Чарльз стоял, не отрывая от него взгляда. Эрик тоже застыл, но по другой причине: он ожидал, что Чарльз что-то скажет, раз окликнул его в коридоре и подошёл ближе. А тот вдруг встал на носочки и поцеловал его прямо в губы.
Была весна, а весной тяжело не быть рассеянным. Весной Чарльз всегда летал мыслями в облаках, путался в словах, совершал ошибки и необдуманные поступки. Это была его весенняя константа. Если за окном набухают почки — жди какой-нибудь беды.
Весна пахла ручьями, талым снегом и свежим воздухом после дождя. Она звучала как гром посреди ночи, скрип оживших качелей, звонкая капель за окном и щебет птиц. Она грела кожу солнцем и липла к пальцам молодыми глянцевыми листочками.
На вкус она была как кофе. Вообще-то, когда ты преподаватель в школе, всё на вкус как кофе. И зима, и осень, и лето (особенно, его первая часть). Причём, кофе не простой, а, как однажды поэтически выразился Хэнк, «кофе полуночный, выпитый на пути в царство сна». Когда Чарльз проходил мимо кофеен и чувствовал знакомый запах, первое, о чем он думал, было: «пахнет четвертными экзаменами». Потому что проверка контрольных работ до ночи — это тоже весенняя константа, даже если ты работаешь в школе мутантов.
***
— Я хочу спать, — зачем-то сказал Хэнк.
Было только полвосьмого, но спать хотели все. Чарльз, который телепатически хотел спать за них троих, устало зевнул и ответил:
— Я тоже. Сколько у тебя?
— Девять, — мгновенно отозвался Хэнк.
Ему не нужно было пересчитывать оставшиеся работы, чтобы назвать точную цифру. У него под рукой лежал список класса, из которого он вычеркивал тех, чьи тесты уже проверил.
— У меня семь, — сказал Чарльз.
— Везёт, — буркнул Эрик из-за соседнего стола.
— Это сочинения, — добавил Чарльз. — «Образ мутанта в современной литературе».
— А у меня тесты по праву. Завтра контрольная по истории, а я ещё это не проверил.
— Как написали? — спросил Чарльз с улыбкой, чтобы чуточку развеяться от работы этим разговором.
— Да как всегда, балбесы, — беззлобно сказал Эрик. — Пьетро играл со Скоттом в виселицу на полях, даже не стёр. Подписал: «Иллюстрация к вопросу о смертной казни».
Хэнк усмехнулся, услышав его слова.
— Тебе всё хиханьки, а у меня дети в своих правах не ориентируются, — пробормотал Эрик, пытаясь разобрать мелкий почерк. Повисло длинное молчание, нарушаемое только шелестом бумаг и скрипом красных ручек. Металлическая ручка Эрика писала сама по себе.
— Чёрт… — протянул вдруг Чарльз.
Слово «Чёрт» можно произнести с разной интонацией. Можно воскликнуть «вот же чёрт!», глядя, как твой пирог горит в печке, можно кисло процедить «чёрт», когда приходит осознание, что шпаргалки, над которыми ты страдал весь вечер, остались дома. В ситуации Чарльза «чёрт» было таким многозначительно-усталым, что, даже не зная контекста, Хэнк с Эриком ему посочувствовали.
— Я понял, что проверил тесты по английскому по одному варианту, — Чарльз посмотрел на товарищей по несчастью и грустно улыбнулся.
— А вариантов было два? — с пониманием спросил Хэнк.
— Три.
— Пиздец, — констатировал он.
Чарльз удивлённо расширил глаза. Эрик тоже с интересом развернулся. Хэнк понял, что сказал, и жутко смутился.
— Извините, я на нервах. И Рейвен ещё постоянно ругается матом из-за домашки. Как-то само вырвалось.
Чарльз понимающе кивнул, потом открыл рот, но тут же закрыл. Зачем-то посмотрел на Эрика. И только потом осторожно задал вопрос:
— Хэнк, просто любопытно, есть какие-то проблемы в том, чтобы… встречаться с ученицей?
Эрик заинтересованно поднял глаза. Хэнк покраснел.
— Ну, вообще-то, — сказал он, запнувшись, — Рейвен младше меня всего на год. Так что не думаю, что это проблема.
— Нет, я имею в виду профессиональную этику и всё такое, — быстро заговорил Чарльз, потом вдруг прервал сам себя и добавил: — Зря я спросил. Нетактичный вопрос, прости, можешь не отвечать.
Он уткнулся взглядом в сочинения. Хэнк с Эриком непонимающе переглянулись и вернулись к работе. Спустя две секунды, Ксавье всё же заговорил, оправдываясь:
— У меня весной голова как будто совсем не соображает, вот и говорю невпопад…
— Это, наверное, из-за экзаменов, — предположил Эрик.
— Наверное, — вздохнул Чарльз, бросая в его сторону быстрый взгляд.
Он ещё с утра заметил, что Эрик переоделся в весеннее пальто. Чёрное, как и большая часть его одежды, оно ему невероятно шло, обтягивая широкие плечи и выделяя талию. Чарльз даже хотел сделать комплимент (совершенно по-дружески), но не мог вспомнить, было ли это пальто на Эрике прошлой весной. Хвалить старое пальто было бы странно. Нарушать личные границы Эрика и выяснять эту информацию в его голове — ещё страннее. Так что Чарльзу оставалось просто тереть виски пальцами и молиться, что его смущение не будет замечено.
Так уж получилось, что ему нравился Эрик.
Чарльз не до конца понимал когда именно это произошло. Наверное, чувства накапливались постепенно, вызревая, как крохотные незаметные бутончики, чтобы потом раскрыться пышными цветами и затопить собой всё вокруг. Его мысли теперь вообще походили на цветочный сад: он всё время думал об Эрике. Когда шёл в школу, старательно обходя лужи, когда сидел в кабинете, косясь на ворот его водолазки (если Эрик пил кофе, кадык под воротником ходил вверх-вниз, и лицо Чарльза становилось малиновым), когда, уже дома, ложился спать. Но перед сном он старался избавиться от мыслей, потому что соблазн провести полночи как озабоченный подросток перекрывало желание нормально выспаться. В моменты, когда сознание Чарльза всё же переключалось на посторонние предметы, чувство влюблённости всё равно оставалось с ним, слово аромат цветов прочно впитался в его одежду. Его тянуло вверх, как воздушный шарик, в животе было пусто и щекотно, а в груди так томно-сладко, что хотелось плакать.
Словом, Чарльз влюбился как подросток.
Вкупе с его рассеянностью, это невероятно мешало работать.
— Я, наверное, пойду домой, — сказал Хэнк, снимая сумку со спинки стула. — Возьму часть работ с собой.
— До завтра, — кивнул ему Эрик.
Голос у него был спокойный и бархатистый, такой, что заражал своим спокойствием остальных. Когда Эрик говорил: «К вечеру справимся», Чарльз чувствовал, что даже если чисто физически успеть было невозможно, Эрик не врал. Однажды, в начале весны, Ксавье не взял с собой пальто на работу, и, когда вечером разыгрался снегопад, совершенно не знал, что делать. Он как раз взволнованно бродил по кабинету, когда Эрик всё узнал, и сказал, как ни в чём не бывало: «Так я тебя довезу». И это звучало так естественно, что Чарльз даже удивился, как мог подумать, что выйдет по-другому.
Он задумался, и чуть не забыл попрощаться с Хэнком. «Всё эта рассеянность» — подумал Чарльз, надеясь, что выглядит идиотом только в своих собственных глазах.
***
Тем же вечером Чарльз решил: завтра он признается. И плевать, что там решит Эрик или остальные — так работать невозможно! Он каждый день встречал по дороге в школу море разных людей, и, как назло, почти все были в отношениях. Для этого не надо было концентрироваться, всеобщая атмосфера любви на улицах зашкаливала. И как тут думать о работе?
С утра его уверенность никуда не пропала, а к вечеру только усилилась. И, хотя сердце отчаянно билось, а голова кружилась от волнения, Чарльз повторял себе: так продолжаться больше не может. Его весенняя рассеянность и так мешала жить, а возведённая в квадрат могла привести к беде.
После шестого урока Чарльз заспешил по лестнице наверх, к учительской. По пятницам у Эрика не было последних двух занятий, и Чарльз боялся, что тот уже ушёл домой.
Он успел в самый последний момент: Эрик попался ему прямо около кабинета, уже в верхней одежде. Наверное, что-то забыл и решил вернуться. Ксавье подумал, что это хороший знак.
— Эрик! — окликнул его Чарльз.
Тот обернулся и как-то нервно улыбнулся.
— Привет, а я вот… Телефон в кабинете забыл.
— Наверное, заразился от меня, — усмехнулся Чарльз.
Эрик никогда не забывал вещи в учительской.
— Послушай, — выдохнул Чарльз и неловко отвёл глаза. — Нам нужно поговорить.
— Сейчас?
— Да, это очень важно.
Чарльз быстро поднялся по лестнице, подойдя к Эрику на расстояние одного шага. Когда их взгляды встретились, его сердце ушло куда-то в пятки, а язык словно стал ватным. Чарльз понял, что не может произнести ни слова, и молча не отрывал от Эрика взгляда. Эрик тоже застыл, но по другой причине: он ожидал, что Чарльз что-то скажет, раз окликнул его в коридоре и подошёл ближе.
За окном светил фонарь, по полу разливались сладкие розовые тени, исчерченные ветвями деревьев за окном. А потом Чарльз вдруг поднялся на носочки и приблизился к его лицу — медленно, как будто давая Эрику шанс возразить, и, не встретив возражений, осторожно коснулся своими губами его губ. Он почувствовал, что горит. Вспыхнул от касания, как спичка, и горит — горят плечи, щеки, губы, глаза с дрожащими ресницами. Это ощущалось почти физически, и Чарльз очень хотел бы зажечь Эрика тоже, передать вот это огромное, жгучее, переполняющее, чтобы он почувствовал то же, что Чарльз чувствует каждый день.
Но ничего не произошло. Эрик не ответил на поцелуй. Он стоял неподвижно, словно статуя, и даже не приобнял его. Чарльз почувствовал, как волнение сменяется разочарованием, а огонь затухает, оставляя вместо себя клубы дыма. Он с сожалением отстранился, сделал шаг назад, но уйти просто не смог. Уставившись в пол, Чарльз ждал, пока Эрик задаст вопрос, или разозлится, или молча пойдёт на улицу, чтобы его не видеть.
«Зачем, зачем, зачем» — билось у Чарльза в голове, одновременно с садистским облегчением от того, что больше не придётся всё скрывать.
— Пиздец, — тихо сказал Эрик, когда молчание затянулось слишком надолго. — Ну ты даёшь.
— Извини, я… Я… — Чарльз не нашёлся, чем себя оправдать, поэтому вжал голову в плечи. — Я пойму, если ты не захочешь меня видеть.
— Так это ещё и… Ема-ё, Чарльз…
Вообще, Эрик никогда не говорил «Ема-ё», так говорил только один человек в окружении Чарльза, но тот был слишком расстроен, чтобы это заметить.
— Блин, я даже не знаю, — продолжил Эрик. — Сейчас ты очень удивишься, но уверена, не так сильно как я.
Чарльз нахмурился при слове «уверена», поднял глаза и увидел, как очертания Эрика рассыпаются, а на его месте вырисовывается женская светловолосая фигурка.
— Чт… Рейвен?!
— Прости-прости-прости! — виновато затараторила девушка, — Я не просто не сообразила, что ты тоже до вечера в школе, и мы можем встретиться! Но ты тоже хорош, хоть бы предупредил, что ты собираешься меня — в смысле, его — целовать. Я аж застыла от неожиданности.
— Почему ты… А что ты здесь делала вообще? У вас уроки в шесть часов кончились!
— Я… Забыла кое-что в классе, — слукавила Рейвен. — И вернулась.
— В учительское крыло? В образе Эрика? — Чарльз старался выглядеть как можно более возмущенным, но на деле готов был провалиться под землю от стыда.
Рейвен ничего не ответила и с вызовом посмотрела ему в лицо.
— У меня к тебе не меньше вопросов.
— Я… — Чарльз хотел грозно прикрикнуть «Я здесь задаю вопросы», но вышло почему-то детское: — Я первый спросил. Отвечай.
— Что ж, ладно, — с напускной уверенностью сказала Рейвен. — Я пришла посмотреть вопросы завтрашней контрольной. Все в школе знают, что Эрик оставляет их в кабинете на ночь.
Чарльз слегка опешил. Он не ожидал, что такое странное стечение обстоятельств окажется вызванным сущей мелочью. Очень многие ученики ищут способы списать — совсем не многие учителя целуют своих коллег в коридоре.
— Ладно… В Эрика ты превратилась, чтобы не возникало вопросов?
— Ну, а зачем ещё? Точно не для… Ты понял.
По тому, как Рейвен опустила глаза, он понял, что девушка смущена не меньше, чем он сам. Однако, справлялась она более успешно, потому что почти сразу воспрянула и спросила:
— А как ты можешь объяснить то, что ты сделал?
Её тон как бы кричал: «Ну и что, что я попалась, у меня хотя бы есть оправдание!». Чарльз замялся.
— Никак. Как ты поняла, так и есть.
— Серьёзно? Оу. Ладно. Хотя, я бы, на твоём месте, выбрала местечко поромантичнее школьного коридора. Какой-нибудь итальянский ресторанчик с пастой и красным вином…
— Я, кажется, не просил совета, — сердито сказал Чарльз, краснея.
— Ну как хочешь, — невозмутимо пожала плечами Рейвен. — Тогда я пошла.
— Только…
— Естественно, я ничего никому не скажу.
— Хорошо. Можешь идти.
Рейвен сделала шаг в сторону учительской, но Чарльз остановил её.
— К себе домой, Рейвен. И я скажу Эрику, чтобы запирал ящик.
Девушка надулась и зашагала в другую сторону, а Чарльз облегчённо выдохнул. Ситуация сложилась — ну просто хуже некуда. Хорошо ещё, что он ограничился простым поцелуем, а то мог бы и душу излить. Хотя, лучше бы и так. Потому что целоваться в губы с сестрой, пускай даже неродной… И потом, ему еще смотреть в глаза Хэнку...
Ксавье решил, что думать об этом сейчас не хочет, а все, чего хочет — так это горячего чаю с тортиком и дозой успокоительного.
Ближайший чайник был в учительской. Чарльз достал из кармана ключи, вставил в замок и попробовал провернуть, но ключ почему-то застрял на полпути. Прорычав про себя что-то нецензурное, Ксавье прижал дверь плечом и попробовал ещё раз. Замок не поддавался.
— Да что ж это такое! — воскликнул Чарльз, в сердцах пнул косяк, вытащил ключ, дёрнул ручку и тут же понял, почему дверь не отпиралась.
Она была не заперта.
Чувствуя себя полным идиотом, Чарльз вошёл в кабинет. И сразу же почувствовал себя ещё хуже, потому что за столом у стены сидел настоящий Эрик и печатал что-то за компьютером.
— Что, день плохой, с дверью бодаешься? — спросил он, не глядя.
— Не то слово.
Чарльз отвернулся, чтобы не выдать замешательства. Первое что пришло ему в голову: он спас Рейвен от пересдачи. Второе — Эрик мог слышать их разговор. Это, конечно, маловероятно, но…
Чарльз включил чайник, плюхнулся в кресло и тяжело вздохнул.
— Ученики? — кратко поинтересовался Эрик, нажимая кнопку на принтере.
— И это тоже. Пора брать выходной.
Чарльз устало закрыл глаза.
— Не говори.
Эрик развернулся в кресле и посмотрел ему в лицо.
— Чарльз? — позвал он.
— Да? — ответил тот, не глядя.
Эрик помолчал, ожидая, пока Ксавье откроет глаза и посмотрит на него.
— Что? — повторил Чарльз, глядя как улыбается друг.
— Свободен сейчас?
— Да вроде… А что?
— Знаю один хороший итальянский ресторанчик в паре минут отсюда. Паста, красное вино, романтика.
Эрик подмигнул и снова отвернулся к компьютеру, оставив Чарльза в полнейшем шоке.
Была весна, а весной сложно не быть рассеянным. Это константа. Но когда твой друг о тебе заботится, кидает нежные взгляды и улыбается при любой встрече… Что ж, это куда больше похоже на переменную.