Муцуки не любит своё тело. Она считает его уродливым, неудобным: излишне мягкая линия скул, угловатая фигура, которая даже после усиленных тренировок остаётся вопиюще женственной. А также — взгляд. Уверенные в себе мужчины так не смотрят. И каждый день в зеркале вместо «него» отражается «она» — это неправильно и раздражает, потому что «она» умерла слишком давно, чтобы иметь возможность вернуться.
Муцуки поддевает носком ботинка камень. Ожидание тянется невообразимо долго, хотя Муцуки не жалуется. Она вообще редко жалуется, даже если плохо, больно и трудно. Ненастоящий мальчик в ненастоящей девочке — вот её удел, поэтому она тянется, падает, поднимается и снова тянется. Пальцы жжёт невидимое солнце удачи, но оно по-прежнему слишком далеко, чтобы быть правдой. И Муцуки думает, что ей повезло оказаться в команде, которая если не помогает, то хотя бы делает вид, что она ничуть не мешает.
Первым к месту встречи приходит Урие. Он сухо кивает Муцуки, не вынимая наушников, становится рядом и приваливается спиной к стене. Муцуки робко улыбается, бросив на него мимолётный взгляд. Проще Сайко вытащить из кровати, чем разговорить Урие, когда тот не настроен. И так как не настроен он практически постоянно, Муцуки снова опускает голову и возвращается к прерванному занятию — аккуратному ворошению гальки.
Ширазу и Сайко появляются спустя несколько минут. Они о чём-то разговаривают, активно жестикулируя, и у Муцуки сразу теплеет внутри. Для неё эти двое — пример для подражания. Настоящий мальчик и настоящая девочка — у каждого есть чему поучиться. Но Муцуки слишком крепко увязла на границе, и она прекрасно понимает, что даже упрямство не поможет ей перешагнуть черту.
— Привет! — Ширазу взмахивает рукой, растягивая губы в широченной улыбке.
Сайко повторяет его жест с почти зеркальной точностью.
— Привет, — радостно откликается Муцуки.
Урие отвечает коротким кивком. Он по-прежнему не спешит расставаться с плеером, и в Муцуки на мгновение вспыхивает любопытство — что же такое хорошее играет в его наушниках, раз он даже на тренировках предпочитает сосредотачиваться на музыке.
— Сассан ещё не появился? — интересуется Ширазу, подперев стену рядом с Урие. Тот бросает на него косой взгляд и снова отворачивается.
— Он предупредил, что опоздает, — торопливо вставляет Муцуки.
Ей почему-то кажется, что Урие может не понравиться вторжение в личное пространство. Он, конечно, ни разу не высказывался ни о привычках Ширазу, ни о любви Сайко к тактильному контакту, но Муцуки всё равно боится повторения того, что случилось в подземных складах после аукциона. Такого Урие никто из них не видел, и Муцуки хочется сохранить этот образ в тайне. Её преследует суеверный страх, что если команда узнает, каким может быть Урие, им также станет известно, что и Муцуки Тоору вовсе не та, за кого себя выдаёт. Это недопустимо. Она слишком долго и болезненно оттирала от себя женский образ, чтобы снова чувствовать его душный плен.
— Вот копуша! — цыкает Ширазу. Он пихает Урие плечом. — Эй, ты чего молчишь?
Урие отвечает ему пронзительным холодным взглядом. Муцуки опять отвлекает Ширазу на себя.
— Как вчера потренировались на полигоне?
Урие переводит взгляд с Ширазу на Муцуки, спина тут же холодеет.
«Сейчас выдаст, всем расскажет…»
— Отлично, да, Сайко? — жизнерадостно говорит Ширазу, не заметив мелькнувшей в воздухе молнии.
— Ага-а, — уныло тянет Сайко, уткнувшись в геймбой, — загоняли меня совсем, до сих пор никак не отдышусь.
Ширазу смеётся, треплет Сайко по волосам, в то время как Муцуки не может оторвать взгляда от глаз Урие. Он гипнотизирует её, заставляет чувствовать себя мухой в паутине.
— А вы чем занимались? Бездельничали? — Ширазу весело смотрит на скривившего губы Урие и снова пихает того плечом. — Да вынь ты бананы из ушей, смотреть тошно!
Муцуки сглатывает, когда Урие поднимает руку и касается пальцами наушника, взгляд — тяжёлый, мрачный — похож на дурное предзнаменование. Но когда он, наконец, соскальзывает в сторону, Муцуки чувствует себя выброшенной на берег рыбой.
Вынув один из наушников, Урие без энтузиазма смотрит на Ширазу и цедит, почти не разжимая губ:
— У тебя ко мне что-то конкретное?
— Нет, — отвечает тот, — просто ты будто не с нами.
— Я не с вами, — выделив «не», роняет Урие и возвращает наушник на место.
— Надменная задница, — беззлобно хмыкает Ширазу.
— Я всё слышу.
Сайко фыркает от смеха, Муцуки приходится напрячься, чтобы не повторить за ней. Улыбку Урие ей не простит, даже если поймёт, что та возникла лишь потому, что в данную минуту их отряд как никогда един. Муцуки любит свою маленькую суровую семью и слишком дорожит хорошими отношениями, чтобы позволять невесёлым мыслям прорываться наружу.
Сасаки приходит спустя полчаса. Он долго извиняется, Ширазу и Сайко убеждают его, что сами только пришли. Муцуки внимательно следит за реакцией Урие. За исключением редких моментов, его лицо имеет два выражения: «Я сердит» и «Я безразличен». Но в последнее время к ним прибавляется ещё и невесомая тень отвращения. Муцуки это напрягает, она на двести процентов уверена, что это из-за её тайны. И не показывать вида, что её это задевает, с каждым разом получается всё хуже.
Съёжившись, Муцуки пытается вникнуть в повседневную болтовню Сасаки и остальных. Однако всё её внимание сосредотачивается на молчаливом Урие. У неё нет повода бояться его, но она боится. Боится почти до боли под рёбрами.
— Ну что? Идём напиваться в честь плохой кармы и хорошего настроения? — Ширазу размашистым жестом хлопает Муцуки по плечу, из-за чего та едва не опрокидывается.
— Ты перегибаешь, — мягко отзывается Сасаки. — Это не алкогольный рейд, а культурное мероприятие.
— У кого культурное, а у кого — не очень. — Ширазу панибратски обхватывает Муцуки за шею. — Ну что, Муччан, зададим жару?
— Точно, — бледно улыбается та, всё ещё ощущая болезненную пульсацию в плече.
Сасаки тяжко вздыхает, а Урие внезапно впивается в руку Ширазу таким взглядом, что Муцуки становится не по себе. С такой решимостью обычно ложки гнут и тыкают ими в глаза неприятелей. Муцуки ловит себя на нелепой радости, что поблизости нет столовых приборов.
— Идёмте уже, холодно, — жалобно просит Сайко, и вся компания почти одновременно поворачивается в сторону подземного перехода.
Муцуки немного отстаёт, чтобы выдохнуть, сморщиться и всё-таки потереть плечо. Никто не обращает на это внимания: Ширазу о чём-то громко рассказывает, Сасаки и Сайко охотно слушают. Лишь Урие, тоже идущий в хвосте, кидает на хмурую Муцуки мимолётный взгляд и сразу отворачивается. Муцуки с любопытством смотрит в его затылок, ощущая почти неудержимое желание коснуться выбритой части. Её пугает холодная отчуждённость Урие и его желание держаться обособленно. Но в то же время её притягивает таящаяся в его душе загадка. И инцидент на аукционе только усиливает этот интерес.
— Урие-кун, — срывается с губ прежде, чем Муцуки успевает подумать.
Голова Урие едва заметно дёргается.
«Он и вправду слышит», — с ужасом думает Муцуки. Однако отступать некуда, поэтому она прибавляет шаг, чтобы поравняться с ним. Урие, заметив это, приподнимает бровь.
— Урие-кун, — повторяет Муцуки, — можно с тобой поговорить… попозже?
— Говори сейчас, — отзывается Урие и переводит взгляд на спины идущих впереди товарищей.
Муцуки мотает головой.
— Я… Нет, не сейчас. Потом. Можно?
Ей неловко просить о таком, из-за того, что Урие обладает усиленным обонянием, кажется, что он снова чувствует исходящий от неё запах. Женский запах, который не оттереть никаким мылом.
Урие безразлично дёргает плечом.
— Как хочешь.
«Мне всё равно», — слышит Муцуки в его голосе и внезапно чувствует себя почти счастливой. Она не строит иллюзий, но то, что он не ведёт себя с ней холоднее, чем с остальными, неимоверно радует. Быть может, её страхи напрасны. Муцуки очень хочется в это верить.
В баре оказывается душно и многолюдно. Ширазу широко распахивает дверь, в нос тут же бьёт сонмом запахов. Муцуки морщится, с сомнением оглядывает собравшуюся публику, после чего поворачивается к озадаченному Сасаки и не менее озадаченной Сайко.
— Ну как вам? — горделиво спрашивает Ширазу.
— Здесь… — начинает Сасаки.
— …воняет, — заканчивает за него Сайко. — Широгин, ты куда нас притащил?
— В бар, — с наивной непосредственностью отзывается Ширазу. — Мы же не дети, чтобы по кафе-мороженым сидеть, и не богатеи, чтобы всю получку сливать в ресторане.
— Быдлом нас тоже сложно назвать, — с вздохом замечает Сасаки и трогает пальцем липкую столешницу.
Ширазу поджимает губы, отворачивается, всем видом демонстрируя глубокое разочарование. Муцуки ёжится, но обижать Ширазу ей не хочется. Поэтому она шагает вперёд и, улыбнувшись, не глядя хватает одного из товарищей за рукав, чтобы тот поддержал её.
— Да ладно, мы же не на показ мод пришли. Расслабиться и выпить можно и тут, правда? — Она поворачивается к застигнутому врасплох Урие и сглатывает, осознав, что для поддержки выбрала худший из вариантов.
Ну почему, почему ей не попался Сасаки?!
Урие, не мигая, смотрит прямо в сузившийся от ужаса зрачок, затем поворачивается к Сасаки и Сайко и несколько нервным движением высвобождает рукав пальто из пальцев Муцуки.
— Мне всё равно, где пить.
Ширазу расцветает. Он с энтузиазмом кивает и первым подходит к барной стойке. Урие, не задерживаясь, направляется за ним, следом шагает Муцуки, бросив виноватый взгляд в сторону сопящей Сайко.
— Это будет долгий вечер, — слышит она вздох Сасаки.
— Лучше бы в кафе-мороженое сходили, — уныло вторит ему Сайко.
Муцуки поджимает губы, устраиваясь на высоком барном стуле. Она не любит встревать, но сегодня всё идёт не по плану, начиная с напряжения из-за присутствия Урие и заканчивая тем, что их стулья стоят слишком близко.
— Пива на всех! — горланит Ширазу, с размаху шлёпнув ладонью по барной стойке.
Муцуки вздрагивает, когда рядом из ниоткуда материализуется бармен. Она затравленно моргает, сжавшись под невозмутимым взглядом, и когда тот, наконец, отворачивается, чтобы снять с полки бутылку, вздох облегчения замирает в горле рыхлым комом. Муцуки незаметно вытирает выступившую на лбу испарину, косится на Урие, который с вялым интересом наблюдает за ловкими движениями.
— Что? — спрашивает тот, не поворачивая головы.
Муцуки дёргается.
— Н-ничего, извини.
Она переводит взгляд на общающихся товарищей и невольно ёжится. Она не строит иллюзий — несомненно, потому что с ним это нереально. Урие Куки остаётся собой в любой ситуации, даже если это противоречит всему, что было раньше.
***
Спустя пару часов взгляд подёргивается дымкой. Глупая улыбка растягивает губы, из груди рвутся не менее глупые пьяные смешки, особенно когда пятая по счёту бутылка заменяется шестой. Гули не могут есть нормальную пищу, даже пиво оказывается на вкус гадким и противным, но оно всё-таки делает своё дело.
Муцуки зажимает рот ладонью, пытаясь сдержать смех от очередной шутки Ширазу, но получается из рук вон плохо, поэтому через мгновение они с Ширазу нарушают равномерный гул бара взрывом хохота. Сасаки вежливо улыбается, Сайко, которая отказалась пить, раздражённо возводит глаза к потолку. Муцуки готова спорить, что та считает каждую потраченную секунду, чтобы потом спросить с Ширазу, но и это её отчего-то веселит. Растущее пропорционально градусам в крови хорошее настроение больше похоже на искристый фейерверк. Муцуки хочется повиснуть на молчащем Урие, развеселить и его, чтобы он не сидел тут так… обособленно. Но выпитого явно недостаточно, чтобы решиться на такой шаг.
— Ох, блин, — бормочет Ширазу, допив пиво, — как подумаю, что завтра опять на работу — тошно становится.
— Так уволься, — резонно замечает Сайко, со скучающим видом разглядывая россыпь разноцветных бутылок на полках.
— Н-не могу. — Ширазу качает головой. — У меня это… того… сестра. А вы все? Почему вы пошли работать в… туда?
Сасаки пожимает плечами, Сайко фыркает, Урие игнорирует. И только у Муцуки вдруг начинает отчаянно чесаться язык, будто этот вопрос взводит курок внутри. Ей неожиданно сильно хочется рассказать, выложить всё подчистую, расстаться, наконец, с грузом тайны. Это так чудовищно тяжело, что глаза невольно увлажняются.
— Разве так важно, зачем мы работаем в CCG? — встревает вдруг Урие, и Муцуки, опешив, проглатывает слёзы.
«Мы пить сюда пришли или ныть?» — читается в его взгляде.
— Действительно! — опомнившись, кивает Ширазу, повисшая в воздухе скорбная неловкость тут же растворяется. — Бармен, нахрен пиво, давай сакэ!
Сайко заунывно стонет сквозь зубы, Сасаки подвигает той кружку с кофе, так виновато улыбаясь, словно это он приволок их в это заведение.
Муцуки кидает благодарный взгляд в сторону Урие. Минутная слабость проходит, теперь её распирает ужас. Мысль о том, что произошло бы наутро после таких признаний, заставляет её покрыться мурашками.
— Ты снова смотришь на меня, — замечает Урие. — Если есть что сказать — говори.
— Спасибо, — бормочет Муцуки.
Урие поднимает брови, соизволив, наконец, посмотреть на неё прямо. Однако ликует Муцуки недолго — взгляд Урие всё также безразличен и тяжёл. Она прикусывает губу изнутри, сжимает в ладонях чашечку с тёплым сакэ.
— Ну, понимаешь… — Муцуки запинается. Она суетливо вздыхает и одним махом выпивает сакэ в надежде, что это поможет собраться с мыслями. Но едва алкоголь грузно ухает в желудок, по телу разливается нестерпимый жар, а на лбу обильно выступает испарина.
Урие озадаченно хмурится, ожидая завершения, однако Муцуки неожиданно ловит себя на том, что язык не слушается. Сознание мутнеет с такой скоростью, что становится страшно. Лишняя порция сакэ оказывается действительно лишней.
Муцуки неразборчиво мычит, взывая то ли к несправедливым небесам, то ли к ошеломлённому Урие, который мгновенно всё понимает. Но слышит её, как ни странно, только Сасаки. Повернувшись как раз в тот момент, когда Муцуки начинает сползать со стула, он крепко сжимает её руку повыше локтя и обеспокоенно зовёт:
— Муцуки-кун?
Муцуки вяло мотает головой, пытаясь понять — снится ей происходящее или она так безобразно надралась взаправду.
— О, Муччан больше не наливать! — жизнерадостно сообщает Ширазу.
— Может, это… домой? — оживляется Сайко, но Ширазу возмущённо перебивает.
— Вот ещё! Время-то детское!
— Тогда пора вести себя как взрослые, которые знают слово «хватит», — резонно замечает Сасаки.
Ширазу замирает с открытым ртом, затем надувается и молча выпивает сакэ. Муцуки понимает, что её сейчас позорно стошнит. Беспомощно заскулив, она пытается вывернуться из хватки Сасаки и отползти на безопасное расстояние, но обмякшие ноги подгибаются. Приходится держаться за спинку стула обеими руками и молиться, чтобы сдержаться хотя бы до туалета.
— Урие-кун, — Муцуки, зажмурившись, не может видеть Сасаки, но волнение в его голосе угадывается без труда, — ты не мог бы проводить Муцуки-куна и Сайко-чан домой?
Муцуки икает и испуганно распахивает глаза. От такой перспективы её начинает мутить с утроенной силой.
Урие молчит так долго, что у Муцуки из-за попыток проглотить кислую отрыжку случается первый рвотный позыв. Зажав рот ладонью, она сгибается, но в последний момент справляется с собой и горестно зажмуривается снова.
Ну как она могла допиться до такого состояния?.. Позорище.
— Урие-кун! — с нажимом повторяет Сасаки.
Муцуки почти слышит, как скрипят зубы Урие.
— Хорошо, — без энтузиазма соглашается тот и, натянув перчатки, сдёргивает с вешалки пальто.
Муцуки тем временем бестолково дёргается, пытаясь помочь Сайко втолкнуть себя в куртку, однако выходит у неё только после того, как к ним присоединяется Сасаки. В четыре руки они всё-таки одевают Муцуки и практически вешают её на засопевшего Урие.
— Из-звини, — выдавливает Муцуки. Во рту снова становится кисло, но очередного рвотного позыва не следует. Это радует.
Урие бросает на неё острый взгляд. Он поудобнее обхватывает её подмышками и, не попрощавшись, выходит. Муцуки слышит, как Сайко почти с восторгом желает Ширазу напиться до белых гулей, после чего в нос забивается запах промозглого осеннего вечера и пьяные мысли замирают, будто пыль в луче утреннего солнца.
— Муччан? — Сайко догоняет их уже в переходе. — Ты как?
Муцуки качает головой, мечтая только об одном — скорее оказаться в кровати. Ноги подкашиваются, в ушах шумит, а горло то и дело немеет от подкатывающей тошноты, поэтому чувствует она себя хуже, чем отвратительно.
Урие честно пытается поддерживать Муцуки, чтобы та могла худо-бедно переставлять ноги. Мир вокруг вертится, норовит подсунуть то яму, то кочку, из-за чего шаг постоянно сбивается. Муцуки виснет на Урие рыхлым мешком, понимая, что выглядит и пахнет сейчас мерзко, но отказаться от помощи она не может. Без Урие, без его поддержки и силы, она останется валяться лицом в луже. Сайко не дотащит её при всём желании.
Урие останавливается, когда за спиной оказывается примерно половина пути. Он снова подтягивает Муцуки, смотрит на неё так, что той становится стыдно. Она едва ли весит столько, чтобы можно было назвать её тяжёлой, но нести аморфное тело несколько километров неудобно. Неудивительно, что даже упрямство Урие не выдерживает такого испытания.
— Лучше бы мы на автобусе поехали, — бормочет Сайко. — Или на такси.
— Чтобы Муцуки прямо в салоне стало плохо?
Взгляд Урие прожигает в Сайко дыру, Муцуки снова становится неловко. Опять из-за неё проблемы. Что в бою, что в быту, она умудряется доставить неприятности всем, особенно Урие, которого стоит поблагодарить уже за то, что тот держит рот на замке.
Сайко вытягивает губы трубочкой и, глянув на Муцуки, вздыхает:
— Тогда проще будет понести его на спине.
Муцуки чувствует, как напрягаются плечи Урие. Он некоторое время медлит, взвешивая предложение Сайко, затем заставляет Муцуки выпрямиться и поворачивается так, чтобы той было удобнее.
Муцуки медлит почти столько же, сколько и Урие, пока её медленно накрывает волной ужаса. Он хочет последовать совету Сайко, панически думает она. Он хочет нести её на спине, в то время как она должна будет обнимать его за шею, прижиматься к его лопаткам, обхватывать ногами бёдра… Муцуки становится жарко, грудную клетку сдавливает, словно эластичные бинты натягиваются до предела. Приходится сердито одёрнуть себя.
Она — мужчина. Зачем ей переживать из-за чего-то подобного?..
Урие поворачивает голову, смотрит на Муцуки поверх плеча. Румянец на её щеках заставляет его в изумлении вздёрнуть брови, но сказать что-либо по этому поводу он не успевает — Сайко, решившая сыграть свою роль в этом абсурде, толкает Муцуки в спину.
Муцуки не успевает среагировать. Она делает два неловких шага и практически падает на плечи Урие. Руки машинально обвиваются вокруг напрягшейся шеи, после чего под коленями проскальзывают ладони. Урие почти всегда носит перчатки, но Муцуки отчего-то с болезненной остротой чувствует исходящее от его пальцев тепло. А когда в нос ударяют едва ощутимые ароматы туалетной воды и лосьона после бритья, голова и вовсе начинает кружиться. Муцуки знает эти запахи вдоль и поперёк, она чувствует напарников практически постоянно, будто они круглосуточно окружают её плотным кольцом. Однако сейчас, когда Урие действительно находится слишком близко, Муцуки становится до нелепого страшно.
Её не должно так тянуть к мужчине.
Шагает Урие твёрдо и быстро. Муцуки до судороги в пальцах сжимает рукава куртки, чтобы не расцепить руки. Она смотрит в сторону, стараясь не сосредотачиваться на прикосновении волос к щеке, но в поле зрения всё равно постоянно попадает выбритый затылок. И Муцуки снова ловит себя на желании коснуться. Она закусывает губу, надеясь, что эта блажь скоро пройдёт. Урие вряд ли обрадуется новым откровениям с её стороны.
— Муччан?
Голос Сайко похож на гром среди ясного неба. Муцуки едва успевает сдержаться, чтобы не вздрогнуть. Проглотив вновь подпрыгнувшую к горлу тошноту, она резче, чем следовало бы, поворачивает голову. Губы вскользь касаются отросших волосков на затылке, щекотка проносится по телу таким ураганом, что ладони вмиг становятся скользкими. Шаг Урие сбивается лишь на долю секунды, плечи напрягаются чуть сильнее, но Муцуки хватает и этого. Притихшее волнение вспыхивает с новой силой.
— Тебе так сильно плохо? — сочувственно спрашивает Сайко, внимательно глядя в лицо Муцуки.
Та вымученно кивает. Ей не просто плохо — ей кошмарно, и если есть в мире кара небесная, сейчас Муцуки расплачивается сразу за все прегрешения.
— Осталось чуть-чуть! — бодро говорит Сайко. — Скоро будем дома.
Муцуки снова кивает. Что ей остаётся?
Спустя несколько минут Муцуки ловит себя на том, что засыпает. Она медленно моргает, пытаясь взбодриться проверенным способом — щипками, но сознание всё равно раскачивается, будто лодка, которую баюкают волны. Урие по-прежнему молчит, Сайко тоже успокаивается, смирившись, что Муцуки не становится лучше, поэтому ничто не мешает глазам слипаться.
Муцуки давит зевок, зажмуривается, однако вместо ожидаемой бодрости приходит ещё более вязкая нега. Под коленями до сих пор чувствуется тепло рук, в затянутую бинтами грудь упирается твёрдая спина. Муцуки улыбается глупо и пьяно, ей ведь никогда не достичь таких успехов — тело так и останется угловатым. После чего она вздыхает и, вряд ли осознавая, что творит, упирается лбом в плечо Урие. Усталость похожа на наковальню, поэтому пугаться своего порыва она будет потом. Когда немного передохнёт.
— Пришли! — слышится радостный голос Сайко.
Муцуки открывает глаза, окидывает мутным взглядом знакомую обстановку. Несколько секунд сонный мозг буксует, а затем до неё доходит — это их прихожая. Неужели изнуряющая дорога подошла к концу?
— Спокойной ночи, Урие-кун, Муччан! — Муцуки поворачивает голову в сторону Сайко, но та уже успевает скрыться за дверью своей спальни. Слышится короткий щелчок, в прихожей виснет непроницаемая тишина.
Урие ссаживает Муцуки, однако когда та пытается сделать шаг, колени подкашиваются. От падения её спасают всё те же руки, после чего уха касается усталый раздражённый голос:
— Идём, уложу тебя в кровать.
«Ты — чёртова обуза!» — слышит Муцуки и снова чувствует себя пятой ногой у собаки.
На второй этаж удаётся забраться почти без жертв. Урие поддерживает Муцуки подмышками, в то время как та опять висит на нём, как смертный грех. Каждая ступенька становится препятствием, но Муцуки с упрямством ослика шагает вперёд, стараясь хоть как-то облегчить Урие задачу. И когда перед носом возникает до боли знакомая дверь, ей хочется расплакаться от облегчения. Мучения позади. Теперь всё будет хорошо.
Муцуки лезет в карман за ключом. Непослушные пальцы похожи на варёные спагетти, все попытки подцепить кольцо проваливаются с завидным постоянством. Муцуки ругается сквозь зубы, Урие терпеливо ждёт, когда она созреет, чтобы попросить о помощи. Но она не может позволить себе упасть в грязь лицом в таком простом деле. Уж замок-то она должна открыть самостоятельно.
— Да чтоб тебя! — неразборчиво бормочет Муцуки, когда ключ в очередной раз выскальзывает.
Урие наблюдает за ней с энтузиазмом цветущей плесени — праздник нелепости грозит затянуться до утра. Так что когда пальцы, наконец, обретают твёрдость и брелок оказывается в ладони, Муцуки торжествующе смотрит на безучастно молчащего Урие, после чего вставляет ключ в замок, круто поворачивает его и… слышит не слишком приятный звук. Брови Урие медленно ползут вверх, Муцуки холодеет. В её ладони по-прежнему зажат брелок, но вместо ключа на кольце болтается невнятный огрызок.
— Ой, — говорит Муцуки.
Безмолвие Урие приобретает осуждающий оттенок. Они так долго шли, чтобы уткнуться носом в заклинивший замок. Чудесно. Просто великолепно. Минус чувство собственного достоинства, хотя его и так было небогато.
— Идём, — цедит Урие, вдоволь налюбовавшись на пьяное замешательство.
Не дожидаясь ответа, он поворачивается и широким шагом отправляется в сторону своей комнаты, затем останавливается, возвращается и вновь подцепляет шатающуюся Муцуки подмышками. Он тащит её за собой, а она не сопротивляется, всё ещё пребывая в шоке от провала. Цель была так близко.
В себя Муцуки приходит, когда оказывается перед другой дверью, которая находится в противоположном конце коридора. Нос улавливает почти выветрившийся запах акрила, и Муцуки повторно впадает в удушливый ступор. Они стоят перед комнатой Урие Куки — самой запретной зоной их дома, куда разрешён доступ лишь Ширазу и то только потому, что тому закон не писан и затрещины не страшны.
— У-Урие-кун, — выдавливает Муцуки. Язык всё ещё заплетается, но состояние заметно улучшается. Во всяком случает, Муцуки больше не чувствует настойчивых позывов опорожнить желудок.
Урие звякает связкой ключей и поворачивает голову. В его взгляде нет энтузиазма, однако там нет и осуждения, что Муцуки непередаваемо радует. Меньше всего ей хочется дать ему понять, что она не только бесполезная женщина, но ещё и бесполезный товарищ, максимум которого — невнятные попытки напиться до безобразного состояния.
— У тебя всё? — с лёгким оттенком ехидства спрашивает Урие, так и не дождавшись продолжения.
Муцуки растерянно кивает.
— Хорошо. — Урие распахивает дверь комнаты, вталкивает Муцуки внутрь, шагает следом и запирает замок.
Замерев возле комода, Муцуки нервно поводит плечами. В пропахших другим человеком стенах становится зябко — кажется, будто они выталкивают её. Это до мурашек неприятно.
Муцуки оборачивается на неподвижного Урие, который сверлит в ней дырку глазами, и беспомощно улыбается.
— Ложись, спи, — командует тот, поймав её взгляд. — Утром решим вопрос с дверью.
Муцуки удивлённо моргает. Сознание всё ещё затуманено алкоголем, однако проснувшийся разум резонно замечает, что кровать в комнате вообще-то одна.
Муцуки сглатывает.
— М-может, я лучше в гостиной? — бормочет она, переступив с ноги на ногу.
— Нет.
Урие оказывается за спиной так внезапно, что она вздрагивает. Затылок обдаёт дыханием, в голове всплывает недавнее прикосновение. Щёки вспыхивают, но Урие, не удостоив её вниманием, проходит мимо и усаживается в широкое мягкое кресло.
— Ложись. Я буду спать тут.
Муцуки становится неловко. Угасшая тошнота снова распирает горло, только теперь уже по другой причине.
— Урие-кун, правда, я лучше в гостиной переночую.
— Там не на чем спать, — говорит Урие.
Муцуки морщится, вспомнив, что диван Ширазу и Сайко благополучно разломали, когда играли в приставку. Теперь в гостиной стоят два кресла и не сильно удобная мягкая скамейка.
— Ну… — бормочет она, сжав руки в кулаки. Отросшие ногти давят кожу в ладонях, это неприятное чувство позволят немного опомниться. — Т-тогда, может, к Сайко?..
Урие вздёргивает брови.
— Не забыла, что ты — мужчина?
Муцуки дёргается, словно эти слова бьют её по шее. О таком невозможно забыть. Это всё алкоголь и присутствие Урие. Он смущает её, заставляет чувствовать себя…
«Женщиной?»
— Извини за вторжение, — вспомнив об этикете, выпаливает Муцуки.
Она зажмуривается, кланяется, заставив Урие в очередной раз иронично хмыкнуть, затем на ватных ногах подходит к кровати и усаживается на самый краешек. Матрас не прогибается под её весом, холод от пледа проникает даже сквозь плотные форменные брюки. Муцуки ёжится, понимая, что её капитуляция — вынужденная жертва. В противном случае придётся ночевать на скамейке.
— Тебе нужно раздеться? — врывается в сумбурные мысли спокойный голос.
— Нет! — выпаливает Муцуки и, поджав губы, опускает голову. Это тело не должен видеть никто. Хватает того, что Муцуки вынуждена сама смотреть на него ежедневно.
— Тогда хватит мямлить. Ложись.
Муцуки кивает, сбивчивым движением стягивает пиджак и, откинув угол пледа, укладывается. Подушка буквально пропитана запахом Урие, от этого становится волнительно и тревожно, сердце заходится стуком.
— Урие-кун, — зовёт Муцуки, с неудовольствием отмечая, что язык снова начинает заплетаться, — давай лучше я в кресле…
— Нет, — обрывает Урие. — Всё нормально. Спи.
«И не беси меня».
Муцуки приятно и неприятно одновременно. В ней борются мужская и женская сущности, и если одна категорически против, вторая очень даже воодушевлена. Это странно, почти страшно, но Муцуки не торопится пугаться. Вместо этого она вдыхает поглубже исходящий от наволочки аромат и уже не сдерживает глупой улыбки. Протрезвевший разум опять теряется в парах алкоголя.
Муцуки медленно моргает, повернувшись к креслу, в котором неподвижно сидит Урие. Она смотрит на его вытянутые ноги, на подирающую голову руку, на прикрытые глаза и сжатые в полоску губы.
Они вдвоём в комнате. Мужчина и мужчина. Мужчина и женщина.
У Муцуки пересыхает во рту.
— Урие-кун, спасибо.
— Угу. Спи уже.
***
Урие заснул почти мгновенно. Кресло было сомнительного удобства, но тело за день устало так, что сон почти сразу наполнил сознание уютной мягкой темнотой. Однако натужный хрип он услышал сразу. Одной из действительно положительных и полезных сторон отсутствия снов была чуткость.
Урие открыл глаза раньше, чем сознание окончательно проснулось. Моргнув несколько раз, он напрягся и, когда зрение, наконец, сфокусировалось, мышцы снова стали вялыми и расслабленными. Источником шума оказалась Муцуки, которая металась в сонном бреду, всхлипывая и постанывая, словно ей снился кошмар.
Урие выдохнул и откинулся на спинку кресла. Глаза щипало, тело налилось усталостью. По всему выходило, что поход в бар с неизвестно какой целью оказал на него пагубное воздействие, несмотря на то что Урие выпил всего бокал пива. Насиловать организм не следовало, однако разве с Ширазу сладишь. Чтобы отвязаться от этого придурка, Урие пришлось влить в себя отвратное пойло, чтобы распрощаться с ним при первом же походе в туалет. Но, видимо, не все последствия выветрились вместе с остатками алкоголя.
Кинув очередной взгляд в сторону обильно потеющей Муцуки, Урие поджал губы. Вот же ударилось ему опекать эту девицу, хотя она ясно дала понять, что в его поддержке не нуждается. С тех пор как Урие стали известны некоторые… подробности, странный, почти первобытный инстинкт заслонил всё остальное.
Урие недовольно цыкнул, закатив глаза. Защитничек. Только этого ему не хватало.
— Не могу… дышать… — пробормотала Муцуки и неожиданно рванула рубашку на груди так, что пуговицы, брызнув в стороны, дробно застучали по полу.
Урие дёрнулся, наполнившись гульей мощью — рефлексы в нём были сильнее логики. Лишь убедившись, что ни от одной из несчастных пуговиц не исходит угрозы, он закрыл глаза, выдохнул и вернулся к человеческой сущности. Снова посмотрев на Муцуки, он скривился. Нужно утихомирить эту проблемную женщину, иначе отдохнуть ему так и не удастся.
— Муцуки. — Урие тронул её за плечо и едва не отпрянул, когда лихорадочно блестящий глаз уставился на него. Взглянув в сузившийся до невероятных размеров зрачок, он нахмурился, но сделать что-либо не успел — ледяные пальцы впились в его предплечье с удивительной силой.
— Задыхаюсь… — просипела Муцуки. — Урие-кун…
Слёзы в её голосе заставили Урие снова ощутить себя запертым в клетку тигром. Покрывшись мурашками, он сдёрнул с Муцуки плед. Эластичные бинты впились в кожу до такой степени, что даже в темноте стало заметно, как она побелела. Требовалось либо ослабить их, либо снять, иначе сонное удушье вполне могло перерасти в панику, а полночи успокаивать рыдающую женщину Урие пока не был готов.
На миг замешкавшись, Урие поддел пальцем самый верхний бинт. Муцуки сипло застонала, когда он оттянул его достаточно, чтобы она могла сделать вдох.
— Сними их, пожалуйста! — взмолилась она, глядя так, что спина Урие покрылась испариной.
— Уверена? — переспросил он.
Муцуки истово закивала.
— Сейчас.
«Вообще-то ты должна быть против, чтобы мужчина делал с тобой нечто подобное».
Мотнув головой, Урие выдвинул ящик стоящей рядом с кроватью тумбочки и достал лезвие, которым обычно затачивал карандаши. Снова взявшись за бинты, он несколькими короткими движениями перерезал их и поспешно отвёл взгляд. Не хватало ещё пялиться на то, что он не имел права видеть.
На ощупь нашарив уголок пледа, Урие широким размахом укрыл тяжело дышащую Муцуки по самый подбородок и лишь после этого снова посмотрел на неё.
— Спасибо, — выдавила та, бледно улыбнувшись.
«Не за что».
Урие повернулся к креслу, но на его рукаве опять сомкнулись дрожащие пальцы. Недоумённо вздёрнув бровь, он обернулся.
— Что-то ещё?
«Дай мне уже поспать!»
— Я… — Муцуки сглотнула и приподнялась. Плед соскользнул до острых ключиц. — Я просто хотел…
Урие напрягся, впившись взглядом блестящую от испарины кожу. Он разучился смущаться слишком давно, чтобы снова испытывать это чувство. Пришлось мысленно дать себе пощёчину, чтобы вернуть самообладание на место.
— Спасибо тебе, Урие-кун, — пробормотала Муцуки, с обескураживающей прямотой глядя ему в глаза.
Урие на мгновение стало не по себе. Занервничав, он отвернулся. Её взгляд проникал сквозь кожу и кости, миновал многотонную броню и касался, казалось, самого укромного уголка души.
— Меня не за что благодарить.
«Отцепись».
— Н-но… — Муцуки опять двинулась, плед пополз дальше, обнажив слегка впалую грудную клетку и родинку. Небольшую, почти незаметную родинку, прячущуюся в ложбинке между грудей.
Урие усилием воли заставил себя смотреть в окно, но перед глазами всё равно стояла тёмная точка, кажущаяся чёрной на смуглой коже.
— Ты ведь знаешь… мою тайну, — выдохнула Муцуки. — Ты узнал её ещё на аукционе, но не рассказал ребятам.
— Меня не спрашивали, — отрезал Урие.
«Далась мне твоя тайна».
Муцуки заметно погрустнела.
— Ну, тогда спасибо, что не поменял своего отношения ко мне.
— Ты член команды. Мне всё равно, какого ты пола.
«Ты просто пока не заметила этого».
Улыбка Муцуки стала теплее, горло сдавила невидимая рука. Урие отчаянно не хотелось ввязываться в душеспасительный диалог, он был невыгоден, но язык стал чесаться с невероятной силой. Казалось, нёбо натёрли жгучим перцем. И пока Урие мешкал, борясь с внезапно вспыхнувшей словоохотливостью, Муцуки подняла взгляд и опять приколотила его к месту тихим голосом:
— И тебя совсем не волнует, что я… — Она запнулась, нахмурилась.
Урие сделал шаг назад.
— Нет.
«Почему это должно меня волновать?»
Внутренний голос зло расхохотался, наполняя Урие неприязнью. Он старательно лгал себе, но долго так продолжаться не могло. Да, его волновало, что Муцуки девушка, но признаваться не следовало хотя бы потому, что это заставит её ещё сильнее замкнуться или, чего доброго, начать его избегать. И так как вездесущий Сасаки никогда не оставит такое без внимания, рано или поздно придётся открыть ему все карты. Урие этого не хотелось. Как ни противно было признавать, но то, что он был единственным, кто знал тайну Муцуки, исподволь наполняло его гордостью.
— Ясно. — Муцуки разжала пальцы. — Я ведь… — Она подхватила край пледа и подтянула его повыше. Урие незаметно выдохнул. — Я ведь ничего плохого не хотел. В смысле, у меня и в мыслях не было обманывать Сасаки и вас.
Урие поморщился от того, что Муцуки снова упомянула себя в мужском роде. Его раздражала её манера быть слабым мужчиной, хотя она явно претендовала на другую роль. Если бы она изначально вела себя как сильная женщина, было бы намного проще. А теперь выходило, что Муцуки бежала от себя и тянула следом Урие, которому такое положение вещей совсем не нравилось. Он готов был хранить тайну Муцуки, но он вовсе не собирался поддерживать любимую всеми игру в «ничего не случилось».
— Чего ты пытаешься лишиться? — спросил Урие, прожигая в Муцуки дыру взглядом.
Он не хотел задавать провокационные вопросы, но щенячья невинность в её взгляде заставляла его нервничать, приглушенные сном эмоции внезапно решили проявить себя в самый неподходящий момент. Урие раздражался и сам не мог понять, почему, ведь Муцуки всего лишь хотела убедиться, что он и дальше будет держать язык за зубами.
— Что? — Муцуки дёрнулась. — Нет, я не… В смысле, я наоборот много чего хочу обрести!
— Врёшь.
«Когда человек так старательно скрывает своё истинное «Я», он сознательно хочет его лишиться».
Муцуки сжала губы, её взгляд вдруг стал твёрже, плечи напряглись. Урие видел, что она хотела возразить, хотела поставить его на место, но не представляла, как это сделать. Это стало нешуточно выводить, усталость, помноженная на нежелание девчонки сознаваться в очевидном, сдавила виски гулкой пульсацией. Урие ненавидел играть в «тепло-холодно», а Муцуки раз за разом принуждала его к этому ужимками и попытками сохранить всё как было. Всё поменялось после аукциона, и если Муцуки не могла принять эту истину, у Урие для неё были плохие новости. Он не набивался в благодетели и тем более не был слюнтяем, вроде Сасаки, который из кожи вон лез, чтобы всем было комфортно. Урие преследовал свои цели и запинаться на пути из-за девочки в теле мальчика или мальчика в теле девочки не собирался.
— Я не бегу от себя, — снова попыталась возразить Муцуки. Дрожь в голосе выдавала её с головой, но она всё ещё старательно держала лицо.
«Глупая женщина!»
— Тогда прекращай цирк с переодеванием. — Урие кивнул на обрывки эластичных бинтов. — Это убого.
Муцуки нахмурилась. Сдавать позиции она не собиралась, хотя Урие и не преследовал цели переубедить её. В конце концов, у них были разные дороги, стоило ли убиваться о чужое упрямство.
— Если я хочу поменять свою судьбу, следует начать с себя, — произнесла Муцуки и распрямилась, гордо вскинув подбородок. — Ты ведь такой же, Урие-кун, нет смысла спорить об общей проблеме.
Урие думал, что разговор окончен. Он не хотел знать ни о причинах, ни о следствиях, его не интересовала точка зрения Муцуки, особенно в тех аспектах, которые касались его непосредственно. Однако её взгляд и голос, и слова внезапно стали красной тряпкой. Урие почувствовал, как нутро обожгло яростью, и в следующее мгновение он уже вдавливал беспомощно моргающую Муцуки в кровать, сжимая её запястья с такой силой, что самому становилось больно.
— Ты ни черта обо мне не знаешь! — прошипел он, въедаясь глазами в побледневшее от испуга лицо.
«Уж ты-то точно не смеешь говорить мне такое, лицемерка!»
— Не знаю — ты прав, — сипло выдавила Муцуки, уже не борясь с дрожащим голосом, — но и ты обо мне многого не знаешь.
Подкатившая к горлу горечь заставила Урие захлебнуться. Неосмотрительно брошенная Муцуки фраза была лишь маленькой зловредной местью за его слова, которые показались ей обидными. Он не должен был так реагировать. Но ненависть к слабости и неспособности постоять за себя всегда выводила его из равновесия. Назвавшись мужчиной, будь им, а не ищи себе оправдания.
— У нас обоих есть свои тёмные стороны, о которых не то что говорить — думать тошно, — произнесла Муцуки, ни на секунду не отводя взгляда от глаз Урие. — Поэтому, прежде чем осудить кого-то, спроси себя — готов ли ты к тому, что он осудит тебя в ответ.
Урие будто ледяной водой окатили. Разжав стиснутые зубы, он судорожно втянул носом воздух и медленно выдохнул. Тело сотрясала дрожь, пальцы судорожно дёргались, норовя снова впиться в запястья Муцуки. Урие чувствовал себя миной, на которую наступил кто-то беспечный, явно не дорожащий своей жизнью. Но срываться по-прежнему было не в его правилах. Ему хватило аукциона, повторно обнажаться перед Муцуки было глупо.
— Урие-кун, — позвала Муцуки, прервав судорожные попытки Урие взять себя в руки, — не прячься. — Она прижала горячую ладонь к его щеке и неожиданно так мягко улыбнулась, что у него спёрло дыхание.
Каким же нужно быть идиотом, чтобы так долго не замечать её настолько очевидной женственности?.. Какие же они все идиоты, если эта девчонка так долго обводила их вокруг пальца.
«Мне не нужна твоя доброта!»
Урие обхватил запястье Муцуки и, сделав над собой усилие, убрал её руку.
«Мне не нужна твоя жалость!»
— Урие-кун? — Муцуки озадаченно моргнула.
Урие едва не взвыл. В нём неожиданно проснулась абсурдная жадность. Безудержно захотелось впитать Муцуки в себя, чтобы никто и никогда больше не узнал её секрет, чтобы она ни перед кем не смогла себя вести так, как с ним.
«Мне не нужна ты!»
— Замолчи.
Муцуки затаила дыхание, наблюдая за Урие так, словно он готовился наброситься на неё и выгрызть горло. Однако в её взгляде не было страха или опасения — в глубине её глаз таились бесконечные сострадание и понимание. Это выводило Урие так, словно она лила на него кислоту, наслаждаясь видом сползающей с костей плоти.
Урие вряд ли отдавал себе отчёт, когда наклонялся; он не понимал, зачем снова вжал Муцуки в кровать. Однако когда губы обдало взволнованным дыханием, он словно сорвался с катушек, провожая самообладание почти неслышным глухим рыком. Запах Муцуки давно заполонил собой всё пространство комнаты, хотя Урие честно пытался не обращать на это внимания. И стоило коснуться её кожи, вдохнуть глубже источаемый ею ароматы — все мантры полетели в пропасть.
Сперва Муцуки сдавленно замычала, напрягшись под Урие как струна. Она задрожала всем телом, сжала губы, противясь натиску, но затем затихла и расслабилась, будто смирившись с тем, что ей предстояло пережить. Урие уцепился за это почти с отчаянием, чтобы сохранить остатки разума, и ощутил, как его окатило ледяной волной осознания — он не столько понял, сколько почувствовал ком в груди, от которого стало тесно и тошно. Муцуки не оттолкнула его, но вовсе не по той причине, которую он нарисовал в голове. Она испугалась.
— Муцуки… — Урие отпрянул так резко, что перед глазами поплыло. Зажмурившись и сжав зубы, он выдавил, едва справляясь с судорожным дыханием: — Не хотел тебя напугать.
— Всё в порядке, — пробормотала Муцуки. — Всё правда в порядке. — Она подняла руки и закрыла ладонями лицо, заставив Урие ощутить себя последней мразью.
Ругнувшись про себя, он сполз на край кровати. Он искренне поражался своему порыву, но не признавать очевидного не мог — поцелуй с Муцуки его взбудоражил. Настолько сильно, что даже битвы с гулями ни в какое сравнение не шли.
«Всему должно быть логичное объяснение».
«Не бывает необоснованных поступков».
«Это неправильно».
Урие провёл ладонью по волосам, с неудовольствием отметив мелкую дрожь в пальцах, попытался встать, чтобы вернуться в кресло, но его опять остановила Муцуки. Ощутив прикосновение к плечу, Урие повернулся. Его не покидало неприятное предчувствие, от которого сжимался низ живота, но противиться желанию ещё раз взглянуть в лицо своему стыду он не стал. Он был виноват, а значит, заслуживал презрения и порицания. Однако увиденное обескуражило его настолько, что и без того скудный запас слов испарился: Муцуки смотрела на него с непередаваемым оттенком горькой нежности.
Опешив, Урие невольно отстранился. Тонкая рука соскользнула с его плеча.
— У нас обоих есть тёмные стороны и тайны, правда? — повторила Муцуки после недолгой паузы. — Моя тайна оказалась перед тобой на ладони, и я… — Помявшись, она глубоко вздохнула и неожиданно отпустила уголок пледа.
Урие сглотнул, глядя на открывшуюся грудь с небольшими тёмными сосками, которую всё ещё покрывали следы от эластичных бинтов. Его не особенно возбуждали девушки, он не был готов тратить на них время, которое предпочитал отдавать подготовке и тренировкам. Но с Муцуки этот фокус не прошёл. Несмотря на нескладную фигуру, которая даже при наличии раздавшихся сильных плеч и выступающих мускулов на руках оставалась женственной, Муцуки казалась ему невероятно привлекательной. И дело тут было вовсе не в плотском голоде.
Урие внутренне сжался, ощутив такую пустоту в душе, что захотелось снова свернуться клубком на полу и беспомощно завыть, он старательно отодвинулся, избегая смотреть Муцуки в глаза. Защитничек в нём снова поднял голову, но его алчное желание оберегать эту нелепую девчонку стало трансформироваться, обретая более жуткие формы. Урие желал Муцуки. Желал так, что становилось дурно.
— У меня нет… ни единого живого места на душе, — почти прошептала Муцуки. — Я не мальчик — бесспорно, но шрамы, которые не видны глазу, полностью скрыли под собой девочку, поэтому… — она вдохнула и выдохнула, — не отворачивайся от меня. Это очень больно.
«Ты не нужна мне!»
«Не нужна!»
— Ты нужен мне. — Муцуки из последних сил улыбнулась, по её щекам хлынули слёзы.
Руки Урие метнулись вперёд сами. Они обвились вокруг вздрагивающих плеч, сдавили их, притянули Муцуки к груди, в которую она с готовностью уткнулась лицом. Урие чувствовал её боль так, словно она была его собственной, от этого в душе становилось всё гаже. Он не умел утешать, не умел дарить тепло и ласку, не умел быть опорой. Но когда он неуклюже погладил Муцуки по волосам, ощущая себя глупым и смешным, она не отстранилась. Замерев от неожиданного прикосновения, она подняла голову, после чего потянулась вперёд и сама коснулась губ Урие так осторожно, будто малейшее неверное движение могло оказаться смертельным.
Урие опешил, но спустя мгновение его тело с невероятной силой откликнулось. Сердце затрепыхалось пойманным мотыльком, перед глазами поплыло, особенно когда узкие ладони легли на его лопатки, а ногти впились в плотную ткань одежды. Урие сдавленно выдохнул, опять прижав Муцуки к себе, постарался обуздать рвущуюся наружу демоническую сущность, которая желала не только овладеть беспечной девчонкой, но и сожрать её. Однако движения, пока он избавлялся от рубашки, всё равно показались слишком дёрганными, а дыхание — взволнованным. Урие не любил демонстрировать эмоции, но тут была другая ситуация. Муцуки видела, каким он был, слышала, как он истерично признавался в ненависти к окружающим — её вряд ли могла испугать та тщательно контролируемая волна, которая могла прорвать плотину в любой момент. И в этот раз она также делилась с ним выдержкой и верой.
Муцуки сдавленно всхлипнула, когда Урие сжал её грудь в ладони и обвёл большим пальцем сосок. Она выгнулась, зажмурилась, а Урие быстрым движением сдёрнул с её лица повязку, чтобы та не лишала его удовольствия наблюдать за сменой эмоций. Он припал губами к подставленной шее, прикусил чуть солоноватую от испарины кожу и сам едва не застонал — настолько сильно это отозвалось в нём. Его тошнило от собственной восприимчивости и готовности поддаться искушению, но остановиться было выше его сил. Он давно этого хотел.
Муцуки порывисто зарылась пальцами в волосы на затылке Урие, оставила на коже чувствительные царапины. Урие только скривился, подумав, что если гулья регенерация не скроет эти следы до утра, косых взглядов будет не избежать. Но стоило Муцуки снова прижаться к его губам, мысли разлетелись цветными фантиками. Он и раньше не обращал внимания на то, что о нём думают окружающие. Особенно Сасаки Хайсе. А Ширазу всегда можно было дать пинка.
Обвив талию Муцуки одной рукой, Урие подался вперёд, уложил её на кровать и навис, пытаясь унять трясущееся в горле смятение.
«Я не должен».
«Я не могу».
«Какого чёрта со мной происходит?!»
Он наклонился к груди Муцуки и, очертив языком сосок, сжал его губами. Муцуки тихо застонала, сопроводив этот звук нечленораздельным шёпотом. Не тратя время на ненужные уточнения, Урие скользнул одной рукой вниз и, нащупав ширинку, торопливо расстегнул молнию. Нижнее бельё у Муцуки оказалось простым, но приятным на ощупь. И когда Урие накрыл ладонью лобок, внутри стало совсем горячо.
— Урие-кун… — Муцуки, опомнившись, приподнялась на локтях и обеспокоенно заглянула ему в глаза. — Я…
— Успокойся, — перебил её Урие, криво усмехнувшись.
«Я и не собирался».
Снова вернувшись к груди, он втянул в рот сосок и прикусил его зубами, одновременно с этим протолкнув руку под нижнее бельё. Урие никогда не гонялся за удовольствиями, даже в настолько возбуждённом состоянии он понимал, что делать широкий шаг навстречу, возможно, самой большой ошибке в их жизни будет лишним. Так что он предпочёл сосредоточиться на Муцуки.
Коснувшись пальцами влажной промежности, Урие вернулся к губам Муцуки и прижался к ним, ловя задушенные жалобные всхлипы. Её глаза были зажмурены, но капельки пота на лбу и висках говорили о её состоянии лучше любых слов.
Урие мягко протолкнул палец внутрь, внимательно следя за реакцией. Муцуки дёрнулась, впилась в плечи Урие ногтями и неожиданно прикусила его губу. Усмехнувшись, он провёл языком по ранке и двинул рукой так, чтобы палец оказался ещё глубже. Муцуки распахнула глаза, но отталкивать Урие или отодвигаться не стала. Теперь в её смирении не было ни капли обречённости, что заставило Урие внутренне возгордиться. Эту планку они преодолели.
Продолжая двигать рукой, Урие раздвинул ноги Муцуки шире и прижался сверху, с неудовольствием отмечая, что напрягшийся член стал причинять неудобства. Он не питал иллюзий относительно возможности справиться с этим самостоятельно, но какая-то часть сознания продолжала глупо надеяться, что у его манипуляций будет логичное продолжение.
«Не сейчас, слишком рано».
Урие упёрся свободной рукой в кровать и резче, чем хотелось бы, погрузил внутрь ещё один палец.
— Урие-кун… — выдохнула Муцуки.
— Расслабься.
Двинув бёдрами вместе с рукой, он стёр языком с её губ тихий вскрик и едва сдержался, чтобы не сорвать с себя одежду. Взгляд Муцуки, в котором смешались паника, желание и нетерпение, стал тяжелейшим испытанием. Урие никогда не считал себя импульсивным или эмоциональным, но тут летела к чёрту даже самая суровая выдержка. Урие хотел Муцуки, и требовалось приложить неимоверные усилия, чтобы удержаться от соблазна. Если им ещё посчастливится повторить, он своего не упустит.
Урие ускорил темп, складывая шестизначные цифры в уме, чтобы суметь остановиться в нужный момент, поэтому когда Муцуки, протяжно застонав, прочертила ногтями на его плечах несколько кровавых полос и выгнулась, он испытал облегчение. Пусть его финал был далёк, как орбита Плутона, но медленная пытка возбуждением тоже подошла к концу.
Тело Муцуки конвульсивно содрогалось от оргазма, биение её сердца было слышно в наступившей тишине так явственно, что Урие усомнился в своей адекватности. Силу гуля и некоторые способности ещё никто не отменял, но не мог же этот звук быть настолько громким.
«Всё потому, что это твоё сердце так колотится».
Урие сглотнул, в полной мере ощутив, что переволновался: мокрая спина покрывалась мурашками, руки дрожали от напряжения, дыхание срывалось на сип. Если бы Урие оказался в другой ситуации с другим человеком, он бы подумал, что дело принимает скверный оборот, но присутствие Муцуки его почему-то успокаивало. Он знал, на что шёл.
Дождавшись, когда Муцуки расслабит руки, он сел и закрыл глаза, готовя себя к тому, что надо встать и идти к креслу. Оставаться в кровати с женщиной было несколько травмоопасно. Для женщины.
Но стоило ему двинуться назад, Муцуки в очередной раз остановила его, схватив за рукав.
— Т-ты, может… — Она опустила глаза, на лице застыли сомнение, смущение и испуг.
Урие усмехнулся.
— Не сейчас. Спи.
«Вот же глупая».
Выскользнув из её пальцев, он деревянной походкой дошёл до кресла и рухнул в него как подкошенный. О том, чтобы плавно уснуть, не могло быть и речи, но Урие упрямо закрыл глаза и стал мысленно считать пуговицы на парадном камзоле, чтобы хоть как-то отвлечься от пульсации в паху.
Муцуки ещё повертелась с боку на бок, глядя на Урие так, что ему даже глаз открывать не требовалось, чтобы это почувствовать, но потом всё-таки засопела. Видимо, алкоголь, усталость и новые впечатления сделали своё дело.
Урие глубоко вздохнул и невольно повёл носом, принюхиваясь. Удивительно было признавать, но он пропах Муцуки насквозь. И это, как ни странно, не заставило его поморщиться.
Почувствовав зуд, Урие поднял руку и почесал постепенно затягивающиеся царапины на затылке и шее.
«Следы всё-таки останутся».
Он хмыкнул, представив лица остальных, и устроился поудобнее.
***
Глаза Муцуки открываются сами, когда по лицу зайчиком проскальзывает солнечный луч. В голове стоит равномерный гул, во рту так гадко, что начинает тошнить. Муцуки хочет поднять руку, чтобы прижать её к покрытому ледяной испариной лбу, но конечности будто свинцом налиты, остаётся только стонать от тяжелейшего похмелья и надеяться, что остальные не услышат этих позорных звуков.
— Доброе утро.
Муцуки дёргается от чужого голоса и резко поворачивает голову. Возле шкафа стоит Урие: в его руках рубашка, на лице — постная мина. Муцуки нервно сглатывает, пытаясь понять, какого чёрта он тут делает, но потом в нос забиваются запахи, которые едва ли можно унюхать в её обиталище, и тошнота усиливается, превращаясь в навязчивое желание отлучиться в туалет.
— Урие-кун… — бормочет Муцуки, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли. — А почему?..
Брови Урие дёргаются. Натянув рубашку и степенно застегнув все пуговицы, он подходит к изножью кровати и складывает руки на груди.
— Ты ничего не помнишь?
Муцуки кривится от очередного спазма в горле и беспомощно качает головой. Последнее воспоминание — попытка не упасть со стула, затем — чернота. Стыдно признавать, но пить она не умеет. Особенно в компании Ширазу, которого заткнуть может только удар в солнечное сплетение.
— Ты сломала ключ. — Урие многозначительно замолкает, но Муцуки опять качает головой. Это событие тоже остаётся покрытым мраком.
Урие, закатив глаза, трёт основание шеи. Он вздыхает, поджимает губы, заставив Муцуки ощутить новый прилив дикого стыда.
— Ты ночевала тут, потому что сломала ключ от своей комнаты. Я спал в кресле, ты — на кровати. Всё.
— А… Эм… — Муцуки делает попытку приподняться, но, почувствовав стремительное скольжение пледа, с задушенным писком натягивает его по самую макушку. Глаза округляются, когда она видит свою обнажённую грудь, самочувствие резко ухудшается.
Бинтов нет! Какого?..
— Ты задыхалась ночью. Пришлось помочь.
«Пришлось», — повторяет Муцуки про себя, дрожа то ли от похмелья, то ли от смущения. Она выныривает из-под пледа, кидает затравленный взгляд на спокойного как удав Урие.
Он смотрел на неё, он видел её…
— Извини за беспокойство, — бормочет Муцуки, отводя глаза.
Урие хмыкает.
— Это лишнее.
Он поворачивается спиной, собираясь уходить, но Муцуки страшно оставаться в одиночестве в чужой комнате. Она суетливо приподнимается.
— Урие-кун! — Урие, остановившись, бросает на неё косой взгляд поверх плеча. Муцуки прикусывает губу, справляясь с клокочущим внутри волнением, затем, собравшись с духом, выпаливает: — А остальные?..
Усмешка трогает губы Урие.
— Из хорошего: никто не узнал твой секрет. — Муцуки давит тяжёлый вздох облегчения. — Из плохого: нас теперь считают геями.
Эти слова оглушают Муцуки.
— П-почему?!
Урие дёргает плечом.
— Кто знает.
Он снова отворачивается и бесшумно выходит из комнаты, оставляя Муцуки на растерзание эмоциям. Лишь когда дверь за его спиной захлопывается, где-то на краю сознания мелькает мысль, что на его затылке и шее хорошо видны белесые следы — такие обычно остаются после заживших, но ещё не до конца затянувшихся царапин.