– Я люблю котов.
– Я люблю тебя.
Лёжа на кровати в позе брошенной на берег морской звезды, Сынмин отдыхал после очередной изматывающей фотосессии. Но ради приближающегося отпуска, этот день он вытерпел. Уже большая часть группы отправилась на блаженный отдых, но не он, I.N и Чанбин. Они решили задержаться на неделю и выполнить своё расписание, чтобы порадовать фанатов. Остальные же были только рады уехать из душного и шумного Сеула в более спокойные места. Феликс и Чан на родину, в Австралию. Хан к брату, но не сказал куда. Явно в тихое место. Минхо, как и Хенджин уехали домой.
Кстати о Минхо. Именно благодаря ему, общий чат разрывался от сообщений. Суни покушал, Дуни играется с мячиком, а Дори просто лежит на ветхом диване на спинке. Просто очаровательно.
Дуни забросил мячик под холодильник, Суни теперь спит, а Дори сместился на подоконник. Мило.
Ким иногда думал, что своих котов Ли любит больше, чем мемберов или даже фанатов. Хотя очень вряд ли, огромного сердца Минхо хватит на всех. Он любит котов, а Сынмин любит его.
Сынмин перевернул подушку прохладной стороной, чтобы наконец-то уснуть. Тихий звук уведомления привлёк его внимание. Минхо вновь отправил фотографию котов. Уже не раздельно, а вместе. А потом с собой. Настоящая семья. Через какое-то время он выложит это фото в инстаграм и сделает надпись: «люблю котов». Сынмин сдержит порыв прокомментировать фото: «люблю тебя».
– Я люблю Day6.
– Я люблю тебя.
Концерт любимой группы Сынмина. Day6 решили вернуться на сцену после почти полуторагодового перерыва. Почти всë общежитие слышало этот радостный вопль, а затем и громкие шаги Сынмина, которые были его победным танцем. Первым в его комнату прибежал испуганный Феликс, испачканный мукой. Затем ошарашенный Чонин с очками набекрень и мятым отпечатком подушки на своей щеке. И в самом конце Минхо, который знал причину радости своего младшего.
– Они вернулись! – кричал Ким, прыгая на диване. – Вернулись!
В одной его руке зажат телефон с новостной строчкой, в другой счастливая карточка с Вонпилем. Сынмин улыбается так, что кажется, что сейчас его разорвёт на мельчайшие частицы.
– О господь Бог, – шепчет Феликс и хватается за сердце. Но улыбается и покидает комнату, ссылаясь на недоведенный до ума брауни.
Чонин какое-то время молчит: спит стоя. Кивает и уходит. Досыпать.
И лишь Минхо остаётся в комнате: снимает высокие прыжки Сынмо на камеру своего айфона, чтобы позже нагло использовать эти кадры где-нибудь.
– Чан-хëн будет гордиться, такого кенгуру вырастил, – довольно улыбается Ли, заканчивая съемку, – выложу тебя в ютуб и подпишу: «кенгуру выбрался из Австралии и теперь портит диван в Южной Корее!».
Сынмин прислушивается и спрыгивает с дивана, чтобы подбежать к Минхо и вовлечь его в объятья.
– Хëн, они вернулись! – рвано выдыхает Ким, прижимаясь к груди старшего. – Я просто обязан попасть на их концерт.
Ли кладёт ладони на его спину и слегка хлопает.
– Расписание, Ким Сынмин, – напоминает Минхо, но интересуется: – когда там билеты поступают в продажу?
– Завтра в восемь вечера, – отвечает Ким, а в глазах его сияют звезды и Ли невольно замирает. – Плевать на расписание, я успею.
Завтра у Сынмина уж очень загруженный день, до самого вечера он обязан выполнить кучу пунктов из своего списка. Но он обещает себе, что купит как минимум один билет на концерт любимых исполнителей.
***
Минхо возвращается в общежитие с двумя полными едой пакетами и заглядывается на часы: половина десятого вечера. С тяжелым вздохом ставит их на пол и направляется в уборную, прямиком через гостиную. Он замечает, что Феликс как-то неправильно сидит: согнулся в три погибели перед горкой подушек и круассаном пледа. Какой-то новый вид религии?
– Что происходит? – спрашивает Ли, скидывая кожанку на стул.
Ликс распрямляется и Минхо видит олицетворение боли и отчаяния на лице младшего. Впервые за неделю Минхо пугается.
– Так, я сейчас, – бормочет Ли и немедля уходит мыть руки. В нем быстро просыпается отец, на место которого его назначил Бан Чан. Именно здесь, в окружении своих тонсенов, он как никогда чувствовал ответственность.
Ему хватает трех минут, чтобы вернуться и сесть рядом с трясущейся пирамидой и Феликсом.
– Что случилось? – Минхо уже готовится к самому худшему и напрягает голову, вспоминая все, чему его успел научить Чан.
Ли-младший сует руку под подушки и кого-то гладит. Его плечи поникли, а вечный светящийся взгляд потух. Минхо становится плохо.
– Все билеты раскупили, хëн, – говорит Феликс, – а Сынмин не успел.
Эта пирамида – Ким Сынмин, – догадывается Минхо и резко скидывает одну за другой подушки с плачущего Кима. Затем слетает и плед.
– Ну, чего ты здесь устроил? – Ли присаживается рядом с Сынмином, который скрыл лицо, уткнувшись в вельвет дивана. – Сынмин-и, перестань убиваться.
– Я не успел, не успел, – сдавленно хнычет Сынмин, – я так люблю Day6, хëн.
– Из-за расписания он не успел всего на десять минут, – подавленно шепчет рядом Ликс и зарывается пальцами в волосы Кима. Успокаивающе гладит, словно щенка.
А у Минхо сердце разрывается на части.
– Перестань, Ким Сынмин, поднимись, – Ли треплет его по плечу, а Ким отрицательно качает головой: отказывается, не хочет, чтобы тот видел его заплаканным. – Перестань топить диван в слезах и других жидкостях, а я покажу тебе кое-что.
Минхо вытаскивает телефон из кармана, заходя на почту. Открывает документ. Под ним скрипит диван, Сынмин все же решил встать, утирая слезы краем рукава своей любимой толстовки. У Феликса глаза расширяются, а Ким поверить не может.
– Минхо-хëн... – гнусавит Сынмин, не веря глазам. – Ты...
– У меня сегодня не такой напряг, как у тебя, – поясняет Ли. Он листает вправо, демонстрируя, что выкупил два билета. – Сколько успел, столько купил.
Ким бросается на него с объятьями, с Минхо шутливо уворачивается. Волнение отходит. Он чувствует себя настоящей мамой, а не отцом. Больно видеть плачущего Сынмина, даже перед дебютом его сердце крошилось, видя слезы младшего.
– Спасибо, ЛиНоу-хëн, – вновь плачет Сынмин от счастья в его футболку. – Я люблю Day6.
– Я люблю тебя, – думает Минхо, позволяя себе с чистой совестью принимать эти объятья.
– Я люблю танцы.
– Я люблю тебя.
Комната для тренировок. Мелодия движется по кругу, кажется, раз двенадцатый. Дыхание в край сбилось, одежда окончательно намокла, мышцы невыносимо болят. А Минхо хоть бы хны, движется, будто в его теле нет костей. Как и намека на усталость, и совесть.
– Я больше не могу, – в голос стонут Чанбин, Феликс и Хан. Трое, кто держался до последнего. – Минхо-хëн, отпусти-и.
Хан-и падает на колени, Феликс на Чанбина, а Со перед диваном, придавленный младшим. Пара шагов, но ноги не держат. Ли оборачивается назад, ведь на данный момент его позиция была впереди и хмыкает. Довольно, что поработали, недовольно, что недостаточно. Перфекционизм в моменты тренировок доводил всех, но не его.
– Хорошо, на сегодня можете быть свободны, – произносит Минхо.
Джисон победно вскидывает руки вверх и прытко вскакивает на ноги, чтобы схватить вещи и выбежать из комнаты: вдруг Ли передумает и заставит сделать пару-тройку кругов. Со еле ковыляет к двери, таща за собой обессиленного Феликса и благодарно кивает, когда закрывает дверь.
– А ты, Ким Сынмин? – Минхо замечает Сынмина, который только отставил в сторону литровую бутылку, в которой осталось едва ли сто миллилитров воды. – Я отпускаю.
– Я недостаточно хорошо отработал последнюю часть.
– Ты хорошо поработал, Сынмин-и, езжай домой, – просит Ли, но младший недовольно качает головой. – Сынмин-и, завтра подняться не сможешь с кровати.
– Смогу, – категорически произносит Ким, включая музыку.
Его тело уже потряхивает от усталости, но Сынмин и мысли не допускает о том, что можно сейчас уехать домой. Он должен быть безупречен. Хотя бы в глазах старшего. Минхо любит танцы, а Ким любит его.
Ли никогда не смотрит в зеркала, которые повсюду, доверяет своему телу и чувству ритма. Сынмин же не так уверен, поэтому наблюдает за каждым движением. Но не своим. За каждым движением Минхо. Плавные, трепещущие, свободные. Сынмин позволяет себе запнуться, слишком долго заглядываясь на хëна в зеркальную поверхность. Ли резко поворачивается и подходит к колонке, чтобы прекратить мелодию.
– Хватит, Ким Сынмин, ты едешь домой, – ругается тот, – валишься с ног от усталости!
– Ты любишь танцы, – со лба Сынмина ласково стирают пот шершавые от мозолей пальцы.
– Люблю.
– Я люблю тебя, – думает Ким, но лишь закрывает глаза.
– Я люблю петь.
– Я люблю тебя.
Минхо сидит позади Бан Чана, который прослушивал запись партии Сынмина, давая прослушать и последнему. Крайне высокие ноты, которые Киму в очередной раз подчинились, заставляют Чана восхищённо воскликнуть.
– Ай, как красиво!
– Может перезапишем? – спрашивает Сынмин, приподнимая наушники. – Я думаю, что смогу лучше.
Бан Чан сомневается, но даёт ещё одну попытку, прежде чем сможет выгнать этого перфекциониста из студии и не дать ему посадить голос на таких нотах.
Сынмин цепляется за ткань худи в эмоциональном порыве, когда мелодия ведёт его наверх, к самым звёздам. У Минхо кружится голова. Он сейчас там, рядом с Кимом, в этих самых небесах. Его голос чист, словно кристальный ручей, бьющий ключом из самого центра земли. Ким тянется, вытягивается струной, чтобы добиться этой ноты, чтобы ухватить ее пальцами. У него получается.
Пение красиво сочится сквозь толстое стекло и звуконепроницаемые стены студии.
– Молодец, Сынмин-и, – Чан поднимается с места, чтобы оставить свои аплодисменты. Сынмин шутливо кланяется. – Послушаем?
Минхо кажется, что сейчас он потеряет сознание. Дважды за эти двадцать шесть секунд, в которых Сынмин исполняет роль его личного киллера. Двадцать шесть секунд, где Ким отдаёт почтение несчастной любви и слезам. Причина смерти: партия Ким Сынмина размером в двадцать шесть секунд.
Ким внимательно слушает свой голос. Иногда придирчиво морщится, но в итоге соглашается. На самом деле нет, не соглашается, но Чан заставляет его уйти из крохотной комнатушки и вернуться к ним, чтобы отдохнуть.
– Но тебе понравилось, верно? – задаёт вопрос Бан, улыбаясь.
– Ну, я люблю петь, – юлит Сынмин, откинувшись на спинку кресла.
– Партия, – подсказывает старший, крутанувшись в сторону личного склада с пустыми бутылками от воды. Где-то осталось ещё пара полных штук. В завалах пластика он находит воду и протягивает ее Киму.
– Я люблю петь, – повторяется Сынмин, отпивая прохладную жидкость. – Но я мог бы справиться лучше.
Минхо, лишённый дара речи, думает:
– Ты любишь петь, я люблю тебя.
– Я люблю фотографировать.
– Я люблю тебя.
Им двоим впервые за месяц удается выбраться прогуляться к реке Хан. Когда они спрашивали Чонина и Феликса, хотят ли те присоединиться к ним, то мемберы отказались, кивнув на монитор с открытой игрой. Дети интернета, как окрестил их Минхо.
В масках прогуливаться было неудобно, но пока по парку гуляют люди, им лучше придерживаться масочного режима. И не только в рамках пандемии, они айдолы, а узнавание не заставит себя ждать.
На улице холодно. И хотя тёплые куртки от известного бренда должны согревать как положено, Сынмин все равно мёрзнет. И он знает, где точно будет тепло. Не в кафе, в которое они направляются, чтобы взять перекусить и погреться. Не от кофе, которое будет согревать внутри.
Минхо сильнее утыкается в высокий воротник своей куртки. В маске нос не мёрзнет, но все же неприятно ощущать холод.
Декабрь. В кафе уже развешаны новогодние гирлянды и мишура в купе с нарядными шарами. Сынмин даже заражается этим настроем и берёт себе имбирный капучино, как взял бы в канун Хэллоуина тыквенный латте. К кофе идёт пряник с корицей, Ким рад.
Минхо по классике берёт айс-латте и баночку ванильного пудинга. Ему не хочется изменять своим вкусам именно сегодня. Возможно завтра он в припрыжку помчится за кокосовым латте с сырной пенкой и мятным пирогом, но не сегодня.
Они выходят из кафе, вдыхая морозный воздух. Кажется, что температура упала ещё ниже, прежде чем они зашли в кафе. Мемберы неторопливо шагают по тропинке, и чем ближе к реке, тем меньше людей становится. Поэтому они решаются снять маски и нормально перекусить.
Капучино Сынмина ещё горячий, паровые завитушки растворяются в воздухе, аромат Рождества плотно приклеивается к ним. Минхо наслаждается происходящим. Природой: деревья, скинувшие почти всю листву, снежные облака, нависшие над городом, река Хан; ароматами: мороз, кофе, морской одеколон Сынмина и шипровый его; событиями: они хорошо поработали, посетили множество мероприятий, провели концерты, а теперь могут отдохнуть.
Сынмин внезапно останавливается и шарит в кармане свободной рукой. Минхо кидает на него заинтересованный взгляд, Ким же кивает в сторону дерева. Белка. Сынмин протягивает хёну бумажный стаканчик и достает телефон, чтобы запечатлеть зверька в своей галерее. В его памяти хранится сотни подобных фотографий: рассвет, закат, дождь, еда. Что-то, что показалось ему эстетичным, грустным или бессмысленным, но смешным. Обычно это селфи с мемберами.
– Я люблю фотографировать, – внезапно решает пояснить Ким, когда Минхо протягивает ему кофе.
– Я люблю тебя, – так же внезапно отвечает Минхо. Их пальцы соприкасаются. Холодные оттого, что оба решили не брать перчатки.
Минхо судорожно сглатывает. Признание само выскочило из его горла, а теперь застряло где-то в воздухе. Сынмин застыл, но пальцы не убрал, как и кофе. Напиток согревает.
– Остынет, – охрипшим голосом шепчет Ли, дрожащей рукой тыча стаканчиком в Сынмина.
– Я тоже, – тихо отвечает Ким.
– Тоже остынешь? – глаза в глаза. Смешинки.
– Люблю тебя.
Сынмин делает пару шагов вперёд к Минхо, чтобы быть ближе. Застывший Ли даже не замечает, как близко тот стал. Так близко, что холод на губах сменяется чем-то тёплым и мягким. Чем-то со вкусом имбирного капучино. Минхо тепло, так тепло, что в куртке становится жарко. Сынмин трогает толстый воротник чужой куртки, позже касается покрасневших от мороза щек Минхо. Он целует целомудренно, как можно мягче. Тонко, как может целовать ветер. Ли же целует отчаянно. Тянется губами, старается не оставлять свободного места между ними. Ему хочется быть ближе, хочется кричать: люблю, люблю, люблю! Хочется доказать, но эти бумажные стаканчики, ставшие такими тяжелыми, не дают ему даже рук поднять.
– И я тебя люблю, Минхо, – шепчет Сынмин тихо-тихо. Чтобы слышал только он.
В следущий раз Ли обязательно крикнет, как сильно он любит и закажет имбирный капучино.