Роуз хмурится, поджав строго губы и сжимая в пальцах письмо — дорогая плотная бумага с отпечатанным на обратной стороне логотипом издательства. Дейв заглядывает мельком через плечо, отпивая попутно крепкий черный чай из расписной кружки.
— Что, снова?
— Снова.
— Они просто тебя не заслуживают — еще придет твое время.
Роуз вздыхает раздраженно, беспорядочно комкая сначала лист в руках, а затем раскрывает его снова и складывает аккуратнее. Она откладывает бумагу в сторону, бормоча что-то про то, что письмо пойдет на растопку для камина.
Шторы на кухне задернуты плотно, не пропуская легкий утренний свет, и по комнате разливается густой пряный аромат.
///
Дейв в радиопрограмме особенно оживленно вещает о любимых музыкантах, останавливаясь на фактах из биографии и комментируя стиль их работ. Роуз улыбается невольно, слушая этот выпуск за рабочим столом — после горячих речей Страйдера комнату заполняет тягучий блюз.
Роуз закладывает страницу тяжелого фолианта закладкой с маковым полем и позволяет себе погрузиться в музыку, откинувшись на спинку кресла. Мысли бродят где-то далеко-далеко, и делать ничего не хочется совершенно — ни слушать новости, ни продолжать бесполезные попытки что-то написать, ни даже почитать что-то для себя. Только бы сидеть весь вечер в гостиной за гранатовым вином да слушать убаюкивающее потрескивание камина, пение с пластинки и рассказы Дейва о повадках разных птиц.
///
Сеансы у доктора Каптора не блещут продуктивностью, да и видно, что у врача это вызывает такое же напряжение. Поначалу Роуз с Дейвом вовсе не хотели посещать их раздельно, но доктор настоял на своем, приводя вполне логичные доводы.
Поначалу все шло более-менее хорошо — удалось обозначить основные проблемы, появились робкие попытки внедрить в свой образ мышления идеи, осторожно посоветованные Каптором. В какой-то момент стало казаться, будто бы все становится только хуже, будто пагубных, навязчивых мыслей стало только больше — или на них теперь просто обращали больше внимания?
Личные сеансы все больше наполнялись гнетущим молчанием, увиливанием от прямых ответов и фразами вроде "Я бы не хотела об этом говорить". Серые стены кабинета казались отталкивающими и в то же время давили на сознание своей пустотой; беспорядочный поток гнусных новостей перемешивался с собственными попытками разобраться с происходящим внутри и извне, не давая спокойно спать по ночам.
///
Дейв притащил откуда-то толстенный каталог нью-йоркской антикварной лавки, и он приковал внимание близнецов на несколько вечеров — сидели рядом, как сороки, и с видом ценителей сосредоточенно листали страницы.
— Понятия не имею, зачем нам это, но нам нужно это заказать, — Роуз указывает пальцем на изображение фарфоровой шкатулки, крышка которой выполнена в форме винного меню, а ручка — в виде бутылки бордо. — Французский фарфор, эмаль, ручная роспись…
— "Шкатулка для лекарств"? Иронично. Всего-то сотня долларов — однозначно берем.
Близнецы набирают еще всякой всячины на добрую тысячу долларов — кольца для салфеток с металлической фигуркой щегла; кованый леопард, устроившийся на аметистовой жеоде, как на скале; фарфоровая кукла с пугающе задорным выражением лица; керамическая вытянутая ваза с нежными акварельными цветками сакуры. Заполнять дом любопытными вещицами с прилавков антикварных магазинов или с блошиных рынков, тратя на это несусветные суммы, уже давно из простого увлечения превратилось в способ восстановить душевное равновесие.
///
Под вязаным пледом на плечах и с книгой в руках невероятно уютно и тепло — за окном тем временем уже светает и весело щебечут птицы. Близнецы сидят в обнимку, погружаясь в читанные уже с десяток раз рассказы По. Роуз читает медленно и вдумчиво, подмечая интересные обороты и конструкции, и едва ли сдерживается оттого, чтобы отлучиться за карандашом и оставить на страницах пару пометок; Дейв терпеливо ждет и не порывается перевернуть страницу слишком быстро. В углу на проигрывателе крутится какая-то старая пластинка со спокойными тихими мелодиями, а в бронзовой пепельнице тлеют сигареты.
В такие моменты в голову не лезли навязчивые мысли обо всех проблемах, о новостях, и в этой безмятежной тишине, тускло освещаемой настенными бра, все было хорошо.
///
— У меня просто в голове не укладывается: <i>как</i> можно быть такими слепыми?
Роуз резко откладывает на стол свежую газету, и, кажется, с громкостью фразы она не рассчитала — это привлекает внимание других посетителей дайнера. По радио играет залихватский рок-н-ролл.
— Признаков сопротивления не обнаружено… инсульт… беспорядок в квартире.... Они серьезно уверены, что в это кто-то поверит?
— Какой это уже случай за месяц? Пятый?
— Сколько им нужно еще смертей простых людей, чтобы наконец начать действовать?
Роуз в порывистом жесте стукается локтями о столешницу, закрывая ладонями лицо; Дейв складывает руки на груди, зло щуря глаза за стеклами очков. Происходящее кажется чьей-то безумной шуткой — как иначе можно объяснить эту поразительную способность властей игнорировать происходящее, навесив на действительность иллюзию того, что в городе все процветает, как в сказке?
///
Старая рыбацкая хижина у озера стала еще одним укромным местом близнецов уже давным-давно — никто из них бы не сказал точно. Что-то было особенное в этом маленьком хлипком домике, в постоянной бледной дымке над водой, в том, как вечерами закатное солнце разливалось в водной глади, придавая ей рубиновый цвет крови.
Чужие вещи они не трогали, даже будучи подростками — все выцветшие фотографии, вырезки из газет, удочки, рыболовные сети и старые причудливые поплавки покоились на своих местах. Зато они оставляли тайники — прятали под отходящие половицы куклы, быстрые послания на тот случай, если не смогут скоро пересечься, и просто приятные сюрпризы друг для друга.
— Дейв, — окликает Роуз задумчиво, продевая иглу с нитью сквозь ткань: на ней постепенно вырисовывается черный дрозд в малиновых маках.
— Да?
Дейв увлеченно разрисовывает крупный бумажный лист, разложенный на весь стол: чертит карту города, щедро наполняя ее карикатурами, забавными деталями и ироничными подписями.
— Тебе не кажется, что в последнее время люди в городе стали относиться к нам… с некоторой долей подозрительности?
Дейв молчит, видимо, осмысляя вопрос; в последнее время они действительно стали ловить все больше странных взглядов и перешептываний от прохожих на улице.
— Возможно, их всего лишь вводят в ступор наши вечные разговоры о высших материях.
— Возможно. Меня это несколько нервирует.
///
— Думаешь, стоило бы обратиться в полицию?
В гостиной приглушен свет и трескочет огонь в камине; Дейв с Роуз вразвалку умостились на диване.
— Какой в том смысл? Они и так в курсе.
Дейв тянется лениво к столику — низкому, с сюжетами шинуазри из самоцветов — и снимает с него жестяную банку. Он меланхолично выуживает за хвостик мараскиновую вишню, прежде чем ответить.
— И то верно — от них, в частности, весь беспредел и идет.
Роуз вздыхает сокрушенно, подпирая подбородок ладонью и отпивая из бокала пастис, и какое-то время молчит.
— Придется брать дело в свои руки.
— Осталось придумать, как.
///
"Скверна, заполонившая это место, отдавалась мерзейшим злосмрадием, поражающим все фибры души и заставляющим ее, изнеженную наивными молитвами, корчиться в муках…"
Роуз пишет уже, кажется, долгие часы, сгорбившись над своим столом: скрипит пером по бумаге, марает ее жирными сливовыми кляксами, перечеркивает по нескольку раз слова и переписывает едва ли не целые абзацы заново, комкает раздраженно листы и смотрит исступленно в текст, хватаясь за голову.
"Его мысли ржавыми неповоротливыми махинами клубились в разуме, оплавляясь по краям ужасом осознания…"
Роуз сидит столь же долго у окна в своем кресле и вглядывается в пустые туманные улицы, в фонтан с дурацким веселым ангелочком и в хмурое небо. У нее на коленях — целый ворох листов, в которые она то и дело опускает взгляд и, хмурясь, перечитывает снова и снова. А затем с невероятно спокойным и холодным лицом рвет их аккуратно, несмотря на дрожь в руках, на части.
"Закопченные витражи теперь, в закатном солнце, зияли рваными ранами и в то же время чудились раскрытыми широко глазами некого существа, которое не знает сна и покоя и вечно прячется во мраке…"
Роуз стоит перед камином молча с бокалом кира в руке и наблюдает за тем, как белые, исписанные лавандой обрывки листов медленно, алея, скукоживаются, превращаясь в черные трубочки. Ей чувствуется такая пустота и ошеломляющая ненависть к своему труду, которая накрывает волной с головой и заставляет клясться, что этими руками она больше не выведет ни одной буквы своих гнилых рассказиков, что ей стоило бы прекратить свои бестолковые попытки и разбить письменную машинку к черту.
Только вот после всех таких истерик и обещаний Роуз все равно раз за разом находит себя за рабочим столом, в гостиной или за на кухне, прямо за ужином, за очередными зарисовками на первых попавшихся газетных листах, обрывках бумаги или в своем же дневнике. Каждый раз она пишет с таким рвением, любовно обвешивая слова тяжелыми, как чугунные замки, оборотами, чувствует глубокое желание отполировать текст до сияния и каждый раз, перечитывая, испытывает глубокое отвращение.
///
— Давай посмотрим, что мы уже делали.
Роуз отходит к винному шкафу, долго выбирает, сидя на корточках, и затем с триумфом водружает на стол бутылку персикового о-де-ви. Дейв ставит рядом пару резных хрустальных бокалов и откидывается на спинку стула.
— Найти свидетелей?
— Было.
Роуз открывает бутылку и разливает напиток по бокалам. Свидетелей либо не было вовсе, либо они ничего, по сути, и не видели, а к сомнениям близнецов относились с опаской.
— Обыскать места преступления?
— Было.
Дейв заглядывает в холодильник в поиске, видимо, чего-то, что могло бы сойти под закуску, но возвращается с пустыми руками. Какие-то из домов оставались открытыми и бесхозными — в том случае, если у их хозяев в городе больше никого не было. Полицию это не особенно волновало, и в один из таких домов Дейв с Роуз действительно просочились — с бешено колотящимися сердцами от волнения, что их за таким неприглядным занятием заметят. Однако в домах по большей части не было ничего подозрительного; только в некоторых из них вещи явно были не на своих местах, а почивших хозяев, судя по найденным записям, нередко что-то тревожило и раньше.
— Нанять частного детектива?
— Было.
Роуз усаживается на стул, пододвигая к себе бокал. Местный детектив к просьбе отнесся скептически и от дела все-таки отказался, несмотря на предложенное щедрое вознаграждение. Как странно: видимо, полиция и власти города решили усиленно поддерживать его имидж, несмотря ни на что, не замечая совершенно, что все это начинает напоминать очередную потемкинскую деревню.
— Нанять частного детектива из другого города?
— Было.
Дейв выпивает бокал почти залпом и снимает очки, потирая устало лоб. Детектив из соседнего города, хоть и удивился просьбе несказанно, отнесся к ее выполнению с должным усердием и даже, можно сказать, энтузиазмом. В городе он пробыл с неделю, старательно соблюдая образ инкогнито. Роуз отлично помнит, как в один день, когда детектив вдруг подал знак, что нужно поговорить, Дейв пораньше отлучился с работы, чем вызвал замешательство у коллег, и как она сама отложила дела; как они оба теснились на диване в гостиной, поближе к телефону; как Дейв отчего-то нервно крутил колесико цифр, а Роуз — наматывала на палец резиновый шнур; как они старательно вслушивались в долгие гудки и затем — в быструю речь детектива. А еще — как потом звучал какой-то странный шум, болезненный сухой кашель, не дававший проронить ни слова, и такие звуки, будто на том конце провода задыхаются. Кто же мог подумать, что от астмы можно так внезапно умереть — после этого близнецы условились посторонних больше не вмешивать.
— Обратиться с молитвами к Богу?
— Что за вздор, Дейв?
— Я пошутил.
Справедливости ради, Роуз, как бы она этого не хотела признавать, действительно уделила несколько часов своего внимания различным богословским книгам, пытаясь найти связь между происходящим и каким-нибудь бесовством.
Роуз откидывается со вздохом на спинку стула и вертит в руке граненый бокал, глядя на блеклые переливы света, плененные в хрустале.
— Как бы было замечательно, если бы можно было обратить время вспять.
— Или хотя бы остановить его постоянный ток.
///
В ту ночь в небе, занавешенном серыми облаками, мерцает растущая луна. Только лишь она одна стала свидетельницей всего, что успело произойти за тот день в роскошном особняке в восточной части города и на озере.
Дейв дергается нервно, когда где-то на периферии зрения мелькает злорадная гримаса, и сжимается в плотный комок, пряча лицо, как будто это спасет.
Роуз тушит сигарету о собственное запястье, наблюдая за тем, как белая кожа быстро краснеет, шипит сквозь зубы и прокручивает в голове все, что узнала и что им предстоит провернуть.
В доме — хаос пустых и недопитых бутылок, любимых игр и украшений, окурков, старых открыток, посылаемых друг другу по поводу и без.
А еще — плотный запах животной крови, огонь оплавленных свечей, начерченные ровно мелом пентаграммы, взволнованные переглядывания, изнурительно долгие тексты на латыни, дрожащие голоса и темнеющие рассудки.
Дейв с Роуз идут, как завороженные, проплывая сквозь плотное марево тумана, к озеру и упрямо держатся за руки, цепляясь за ладони друг друга поразительно крепко. Дейв с Роуз молчат всю дорогу и друг на друга не смотрят совсем, а в умах обоих сквозит одна только мысль — ничего из предпринятого не было достаточно, и теперь им остается только умереть. Последняя жертва должна быть самой крупной, должна быть действительно жертвой, одна мысль о которой вызывала бы содрогания от слез и ужас неверия.
Близится полночь.
Дейв с Роуз расстаются совсем нехотя на берегу озера, которое встречает их мрачной тишиной и спокойствием разлившейся в его глади туши.
Раньше думалось, что умирать будет не так больно.
Дейв затягивает на шее петлю потуже, перепроверяя на всякий случай узел, и шагает вперед — из легких тут же выбивает весь воздух. Колючие нити впиваются, как шипы, в глотку, и Дейв силится рефлекторно еще раз вздохнуть. Деревянная балка где-то вверху скрипит и воет под вдруг навалившимся на нее весом, но не смеет прогнуться и обвалиться. Дейв ногами задевает хлипкую лавку, которая опрокидывается с резким грохотом, а сам бешено хватается за сжимающий шею обруч, ломая ногти и стирая пальцы в кровь. Нос жжет изнутри от недостатка воздуха, губы раскрываются в беззвучном крике, лицо сначала краснеет, покрываясь белыми пятнами, а затем так же быстро синеет.
Роуз долго смотрит в воду и решительно оставляет причал позади, отправляясь навстречу озерной тиши. Одежда неприятно липнет к телу, которое сразу окутывается коконом холода, и лишь тянет ко дну. Вода охотно льнет ближе, проникая внутрь сквозь ноздри и раскрытый рот, и вдруг разражается в легких острым огнем. Тело Роуз бессознательно пытается биться со стихией, но ноги путаются в юбке, а мышцы пронзает, как кинжалом, разрастающаяся боль. В глазах, кажется, лопаются все капилляры, и вода давит плотно со всех сторон. Хочется вновь вдохнуть полной грудью, но с каждым новым вздохом кажется, словно легкие в любой момент разорвутся, словно бумага.
Сознание плывет и окрашивается во тьму.
///
За окном буйной канонадой бьет ливень и звучит зловещий гулкий гром. Еще один трескучий его раскат — и Роуз с Дейвом просыпаются со вскриком, обнаруживая себя друг рядом с другом под пледом в гостиной.
В камине едва тлеют угли, а из не зашторенных окон на пол льются голубые штрихи то и дело взрывающихся молний. В углу — затихшая пластинка, на коленях — забытая книга.
У близнецов в сознании выжжено слишком подробное изображение смерти со всеми ей сопутствующими чувствами, с невероятно глубокой печалью и почему-то жертвенностью. Они смотрят друг на друга неверяще, тянутся ледяными пальцами к чужим дрожащим рукам, дышат судорожно, как будто еще мгновение назад не могли набрать достаточно воздуха в легкие, и не понимают существенно ничего.
Какой же это, должно быть, был отвратительный кошмар.