Зоро покидает огромный мрачный замок Михоука, не оборачиваясь.
Перона не выходит из своей комнаты, чтобы попрощаться, потому что она совершенно по-детски дуется. За прошедшие два года она привыкла к молчаливому угрюмому Зоро настолько, что его отсутствие бьёт по ушам звенящей тишиной. Он, в принципе, и до своего ухода не сильно шумел, научившись у Михоука ходить бесшумно и сидеть без движения часами, но стены всё равно будто сотрясаются от грохота его удаляющихся шагов. И Перона чувствует их так, будто подошвы сапог Зоро оставляют следы на её спине. Это безумно, до дрожи, до боли в носу обидно.
Выходит Перона только ближе к ночи. В закоулках замка прячется тьма, наполняя подсознание волнующими видениями, но Перона не боится призраков — она сама кого хочешь может напугать. Поэтому она спокойно плывёт по коридорам, сердито думая, что Зоро с его феноменальной способность затеряться в трёх палках просто обязан заблудиться и умереть от голода в лесу. Она, конечно, зла ему не желает, но обида ещё слишком свежа, как и звон пустых стен замка.
Михоук обнаруживается в кабинете. Он сидит в кресле, пьёт бурбон из пузатого бокала и читает газету. Его походный камзол висит в шкафу, а шляпа лежит на подголовнике кресла, что сразу создаёт атмосферу домашнего спокойствия. Михоук никуда не торопится, он никуда не уходит. И Перону обдаёт его тщательно контролируемой спокойной волей, как горячим бризом.
— Ушёл, — ворчит Перона, когда навеянное его мощью оцепенение спадает. — И дался же ему этот мальчишка-капитан! Пф!
Она прижимает к груди плюшевую игрушку и кривит губы, обида с новой силой сдавливает горло. Уход Зоро всё-таки значит для неё кое-что. Причём это «кое-что» — весьма неприятная штука.
Взгляд Михоука отрывается от страниц газеты на долю мгновения, но этого хватает, чтобы у Пероны заледенели пальцы ног. Она судорожно поджимает их и выдыхает. А потом Михоук возобновляет прерванное чтение.
Ох уж эти мужчины!
— Хочу прогуляться, — капризно выдавливает Перона, но Михоук даже ухом не ведёт. Он степенно перелистывает и отпивает из бокала.
Пероне в который раз за сегодняшний день становится до жути обидно.
Ей не хочется в этом признаваться, но с Зоро всегда в удовольствие было поспорить и поорать. Михоук же — само воплощение снобизма и высокомерия. Он не реагирует на раздражители, особенно если те связаны с Пероной. За последние два года он вообще обращал на неё внимание раз пять или шесть — и то только ради того, чтобы попросить её приготовить что-нибудь. Хотя она даже близко не умеет готовить!
— Может, поужинаем? — скрипя зубами, спрашивает Перона и впивается в Михоука таким взглядом, что тот недовольно хмурится, вновь оторвав глаза от статьи.
— Ты голодна? — спрашивает он, моргнув так медленно, что Перона едва не теряет терпение.
— Да! — с вызовом отвечает она, уперев кулаки в талию.
— Так приготовь что-нибудь, — просто говорит Михоук и опять — чёрт бы его подрал, опять! — утыкается носом в газету.
Перона злится. Она топает, разворачивается и так быстро вылетает в коридор, что едва успевает притормозить, чтобы не влепиться в стену. Она яростно рычит, ругается вполголоса на безэмоционального Михоука, однако послушно и, можно сказать, обречённо направляется на кухню.
Распахнув холодильник, Перона придирчиво оглядывает забитые съестными припасами полки и недовольно хмыкает. Интересно, угольки из каких продуктов «его величество сноб» желает отведать сегодня?
Мстительно улыбнувшись, Перона берёт большой кочан капусты.
К моменту, когда за окном появляется круглый, как блин, диск луны, ужин оказывается готовым.
Вернее, как готовым…
Кочан капусты, порубленный огромными лохмотьями, лежит в необъятной кастрюле, присыпанный сверху тёртой морковью, несколькими кусками полусырой картошки и увесистыми клубнями лука.
Перона вытирает испарину со лба и гордо смотрит на получившееся «рагу». Она, конечно, готовить совсем не умеет, но в этот раз, кажется, до углей ничего не сгорает. Значит это, наверное, можно есть.
Михоук приходит на запах. Он материализуется за спиной Пероны и с нечитаемым выражением лица смотрит в кастрюлю поверх её плеча. Перона дёргается, уловив толкнувшую её между лопаток волю, и затравленно смотрит наверх.
Михоук не моргает, исследуя будущий ужин, поэтому когда его взгляд плавно перетекает с весьма живописного содержимого на бледного повара, Перона готова провалиться сквозь пол. Ей отчего-то страшно и стыдно. Или страшно стыдно за то, что она не в состоянии сотворить хоть что-нибудь съедобное.
— Можно приступать? — спрашивает Михоук.
Перона едва не давится изумлённым вскриком. Она быстро кивает и пытается взяться за кастрюлю голыми руками, совсем позабыв, что та раскалённая, но Михоук опережает её: он властно и в то же время мягко обхватывает тонкие запястья. Перона удивлённо икает, мимолётно отметив, что её ладони практически теряются в его здоровенных лапах. А потом она дёргается, опомнившись, и порывисто отодвигается, позволяя хозяину замка самостоятельно распорядиться посудой.
— Аккуратнее, — спокойно, с едва уловимой укоризной в голосе говорит Михоук, и Перона давится повторно. В этот раз ей действительно страшно стыдно, но теперь уже сразу по нескольким причинам.
Ужинают они в тишине.
У Пероны нет аппетита, поэтому она вяло ковыряет большой капустный лист, думая о том, что с этого дня всё будет по-другому. Всё будет совсем не так, как она привыкла, и это почти физически больно. Перону мутит от одной мысли, что с уходом Зоро это место навсегда покинули беззаботная ругань, болтовня и милые сердцу пререкательства. Теперь замок доверху наполнят безмолвие и тоска. Перона, конечно, любит и первое, и второе, но Ророноа Зоро, будь он неладен, заставил её чуточку поменять приоритеты.
— Благодарю за ужин, — сухо роняет Михоук.
Перона вздрагивает и поднимает взгляд. Она уверена, что он не отведал ни крошки, потому что переваренная капуста несъедобна. Однако то, что видит Перона, заставляет её в изумлении распахнуть глаза: тарелка Михоука пуста, а сам он степенно промокает губы атласной салфеткой.
— В следующий раз сам готовь! — невольно вырывается у Пероны, и она, испугавшись своих слов, тут же зажимает рот обеими руками.
Но мазнувший её по лицу взгляд по-прежнему невозмутим. Михоук отодвигает стул, поднимается на ноги и едва заметно кивает, а затем покидает кухню, не произнеся больше ни слова.
Перона тяжело сглатывает, поджимает губы, а потом с рёвом разбивает свою тарелку о стену. Чёртов Соколиный Глаз со своим чёртовым самообладанием! Хоть бы раз наорал на неё!
Утром Перона просыпается не в духе. Она долго ворочается, кусает губы и не испытывает ни малейшего желания вставать, поэтому когда время плавно перетекает за полдень, она чувствует себя уставшей и разбитой. Тишина давит на уши, и Перона, промучившись ещё с полчаса, всё-таки нехотя покидает кровать.
Сменив ночную сорочку на привычную повседневную одежду, она первым делом просачивается в кабинет Михоука, надеясь застать его там и уговорить на завтрак. Или уже обед — чем чёрт не шутит. Но в кабинете пусто, как пусто и в гостиной, и в спальне. Михоука нет в замке, поэтому Перона сперва удивлённо моргает, а затем закатывается в такой истерике, что по длинным змеящимся коридорам ещё долго гуляет гулкое эхо от девичьих рыданий.
Успокаивается Перона внезапно. Вернее, голосить она перестаёт почти сразу, потому что горло начинает неприятно царапать, а слёзы ещё долго крупными горошинами катятся по бледным щекам. Но когда где-то далеко, почти на границе сознания, раздаётся едва слышный хлопок двери, Перона вскакивает и неуклюже вытирает лицо, мало беспокоясь о размазавшейся косметике. Она срывается и несётся в большую прихожую, огибая поворот за поворотом. И лишь воткнувшись в широкую грудь Михоука, она возмущённо вскрикивает и отшатывается назад. Каблуки соскальзывают в стык между камнями в полу, ноги подгибаются, но упасть Пероне не даёт широкая ладонь, которая ложится на лопатки и подхватывает лёгкое, как пушинка, тело.
— Ты… — Перона возмущённо трёт пострадавший от столкновения нос и ещё больше округляет глаза, стараясь придать им сердитое выражение. — Ты бы хоть предупредил, что уходишь! Я же волнуюсь!
Михоук приподнимает брови, демонстрируя лёгкое замешательство, а потом достаёт из-за спины увесистую тушу кролика. Перона ойкает и отпрыгивает, но следующие слова Михоука повергают её в шок, если не сказать — в ужас:
— Я приготовлю нам обед. Надеюсь, ты ничего не имеешь против запечённой крольчатины.
У Пероны скрипит отвисшая до колен челюсть, а Михоук в это время спокойно направляется на кухню, мало заботясь о произведённом впечатлении.
Он собирается готовить обед. Он запечёт для них свежую крольчатину. Возможно, с овощами или другим гарниром.
Рот Пероны наполняется слюной. Она сглатывает и, не касаясь ногами пола, чтобы не выдать себя стуком каблуков, прокрадывается к двери на кухню. Заглянув в щель, она прикрывает рот ладонью, глядя, как Михоук повязывает передник. Глаза щиплет, а в груди разрастается волнительный трепет, от которого хочется взвиться под самую крышу и жутковато хохотать. Перона снова чувствует себя живой — настолько, что уход Зоро уже не представляется таким уж трагичным событием. Ведь у неё по-прежнему есть Михоук, который наверняка не станет покидать свой замок.
Во всяком случае, надолго.
Перона улыбается и быстро улетучивается в свою спальню, чтобы привести лицо и волосы в порядок, ей же предстоит вполне съедобный обед в приятной компании.
«Странный всё-таки у меня вкус на мужчин», — думает она, подкрашивая яркой помадой губы. Хотя, если подумать, это не только её проблема.