэтому просто ждал и прижимал задыхающуюся от слёз девушку к себе так крепко, как будто это могло спасти её разум, не дать ему развалиться на куски.
Она же выдержит и это тоже? Она сделана из стали…
Правда ведь?..
Главное, чтобы она вернулась.
О Ками, пусть она вернётся! Как же он без неё?..
***
Холодная спираль иллюзии рассыпалась, оцарапав осколками рассудок. Дальше Нами ждала её личная трясина. Та, что всегда была под ногами, куда бы она ни шла. Теперь её невозможно было игнорировать. Теперь она оказалась как никогда близка к тому, чтобы провалиться туда и захлебнуться. Теперь она впервые испугалась и готова была просить о помощи.
«Спаси, пожалуйста. Не оставляй меня. Мне так страшно… Я больше так не могу».
Непослушные губы только кривились в рыданиях, а звуки не выходили из пережатого спазмом горла. Но просить и не требовалось. Помощь уже была здесь.
— Я с тобой, Нами. Я с тобой. Я в тебя верю.
Знакомый голос тихо звал и звал по имени, повторял его как молитву, перекрывал зов безумия и заставлял хотеть вернуться. И ещё были горячие руки, обнимавшие её, сжимавшие так крепко, что дышать становилось тяжело, но от этого, как ни странно, сердце переставало рваться на куски. Ради одного этого голоса и этих рук Нами отказывалась тонуть и бессознательно прижималась крепче к щедрому источнику тепла и ясности, видя, будто бы во сне, нагретые солнцем камни и рябящий от жары воздух — мираж прямо посреди ледяной ночи.
Времени прошло не меньше сотни лет, наверное, прежде чем слёзы почти иссякли. Когда тело в секунду рассыпалось песком и тут же вернулось в привычное состояние, но в другом месте, Нами не сразу поняла, что случилось. Странное ощущение заставило поднять голову. Это уже был не переулок.
— Мой дом, — услышала она голос Гаары и, сообразив, в какой ситуации находится, отстранилась и уставилась в пол, пытаясь незаметно вытереть глаза.
Гаара развернул её за плечи и подтолкнул к какой-то двери. Открыл, завёл в помещение, оказавшееся ванной, и включил в раковине воду.
— Проходи, умойся. Полотенца справа в шкафу. Сейчас я дам тебе другую одежду и сделаю чай.
Он проговорил ещё что-то нейтрально успокаивающее и вышел, прикрыв дверь.
Нами некоторое время смотрела прямо перед собой, ровным счётом ничего не соображая. Потом села на край ванной, упёрлась лбом в стену и сделала глубокий жадный вдох, показавшийся ей первым вдохом в жизни. А после попыталась немного осмотреться. Почти всё здесь было как у неё в квартире, только запахи отличались. Они были стандартны и нейтральны, словно здесь никто не жил. Впрочем, Гаара здесь и не жил.
Посидев немного, она с трудом поднялась на ноги, зачерпнула воды, которая тонкой струйкой текла из крана, сделала несколько глотков и поспешно перекрыла кран. Горло саднило, глаза щипало от слёз. Внутри было пусто и оглушительно тихо, а тело казалось слишком лёгким, неуправляемым, как пузырёк воздуха в воде. Пришлось снова сесть, чтобы не упасть.
«Загадочные вы, люди. Зачем вам это? Вода в глазах».
«Слезы? Смывать боль. Как грязь водой», — равнодушно пояснила Нами, водя пальцем по белому краю ванны.
«И как? Смыла?»
«Наверное. Да».
«Не припомню, чтобы ты это делала раньше».
«Не делала с тех пор, как мы с тобой познакомились».
«Почему?»
Почему? Почему она не оплакивала смерти друзей, ни разу за все годы? Точно не потому что боль быстро ушла. Просто жизнь в Кири не прощала слабостей, слёзы там не работали. А всё, что не работало, приходилось отбрасывать, как балласт.
Это в приюте их ожесточённые детские битвы и кровавые ссадины с синяками казались чем-то масштабным, опасным. Сопоставимым с жизнью шиноби. Это в приюте можно было со смехом рассуждать про ранения и пытки, равняться на героических ниндзя, о которых слышали краем уха, и вечерами смотреть, как друзья играют в миссии, мечтая оказаться на настоящей. Романтика же!
Ха, романтика…
Когда жизнь макнула головой в эту романтику, выяснилось, что в сравнении с одногодками из Кири даже самые дерзкие из приютских — задохлики. Изнеженные тепличные растения, не знавшие, как ничтожна жизнь, и их собственная, и чужая.
Но они узнали. Очень быстро.
Многие ребята из приюта, мягкие по характеру и добрые, сломались после первых же миссий. Кири не жаловала слабаков в своих рядах, и совсем ещё зелёных шиноби, сразу после обучения, бросали на жестокие кровавые задания. Кто-то погиб на месте. Кое-кто вернулся с мёртвыми глазами, ходящими ходуном руками и заиканием, а потом тихо покончил с собой, не вынеся прелестей мясницкой работы. И только редким экземплярам вроде Горо новая жизнь подошла точно по размерчику.
Да, в общем и целом Шестой Мидзукаге был прав, утверждая, что шиноби из приютских подростков вышли жалкие. Отбросы. Надо было забирать их пораньше, «щенками»…
Нами и вовсе не хотела быть шиноби. Она не могла похвастаться выдержкой, стремлением к героизму или убийствам, равно как и дисциплиной. Но у неё оставалась младшая подруга, а значит и причина жить как можно дольше. Нами не знала, но чувствовала: не выдержит она — не самая хрупкая натура — не выживет в этой клоаке и более нежная Хитоми. Вина и долг перед друзьями стали всем: источником силы, защитой, проклятьем.
Джинчуурики и девочка с редким кеккей-генкаем Стали жили в стенах Резиденции и тренировались с Каге и членами АНБУ, но когда пришло время миссий, исключений для них не делали.
Пришлось научиться отключаться от происходящего. Любыми способами, как угодно. Медитировать, очищать разум от лишних мыслей, сбегать в себя, экспериментируя с растениями. С последним несказанно повезло: Пятый Мидзукаге, хорошо относясь к джинчуурики, позволил такие вольные, хоть и почти бесполезные на его взгляд, тренировки. Иначе надолго её не хватило бы. Из-за вынужденной экономии чакры убивала Нами не стихийными техниками, делающими смерть почти красивой, своего рода искусством, а почти всегда в ближнем бою — голыми руками, цепями, саем. Сворачивала шеи, перебивала позвонки, перерезала глотки. И без колебаний уничтожала цели прежде, чем это вынуждена была сделать Хитоми.
А потом втайне просила прощения у каждого убитого.
У неё были навыки и тело шиноби. Снаружи она была совсем как шиноби. А в душе так и осталась наивной гражданской девчонкой, которой лишь бы повозиться в саду и которая не рассчитала сил, бросая вызов судьбе.
Где-то глубоко внутри гнило и бродило застарелое горе вперемешку с виной, отнимая силы жить, и мертвецы ходили за ней по пятам во сне и наяву, неотпущенные, не простившие. И неважно, как далеко она сбежала от проклятых мест — от себя не спрячешься.
А теперь и утрату друзей, и свою искалеченную человечность Нами оплакивала на плече у настоящего, прирожденного шиноби, убивавшего с четырёх лет и не видевшего другой жизни.
От этой мысли сделалось смешно. Абсурд! Ками, ну какой же абсурд! Но если у твоей судьбы извращённое чувство юмора, почему бы не посмеяться вместе с ней?
Гаара так и застал Нами: она сидела на краю ванной и тихо смеялась, запрокинув голову и глядя в потолок. Он положил принесённую чистую одежду аккуратной стопкой на полку и присел рядом.
— Ты меня пугаешь.
Она перевела взгляд на него, потом отвернулась и помотала головой:
— Всё хорошо, не волнуйся. Это я так…
Опять «хорошо». Плохо.
— Хорошо это точно не выглядит. Посмотри на меня.
Вести её к врачу было бесполезно, а оставлять одну категорически нельзя. Не существовало «противоядия» от гендзюцу. Справится ли надломленная душа с последствиями иллюзии, зависело только от неё. И немного от него. А значит надо действовать. Гаара открыл кран и, смочив маленькое полотенце, решительно поднес его к лицу Нами. Она снова отвернулась и закрылась волосами, выставив перед собой руку.
— Не надо, Гаара! Я сама. Не смотри.
И почему, интересно, нельзя смотреть? Да, у неё были воспаленные красные глаза. Щёки расчертили дорожки от слёз и пыли. Спутанные и торчащие во все стороны волосы стали ещё светлее — появилось больше белых. И кровь запеклась на сухих искусанных губах. Но это не делало её… менее прекрасной и драгоценной.
Что? О чём он вообще думает?
Гаара аккуратно, но твёрдо взял Нами за подбородок, приподнял голову и повернул к себе.
— Не смей уходить в себя. Надо собраться, Нами. Нельзя остаться там. Нельзя дальше цепляться за прошлое, когда ты столько сделала для настоящего. Ты сама мне так говорила. Ты обещала верно служить Суне. И я тебе говорю: ты нужна Суне. Ты нужна мне. А сейчас закрой глаза и станет всё равно, куда я смотрю и что делаю.
Осторожными плавными движениями он стирал разводы грязи и соли с её лица. Убирал в сторону волосы, обрабатывал мелкие порезы и синяки. Нами больше не сопротивлялась. Она последовала совету, прикрыла глаза и сидела тихо, с силой сцепив пальцы на коленях в замок.
Гаара заметил, как она морщилась при малейшем движении корпуса, и, заведя ладонь ей за спину, без предупреждения прижал к рёбрам. От неожиданности Нами дёрнулась, зашипела, как дикая кошка, и открыла глаза.
— Повернись, — велел он.
— Не надо, — запротестовала она. — Всё в порядке, дышать не трудно. Это только ушиб.
Интересно знать: а когда он отказывается от помощи, Нами это так же раздражает?
— Повернись говорю.
Не слушая дальнейших возражений, он задрал край её куртки и майки до рёбер, где с левой стороны наливалась синевой гематома, и положил туда руку, подключив чакру для быстрой сканирующей проверки.
Сердце Нами билось прямо в ладонь. Отчаянно и быстро, как будто он поймал птицу.
Как замкнутый недотрога замкнутую недотрогу Гаара прекрасно её понимал. Его бесцеремонные действия приносили Нами дискомфорт, но все они были нацелены на одно: вытащить её из ментальной ловушки в реальность. Она должна думать и переживать о том, что происходит в настоящий момент. Должна сосредоточиться на физическом самочувствии, до последней капли вытеснить иллюзию и не оставить ей места. Потому что кто знает, что может вырасти даже из самой малой крупицы запретной техники. Старец Эбизо говорил, что таким вещам доверять нельзя, ведь даже их создатели до конца не в курсе, что именно они сотворили. Так что любые способы сейчас годились.
— Не перелом и не трещина, — авторитетно согласился Гаара, закончив проверку. — Для верности сходишь завтра к Хисотэ-сенсею. Переоденься. Я принёс чистую одежду. А потом выходи. Не нужно здесь прятаться, пожалуйста.
И ушёл.
Нами одёрнула майку и по инерции хихикнула.
Песчаный синигами.
Несущий смерть.
Так она о нем подумала, впервые увидев.
Ага.
Она должна была ненавидеть его и хотеть убить. Или он её — как пойдёт.
Всё пошло не так и не туда. Гаара раз за разом спасал ей жизнь и возвращал смысл. Она его полюбила.
Как там говорил Шестой? «Есть юмор в ситуации».
Определённо он тут был, этот самый юмор.
Но важнее другое: Гаара стал для неё примером человека, который сумел пройти сквозь свою скорбь, вину и утраты, не застряв в прошлом, и вышел оттуда другим. Вот чем она особенно восхищалась и чего сама не сумела когда-то.
Во второй раз наяву потеряв всех близких разом, Нами окончательно осознала, насколько нужен ей был такой пример. И ещё, что забыть друзей не сможет никогда, но попрощаться и отпустить их — да. И это единственный способ жить дальше. Только чем заполнить образовавшуюся пустоту?.. Следом за вопросом пришёл и ответ: её уже заполнила любовь. К Суне, к пустыне, к людям здесь — к коллегам, к «почти семье» в лице Канкуро и Темари. К Гааре, конечно. К маленьким салазариям, которые больше не были несчастными чахликами, оторванными от родной земли. Это она помогла им вырасти и окрепнуть на новом месте…
Нами снова глубоко вздохнула, почувствовав, как силы, подпитываемые из нового источника, понемногу возвращаются, и встала. В круглом зеркале над раковиной отразился кошмар — и это несмотря на все старания Гаары. Волосы в грязи и песке после тесного контакта со стеной. Губы синюшные, глаза полоумные, взгляд блуждающий.
«Давай же, посмейся, Ёкиджу. Что же ты не смеёшься? — потребовала Нами во внезапно нахлынувшем приступе злости. — Расскажи то, что ты рассказываешь всегда! Какое я ничтожество. Опасное и слабое. Скажи, что ещё бы немного, и я уничтожила бы половину Суны. Но только я не поддамся тебе и не дам разрушить здесь ни одного дома! Даже у насекомых находится сила, когда нужно защищать дорогое. Всё, можно смеяться. Давай!»
Вместо смеха последовало долгое молчание.
«Ёкиджу? Отвечай мне, бездушная ты тварь!»
«Чего ты орёшь? Я, как мог, предлагал тебе свою помощь».
«Так я и поверила в твою лживую помощь! Ну так, чего ты ещё не смеёшься? Сейчас самое время напомнить мне о природе людей и о том, что я идиотка. Я же совсем забыла про это».
«Не смеюсь, потому что не хочу! — Волк рявкнул так, что в ушах зазвенело, голова пошла кругом, а в собственных глазах ей почудились оранжевые сполохи. — Если ты не заметила, мусмэ, твоя чакра в гендзюцу закончилась, печать вскрылась, но воля оказалась сильнее моей, — закончил он уже спокойнее. И со странной незнакомой интонацией добавил: — Ты больше не насекомое для меня. Нами».
Нами растерянно продолжала смотреть на своё потрёпанное отражение, опираясь на раковину и ожидая традиционного продолжения в виде насмешек. Ёкиджу молчал. Тогда она на автомате принялась переплетать косу и вытряхивать из волос песок. Простые движения отлично упорядочивали разрозненные мысли, но понять демона не помогали. Такое с ним было впервые. Он это всерьёз? Больше не насекомое? И… он же терпеть не мог называть её по имени.
***
Пока Гаара ждал Нами из ванной, он успел приготовить чай и пристроить чайник с чашками на низкий столик у дивана. Правда, навыки на сей раз его подвели, и вместо хорошего напитка вышла невнятная дрянь. Однако это мало волновало сейчас, когда в голове разразилась буря.
Среди всех тревожных мыслей Гаара вычленил одну особенно страшную, буквально парализовавшую его: там, в переулке, он ни на секунду не задумался о возможном освобождении демона. Он боялся только за саму Нами и её рассудок.
Он. Казекаге. Думал не о деревне. А об одном человеке.
Эта мысль шла вразрез с принципами, которыми он жил все последние годы. Если опасность, нависшая над Нами, доводила его до такого безрассудства, то самое время задуматься… Кого он так хотел спасти, принимая рискованное решение о добыче воды? Сотни шиноби и гражданских или одну единственную девушку, которая без воды увядала на его глазах, как цветок? Может быть он намного глупее и эгоистичнее, чем думал?
Перед глазами встало строгое лицо отца. Отец бы такого не допустил. Отец всегда выбирал долг. Долг был превыше всего. Важнее семьи. А он, Гаара, только что, не колеблясь, выбрал одного человека. А главное, сделав свой выбор, он с ужасом понял: он больше не знает, какой вариант правильный. Истины, которые он считал универсальными, развеялись, как дым, не выдержав проверки реальностью.
Мысли, словно испугавшись слишком сложного пути, метнулись назад, к троим шиноби, скулившим в песчаных оковах. И как же трудно стало усидеть на месте! Внутренности скрутило от ярости.
Не какие-то внешние враги участвовали в нападении, нет! Свои же! Какой последней тварью нужно быть, чтобы напасть на человека, спасшего деревню и их собственные шкуры? Да ещё вот так, исподтишка, с запретным гендзюцу? Никаких оправданий им не находилось.
Воспоминание о том, как Кацумэ с сумасшедшей радостной улыбкой замахивалась сенбоном, обожгла чёрным пламенем. Гаара зажмурился, вцепившись ногтями в обивку дивана. Обнажённая ярость перетекала под веками лавовыми ручьями, разгоняла сердце жаждой крови. Гаара хрипло и прерывисто втянул воздух и понял, что уже долго не дышал. С тихим стоном он уткнулся лицом в ладони. Большие пальцы привычно вдавились в виски. Остановиться. Нужно остановиться.
Но как?!
Шиноби не святые, не монахи и даже не самураи. Но на такую скотскую неблагодарность, да ещё внутри собственной деревни, не имеет права ни один шиноби. Ооками был прав — люди хуже демонов.
Он старался любить жителей своей деревни. Искренне сумел хорошо относиться к ним. Но сейчас вся вера в людей, казалось, разом покинула его.
Это он был достоин ненависти, мести. Это он был неосторожен и не продумал всё, как должно. Но напали не на него! Нет, эти крысы нашли человека, показавшегося им достаточно уязвимым. Человека, в котором они безошибочно почуяли его, Гаары, слабое место.
Слабое место. Слабое! У тебя не должно быть слабых мест. У тебя абсолютная защита!
Ещё секунда, и он сорвался бы, догнал преступников шуншином, и довершил начатое, размазав их тонким слоем по стенам. И доказал бы, что у него нет слабостей. Нет и не будет! Пальцы конвульсивно дрогнули от желания сжаться в кулак и послать смертоносную команду. Смесь гнева, страха, отвращения к себе и желания посмотреть, как мозги ублюдков стекают по камням, выворачивали душу наизнанку…
Тихо скрипнула дверь, из ванной вышла Нами. Она задержалась возле порога, чтобы расстегнуть и скинуть обувь. Оставшись босиком, сделала пару шагов в сторону дивана и замерла на полпути, в чём-то усомнившись. Гаара давно не видел её без слоёв мешковатой формы, накидок и шарфов, и теперь она показалась ему непозволительно хрупкой и маленькой в его чёрной футболке, висящей на плечах, и свободных штанах. Гнев испарился. Он окинул взглядом мокрое лицо, влажные волосы, ещё сильнее закрутившиеся от воды в мелкие завитки у лба и висков, и отчего-то решил, что Нами походит на отбившуюся от стаи и попавшую под дождь птичку.
— Не нашла полотенце? Там слева…
— Нашла. Просто так лучше. — Она стёрла тыльной стороной ладони капли воды и улыбнулась, как бы извиняясь за помятый вид.
— Садись сюда. Я сделал чай. — Он подвинулся, указывая на диван.
— Спасибо тебе, Гаара. Мне, наверное, лучше пойти. Домой.
— Не уходи, побудь здесь, — услышал он и не сразу понял, что слова-то его собственные.
Нами потопталась на месте.
— Оставь свою одежду на стуле и сядь сюда.
Она вздохнула, медленно подошла к дивану и опустилась рядом, растирая лицо ладонями.
— Гаара, ты же понял, что я могла уничтожить половину деревни из-за случайного совпадения, да? — торопливо начала она, словно боялась передумать. — Помнишь, я говорила про договор с демоном? Я физически не могу развеивать иллюзии. Гендзюцу может с меня снять только Ёкиджу, в обмен на освобождение. И, кроме того, под гендзюцу он мог вырваться просто так, ведь я недавно использовала его чакру, когда мы… Короче, думаю, лучше мне подыскать другое место для жизни. Не деревню. Место, где не будет людей. Тебе не нужны такие проблемы…
Гаара выразительно пододвинул к ней чай.
«Пей, Нами. Не надо рассуждать о том, что мне нужно».
Она считала посыл, поджала губы, но послушно взяла кружку, чуть не расплескав напиток. Гаара тоже взял свою и нехотя попробовал. Определённо дрянь вышла.
— Ты никуда не пойдешь из Суны, — спокойно сказал он. — Риски были с самого начала. С самого начала я про них знал. Ты — мой друг, и я никогда так с тобой не поступлю. В сегодняшнем нападении виноват я. Я неправильно оценил настрой этой группировки. Прости меня. Прошлое моё, а заплатила ты.
— А если опять? Не они, так другие. — Нами чересчур звонко приземлила кружку на стол и уставилась на Гаару. — Сегодня повезло, а если в другой раз не повезёт?
— Не будет никакого другого раза, — твёрдо сказал Гаара. — Я сам буду охранять тебя теперь. Постоянно.
И опять. Опять между благополучием селения и благополучием одного человека он сделал выбор в пользу человека. Ещё раз. Теперь уже сознательный. Что-то было не так с ним. Что-то важное сломалось внутри безвозвратно.
Слабое место! Слабое!
— Переоценка рисков, вот и всё, — уверенно произнёс Гаара вслух, наблюдая, как Нами то сплетает, то расплетает пальцы на коленях.
И протянул ей руку, желая поддержать и одновременно нуждаясь в поддержке своего выбора. Нами вопросительно посмотрела в ответ, переводя взгляд то на его лицо, то на раскрытую ладонь, и он решил, что она проигнорирует этот неуклюжий жест. Но она протянула руку и вложила в его ладонь, невесомо скользнув от кончиков пальцев к центру.
Теперь Гаара смотрел на её кисть и не мог думать ни о чём кроме тонких пальцев с коротко остриженными ногтями, сбитыми костяшками, розовыми царапинами от работы с растениями и резкой границей между загоревшей почти дочерна кожей и естественным цветом там, где её закрывал рукав. А потом взял и накрыл руку Нами своей второй, как сделал недавно в Резиденции. В этот раз девушка не отстранилась, не сбежала, а наоборот подалась вперёд и с усталым полувздохом-полувсхлипом приникла лбом к его плечу.
— Ничего, если я так посижу?
— Ничего.
Гаара отпустил её руку и притянул за предплечья ближе к себе. Сам он оперся спиной на подлокотник дивана и, не встретив возражений, прислонился щекой к волосам Нами, вдохнув знакомый свежий запах. Пахло… «… всеми травами сразу и надеждой». Так она говорила? Да, именно так. Сразу пришло умиротворение. И почему он раньше так не делал? Ему тоже необходимо было успокоиться, перестать метаться между плохим и очень плохим выбором, между страхом за неё и за деревню и злостью…
Нами шевельнулась и обняла его за талию, теснее прижимаясь к боку.
— Можно? — Она готова была отодвинуться при малейшем недовольстве. Напряжение волнами исходило от зажатых мышц и сведённых лопаток.
— Можно. — Он накрыл её затылок всей ладонью, прижимая её лоб к своему плечу и окончательно сокращая расстояние между ними. Длинные серебристые волосы приятно сминались и струились под пальцами.
— Тепло.
— Что?
— Тепло с тобой. Спасибо, Гаара, что ты опять рядом.
— Не за что, Нами, — прошептал он, с удивлением понимая, что впервые стал для кого-то источником мира и утешения. Не потому что сражался, а потому что обнимал.
От этой мысли и от ощущения, что девичьи плечи и спина совсем расслабились под его руками, а Нами так нежно обнимает в ответ, Гаару охватила неясная, тёплая эйфория, как будто чьи-то ласковые ладони вынули сердце из неуютной грудной клетки и опустили в тёплые морские волны.
Ну и фантазии… Он и моря-то в жизни не видел. А впрочем…
Гаара удобно устроил подбородок на макушке Нами, закрыл глаза и разрешил себе не думать ни о чём или думать о чём угодно.
Как он в этом нуждался. Как давно и сильно, Ками.