— Двое суток и пятнадцать часов.
— Что?
Доктор оторвался от книги и посмотрел на Джека поверх очков. От этого действия фраза почему-то понятней не стала, хотя должна была — в тот день, когда он последний раз использовал взгляд-поверх-очков, Шекспир признался ему, что «быть» определенно лучше, чем «не быть», и даже засомневался, не осмеют ли Гамлета за подобные размышления. На Джека же эта техника не работала — он ответил не менее красноречивым взглядом, который можно было трактовать как «сам догадайся». Для верности Доктор также попробовал посмотреть из-под очков, и даже сквозь них, но это не сработало. Доктор вздохнул.
— Джек, я читаю.
— Я вижу.
— И? — выгнул бровь Доктор.
— И? — скопировав его мимику, ответил Джек. — И что?
Несколько секунд они молчали, прежде чем Доктор раздражённо отложил книгу и спросил:
— Что значит «двое суток и пятнадцать часов»? «Двое суток и пятнадцать часов» — что?
— Столько ты не спал. И это только с момента, как я засёк.
Услышав такой ответ Доктор облегченно усмехнулся и как ни в чем не бывало взял книгу обратно.
— Я думал, что-то более серьезное.
— Например?
Доктор ненадолго задумался, после чего с крайне спокойным лицом выдал:
— Двое суток и пятнадцать часов — личный рекорд Джека Харкнесса по воздержанию от флирта.
Несмотря на все приложенные усилия, Джек не смог сдержать ухмылки, которую постарался тут же спрятать за серьёзным тоном:
— Без шуток, тебе нужен отдых. Когда ты отдыхал последний раз, а? Всё это спасение планет, наверное, ужасно выматывает.
— Почему это вообще должно тебя беспокоить?
— Потому что друзья так поступают, Доктор.
Джек посмотрел на него со спокойной упрямостью, глубоко убежденный в своей правоте. На мгновение Доктору даже захотелось с ним согласиться. В тот день, когда он последний раз так быстро с кем-то соглашался, стоял ужасный ливень, и принцесса Диана, тогда ещё не доросшая ему до пояса, предложила Доктору зайти под крышу. По правде сказать, она была чудесным ребёнком. Доктор много раз после этого заглядывал, чтобы проверить, как у нее сложится судьба.
— Ты не думал, что у таймлордов несколько иной режим сна? — спросил Доктор после размышлений.
— Я… На самом деле, не задумывался. Но Роза как-то говорила, что видела тебя спящим.
Доктор поморщился, как от боли, и Джек прикусил язык.
— Извини.
Из-за упоминания Розы потухло на несколько секунд даже золотистое освещение ТАРДИС, а когда оно восстановилось, Доктор вздохнул:
— Я действительно спал когда-то, но это было давно. Для меня сон — не базовая потребность, а, скорее, приятное дополнение. Как… — он неопределенно подвигал в воздухе руками, прежде чем нашел подходящую аналогию, — Как обнимашки. Успокаивает, расслабляет. Но я вполне могу обойтись и без него.
— Но зачем?
— Не могу по-другому, — коротко ответил Доктор и взял книгу, намекая, что не хочет продолжать разговор.
— Это точно не вредит тебе? — немного погодя уточнил Джек.
— Точно. Я бы не стал специально себе вредить.
— Ладно. Ладно…
Джек рассеянно оглядел комнату, словно о чем-то думая, но не выдержал и снова вернулся к теме:
— Знаешь, если бы я долгое время никого не обнимал…
— Дашь ты мне дочитать или нет? — раздражённо воскликнул Доктор.
— Ты уже читал эту книгу!
— Я люблю перечитывать, — елейным голосом сообщил Доктор. — Оставь, пожалуйста, в покое меня и мои проблемы со сном.
— Всё-таки у тебя проблемы?
Доктор вскинул руки и глухо зарычал, проклиная свой длинный язык. Джек усмехнулся.
— Да, у меня проблемы. Мои проблемы, личные, не твои. Джек, у меня была достаточно долгая жизнь, чтобы навидаться такого, что не даст мне спать, и я не собираюсь обсуждать её с кем бы то ни было!
— Я могу помочь.
— Каким образом? Подогреешь мне молока? Сказку расскажешь? Может ещё предложишь барашков посчитать?
— Барашки никому не помогают, — весело сказал Джек. — Но знаешь… Когда-то у меня тоже были проблемы со сном. Ещё до встречи с тобой. В сорок втором.
Доктор закатил глаза, но к чтению не вернулся, ожидая продолжения.
— Тогда мы с парнями остановились в одной деревне в окрестностях Кардиффа. Нас разместили в разных домах на ночлег. Я и ещё двое ночевали у одной женщины… Матери. У нее было пятеро детей. Кошмар… Ты представляешь, что такое пятеро детей во время войны? Младшей, кажется, было три, а старшему семнадцать — ещё год и уйдёт на фронт.
Джек нежно улыбнулся, погружаясь в воспоминания.
— Мы натаскали воды, чего-то там прибили, нарубили, сварили — в общем, помогли чем смогли. А вечером легли спать. Я думал, что, как обычно, пролежу глядя в потолок до часу или двух. На тот момент мне не спалось около двух недель. Но тут эта женщина — Анна, кажется так ее звали — запела. Не для нас, конечно. Нас она, кажется, наоборот стеснялась. Она пела для своих детей. Но это было так…
Джек выдохнул, не сразу находя нужные слова.
-…как будто она убаюкивала всех детей мира. Так трепетно, по-матерински. Я слышал любовь в её голосе и мне хотелось ее обнять. Я просто… Ох, я просто так нуждался в этом в тот момент. И я заснул. Не сразу, но гораздо быстрее обычного. И мне ничего не снилось.
— Это очень милая история, — нехотя заметил Доктор.
— Да, я… Люблю это вспоминать, — Джек кивнул. — Произошла небольшая задержка с приказами, и мы остановились в той деревне на три дня, так что, когда мы уходили, я уже совсем не испытывал проблем со сном… Кроме случаев, когда есть дела поинтереснее сна.
— Ты невыносим! — усмехнулся Доктор. — И я не совсем понял, в чём заключается твоё предложение. Ты думаешь, та женщина была кем-то вроде сирены? Я знаю пару сирен, но не уверен, что они согласятся петь, не затащив меня впоследствии на дно морское.
Последние слова были сказаны с иронией.
— Я могу тебе спеть, — пожал плечами Джек.
Доктор нахмурился.
— Это шутка?
— А похоже на шутку? Я вообще-то неплохо пою. Даже хорошо.
— Даже прекрасно, — поддел его Доктор.
— Я виноват, что я идеален? — рассмеялся Джек. — Нет, правда. Если для тебя сон это как объятия, то я бы на твоём месте попробовал.
— Зачем тебе это?
— Я люблю петь.
«И тебя» — добавил Джек уже мысленно.
Пока Доктор думал, ТАРДИС медленно приглушила свет. Джек расплылся в улыбке.
— Предательница, — буркнул Доктор.
Через несколько минут он уже лежал в постели, с маской вселенского недовольства на лице. Джек вальяжно развалился на стуле у изголовья и заговорил:
— Я знаю много песен, в основном, конечно, на человеческом английском. Из разных веков. Любишь фолк?
— Мне все равно.
— Как знаешь.
Джек с присущей ему театральностью откашлялся и запел.
У него был приятный голос, и Джек точно не врал, когда говорил, что хорошо поет. Наверняка ему говорили это не раз. Пение не было очень нежным или бархатистым, как принято говорить, но звучало так естественно, словно было частью его речи. В тексте рассказывалось о каком-то воре или грабителе, — Доктор не понял до конца, потому что вслушался в слова только на последнем куплете.
— Откуда ты знаешь эту песню? — спросил он, как только Джек замолчал.
— Эй, кажется ты должен спать!
— Но не сплю. Твоё упущение, — Доктор улыбнулся и добавил: — Ты правда очень неплохо поешь.
— Спасибо.
— Так откуда?
Немного помявшись, Джек сказал:
— Ещё агентом времени мне надо было втереться в одну шайку в шестнадцатом веке. Они были менестрелями и карманниками. Пожалуй, больше карманниками. Я предложил одну идею, и мы здорово на ней заработали. Так меня приняли к себе. Пришлось слушать их песни. Про благородных воров, про страшных убийц, про удалых хитрецов… Про секс иногда.
Джек улыбнулся краешком рта.
— Джимми хорошо пел. И у него была очень симпатичная сестра. И её муж тоже… Есть плюсы в работе агентом времени.
— Что за идею ты предложил? — спросил Доктор, желая перевести тему.
— На середине выступления Джимми говорил, что по площади снуют карманники и людям следует проверить свои деньги. Люди хлопали по карманам, а мы подмечали, где что лежит.
Доктор вздохнул и произнес в воздух:
— И не стыдно тебе путешествовать с этим мошенником?
ТАРДИС несколько раз мигнула освещением. Джек засмеялся.
— Заставляет тебя меня терпеть.
Доктор встретился с ним взглядом и развел руками.
— Издержки разумной машины времени.
Повисло молчание. Джек хотел было заговорить, но побоялся нарушить этот редкий момент, когда можно просто смотреть друг другу в глаза и понимать, что вот оно, это чувство общего веселья и какого-то странного взаимопонимания. Такие моменты случались не очень часто, и оттого казались особенно ценными.
(Ох, а ещё у Доктора были такие глаза, что невозможно оторваться)
— Что ещё ты пел?
— А? — Джек вернулся в реальность. — Сначала ляг нормально.
Доктор нехотя спустил ноги со спинки кровати. Джек задумался, а после заговорил:
— Я был во многих веках и почти из всех помню что-нибудь… Двадцатый, пожалуй, мой любимый.
— Сомнительный выбор.
— А тебе какой нравится?
— Тридцать первый. Преимущественно первые десятилетия.
— С их кошмарной модой? Ты меня удивляешь.
Он задумался ещё ненадолго, а потом покачал головой:
— Нет, из тридцать первого века я ничего петь не буду. Что насчёт девятнадцатого? Слушал когда-нибудь шанти*?
— Ты служил во флоте?
— Так точно, мой капитан, — Джек шутливо отдал честь. — На море тосковали по дому, дома тосковали по морю…
Он вздохнул и заговорил с ноткой пафоса, словно заученные наизусть слова:
— Вечно в поисках счастья и покоя. Сегодня ты здесь, а завтра там. Чужие земли, незнакомые обычаи, в каждом видишь родные черты, но разве могут они заполнить ноющую дыру в сердце? Когда впервые ступаешь на чужой песок, считай, ты уже потерян. Ты человек без постоянного пристанища, вечно в поисках грядущего. Об этом поются шанти.
Доктор почему-то опустил взгляд.
— И ещё про секс, — пожал плечами Джек. — Забавно. Никогда про него не забывают.
Несколько секунд спустя он завёл тоскливую песню о тоскливых морских волнах, на которых тоскливо качаются чайки. Потом, видимо настроившись на нужный лад, спел про берега, которые прячутся в тумане, девушек из Индии, которые всегда готовы жарко принять моряков, про шум прибоя, зовущий из дома посреди ночи. Доктор все это время лежал подозрительно тихо, а ближе к концу грустно вздохнул и уставился в потолок.
— Шанти мне не нравятся, — вынес он вердикт, когда Джек спел последнюю ноту и затих.
— Да ладно. Почему?
— Они заставляют меня вспоминать… То, чего я не хочу вспоминать. Не важно.
— Родной дом? — Джек понимающе улыбнулся. — Меня тоже.
— Правда?
— Я пою не для того, чтобы радоваться. Это просто… Успокаивает, знаешь. Что может быть спокойней, чем родной дом?
— Я бы так не сказал, — хмыкнул Доктор. — Хотя могу понять. Почему-то людей всегда тянет обратно на землю, сколько их не вози по разным временам.
— Ну, Земля неплохое место, — усмехнулся Джек. — А уж люди…
— Люди это да, — многозначительно кивнул доктор. — Эта бесконечная жажда жизни…
— И способность всегда ее усложнять! Я прожил почти век после того, как… В общем, прожил век на Земле.
— После того, как я тебя бросил, — перебил его Доктор.
— Я хотел деликатно промолчать на этот счёт, но так уж и быть. После того, как ты меня бросил, я жил на Земле и понял, что, в общем-то, люди двадцатого века ничем не отличаются от пятьдесят первого. Так же влюбляются, впадают в тоску, воюют, фанатеют по разным… Чёрт, я же застал битломанию!
Джек оживился и даже подался вперёд, готовясь к рассказу.
— Это действительно нечто, когда ты переживаешь это в реальном времени, а не читаешь статьи в интернете. Это ощущалось как глоток воздуха! Представь, среди шаблонов и повторений появляется группа, члены которой отказываются следовать правилам. Они не пытаются казаться напыщенными и крутыми — им это и не надо, всё исходит от них и так. Иногда это даже выглядит странным и эксцентричным, но этим и цепляет Битлз! Каждый из альбом, словно перерождение, несёт в себе что-то совершенно новое, но вместе с тем является проявлением одной и той же сути… И этот британский стиль и юмор. Невозможно не влюбиться. " — Что вы думаете о том, что подростки подражают вам, нося парики? — Они нам не подражают, мы ведь не носим парики.» Я всегда удивлялся, когда читал про масштабы битломании, но сейчас понимаю, откуда взялась эта любовь.
— В конечном счёте, они даже не знали, что делать с такой… Фанбазой, — протянул Доктор. — Было бы обидно всё испортить.
— Они просто не были готовы, — с нажимом сказал Джек. — Это нормально.
По лицу Доктора было видно, что он хотел возразить, но, так и не найдя подходящих слов, отвернулся к стене. О чём бы ни был этот разговор, он закончился, и Джек немного погодя запел о жёлтой подлодке, всей любви, которую он бы отправил, находясь далеко, и особенно нежно пропел «let it be».
Доктор не шевелился все это время, так что Джек постарался встать как можно тише. Когда он взял в руки одеяло (таймлорды ведь пользуются одеялом? Зачем иначе оно здесь лежит) Доктор, все так же лёжа лицом к стене, вдруг спросил:
— Ты уходишь?
Джек замер.
— Ну, вообще-то я решил, что ты уже спишь. Если хочешь, могу ещё что-нибудь спеть. Например у Queen есть одна песня…
— Последний раз я засыпал, когда рядом была Роза, — признался Доктор. — Извини.
Откровение вышло внезапным и на несколько секунд выбило Джека из колеи.
— Так… Давно?
— Звучит не очень обнадеживающе, знаю.
— И почему ты решил сказать это сейчас?
Доктор вздохнул.
— Понимаешь… Порой мне очень не хватает ощущения дома. Это то, что делают люди. Приходят, наводят везде свои порядки, одомашнивают всё, что видят. Я не хочу вспоминать Галлифрей, это делает мне больно. Но хоть иногда почувствовать себя дома…
— Роза давала тебе это чувство, — тихо произнес Джек.
— Она была человеком. Люди удивительные создания. Такие живучие. Они бессмертны. Героичны. В них столько чувства, эмоции, жажды чего-то нового. Столько суеты, неловкости, своей очаровательной…
Он защелкал пальцами, подбирая слово, и Джек, улыбнувшись, кивнул.
— Я понял. Доктор, я ведь тоже человек.
— Я знаю.
— И?
— И говорю про тебя в том числе. Было бы странно сказать «все люди прекрасны, кроме Джека Харкнесса, который заставляет меня спать».
— Значит, я тоже удивительный, очаровательный, — всё больше расплываясь в улыбке, начал перечислять Джек, — Героический, прекрасный и привлекательный?
— Я не говорил «привлекательный».
— Подловил, — цыкнул Джек.
— Но это правда, — спокойно сказал Доктор. — И это не приглашение лечь ко мне или… Джек, это односпальная кровать.
Джек уже пристроился у него за спиной и счастливо засунул руку под подушку.
— Я имел в виду, что пение не поможет, и я могу идти и не спать дальше, — пояснил Доктор.
— Не правда. Ты имел в виду, что я человек и со мной ты чувствуешь себя как дома.
— Что за… Разве мне не лучше знать, что я имел в виду?
— Нет.
Рука Джека осторожно приобняла его за талию.
— Это абсурд. ТАРДИС, включи свет.
В ответ на это приглушённое освещение вовсе погасло.
— Блеск…
— Видишь, даже она понимает.
Доктор замолчал, но замолчал показательно возмущённо.
Последний раз он так молчал, когда на одной межгалактической конференции его случайно перепутали с представителем одной не очень развитой расы.
— Когда моя мама укладывала нас с братом спать, — тихо начал Джек, и Доктор почувствовал, как на самом деле близко он лежит, — Она пела нам одну песню, которая действовала почти как снотворное. Мы мгновенно вырубались.
— Проникновенные истории из детства это жульничество.
— Я жульничаю, — усмехнулся Джек.
И следом запел. Колыбельные пятьдесят первого века очень похожи на любые другие колыбельные. Они сотканы из заботы и нежности словно из тонких ниточек, в них силой голосов сотен поколений запечатывается спокойствие и доброта. Джек пел с закрытыми глазами, чего, конечно, не было видно. Джек, который действительно хотел помочь. Джек, который неосознанно сравнил Доктора с Битлз, его судьбу — с шанти, а родной для Доктора Галлифрей попытался компенсировать земными мелодиями.
Для него существовала только одна мелодия, но Доктор слышал слова песни, эхом доносящиеся из разных времен, призванные утешить, убаюкать, растворить в объятьях. В лице Джека для него пело всё человечество, и сопротивляться ему не было сил.
Конечно, последний раз, когда он засыпал, в соседней комнате дремала Роза.
Но…
Джек замолчал и осторожно, стараясь не ворочаться слишком сильно, перегнулся через его плечо.
…возможно, это был первый раз, когда Доктор улыбнулся во сне.