Ада странная. Это ощущение не покидает Нортона с их самой первой встречи.
У нее строгие губы, вежливый голос и какие-то отрешенные глаза: словно она смотрит на тебя и видит нечто сверх. Она всегда, говоря, задерживает взгляд немного больше, чем следовало бы, будто пытаясь уловить малейшие перемены мимики в чужом лице.
(Впрочем, что с них, колдуний (и колдунов!), взять, мысленно ворчит Нортон после каждой новой встречи. Они все строят из себя черти что, распыляют вокруг эту загадочную ауру, чтобы потом какой-нибудь дурачок на эти мистерии повелся. А Нортон — он не такой простак, ни в постель, ни за карты Таро за такие копейки не пойдет.)
Нортон быстро к ней привыкает и с удивлением обнаруживает, что даже, будучи в задней комнате, легко может догадаться, когда к нему пришла Ада. Он списывает это на свой профессионализм как торгаша, хотя профессия вообще-то совсем не требует узнавать стук каблуков клиентки или то, как аккуратно звенит музыка ветра, когда она входит. Ада, тем не менее, приходится ему по вкусу как заказчица: она всегда собранная, едва ли не со списком покупок, не тратит лишнего времени, деловито интересуется, нет ли какого-нибудь порошка из когтей василиска, и никогда не торгуется.
Это для Нортона важно — он не любит делать скидки. Его «40 костей» многие из-за этого не жалуют, но все равно ходят, все-таки за качество не грех и переплатить.
///
В один из своих визитов Ада остается чуть дольше обычного. Нортон сначала пугается (про себя, конечно! на лице у него не дергается ни единый мускул), что она раскусила его хитро сделанную наценку: в конце концов, никакие цветы кактуса, пусть это даже будет «Царица ночи», столько не стоят. Ада немного улыбается уголком губ, смотря на него, и Нортон уже готовится выслушать претензию. У колдуний такая мимика никогда не бывает к добру.
— Вы знали, что на вас проклятие? — говорит она таким тоном, будто бы спрашивает, что он предпочитает на завтрак.
— Что?
Вот ведь — а Нортон уже понадеялся, что хотя бы эта ведьма добропорядочная и не будет совать ему в нос свои услуги. От других клериков и фей он наслушался уже вдоволь: все как один пытаются ему продать какое-нибудь зелье, заклятье или обряд, пользуясь тем, что он человек. Людей в магическом мире не любят — а Нортон не любит тратиться на подобные пустяки.
— На вас проклятие. Я почувствовала это еще давно: такие резонансы, какие расходятся от вас, тяжело не заметить даже невооруженным взглядом. Сначала я полагала, что это всего лишь порча или сглаз, поэтому не стала сообщать — плохой тон, с этим и новичок разберется; но за все это время эта материя нисколько не изменилась в плотности, напротив...
— Прошу меня извинить, — перебивает ее Нортон, насилу ввинчивая вежливую формулу, — но мне ваши услуги не понадобятся. Нет на мне никакого проклятия.
Ада скептически приподнимает бровь, упрямо поджимает губы и тянет к нему руку. Нортон рефлекторно шарахается назад, и девушке приходится привстать на цыпочки, чтобы все-таки дотянуться пальцами до его лица. Нортон не перехватывает ее руку: все-таки было бы грубо, а клиенток, даже с такими экстраординарными запросами, терять все же не хочется. Он чувствует, как сеточка чужих черных перчаток проходится по его щеке, и Ада немного отстраняет ладонь, вместе с тем хватаясь пальцами за нечто невидимое. Нортон вдруг обнаруживает, что оно для него становится вполне себе видимым: словно вуаль или паутина, которая тянется с его лица за чужими пальцами.
— Не беспокойтесь: это не вредно, — обнадеживает его Ада, следя за быстрыми движениями чужих зрачков.
Она вытягивает странную материю еще немного, чтобы было лучше видно, касается чужой побледневшей щеки подушечками пальцев еще раз, возвращая на место, и с толикой брезгливости отряхивает руку.
— Теперь верите? Я могу вам помочь.
Нортон открывает было рот, чтобы отказаться еще раз, потому что этот перфоманс, с одной стороны, не доказывает совершенно ничего: может, Ада специально ему чего-то наколдовала, чтобы заставить поверить.
— Мне ничего за это не нужно, — добавляет ведьма, замечая морщинку между его бровей.
И Нортон соглашается.
///
После этого случая Ада продолжила заходить в его магазинчик стабильно раз в неделю или в две, как будто ничего и не было. Обряд по снятию проклятия прошел хорошо: безболезненно, недолго и почти не страшно. Только вот побочные действия у него были какие-то странные.
Нортон, например, стал необыкновенно чувствителен к запахам. Он никогда до этого не замечал, что парфюм Ады отдает красным апельсином, жасмином и чем-то еще жгуче-пряным. Он вообще вдруг стал внимательнее к мелочам. Ада никогда не собирала волосы — они кудрявой гривой лежали на ее плечах. Ада не любила кольца и не жаловала украшения в принципе, но в ложбинке между ее ключиц неизменно покоился мутно-синий кристалл подвески (наверное, талисман?). Ада всегда носила на руках кружевные темные перчатки и никогда ничего не касалась голыми пальцами (может быть, защита от всяких аур?). У нее были изящные жесты, и мимика, вообще-то, тоже — по крайней мере, теперь, когда она больше не смотрела в упор своим изучающим что-то взглядом.
Нортон к своему удивлению обнаружил, что каждый раз, когда на пороге лавки оказывалась ее тонкая строгая фигура, у него отчего-то сразу поднималось настроение. Даже если предыдущий клиент был тем еще снобом (этот Орфей вообще Нортона сильно раздражал: тот еще хам, а ведь сам-то — всего лишь полуоборотень!) или если за новую партию товара пришлось отвалить за посредничество какому-то гному больше, чем обычно.
Так и в этот раз: знакомый звон музыки ветра и стук каблучков заставляет Нортона встрепенуться. Он осторожно отставляет на прилавок фарфоровое блюдце с какой-то росписью, которое до прихода клиентки старательно начищал платком. Это блюдце, подаренное ему знакомым друидом, обычно висит у него на стене в качестве амулета для прибыли и любопытного элемента декора.
— Добрый день. Вы давненько не заходили, — приветствует он Аду, привставая со своего стула. — Чем могу вам помочь на этот раз?
— Доброго дня. Мне все как обычно, — мягко улыбается та, не утруждаясь повторять уже заученный Кэмпбеллом наизусть список.
Нортон охотно удаляется в заднюю комнату, собирая там заказ. Он ловко ориентируется между разных полок, склянок, весов и коробок: для него подобное не составляет никакого труда. Гордостью Нортона было то, что он, хоть и человек, прекрасно ориентировался в своем товаре. Это помогало ему поддерживать качество продукции и немного укрепляло его репутацию на рынке.
— Что-то еще? — услужливо интересуется Нортон, кладя на прилавок перед Адой ее заказ и принимаясь аккуратно упаковывать его в свертки.
— М-м... У вас не водится плодов шелкопрядного барбариса?
— Я слышал об этом растении. Если хотите, могу поспрашивать: может, доведется заказать...
В этот момент он поднимает на Аду взгляд, параллельно умелыми движениями рук перевязывая свертки бечевкой. У той сегодня бордовая, почти что черная помада, светлая рубашка с пышными рукавами, тугой черный корсет и объемная юбка. Нортон, видимо, засматривается и дергает рукой слишком резко — его локоть неосторожно сбивает на пол то несчастное блюдце-амулет.
Кэмпбелл конфузится, коротко извиняется и опускается к полу собирать осколки. Про себя он отмечает, что, во-первых, давно не бывал таким неаккуратным, а во-вторых — ему повезло, что осколки получились весьма крупными, а значит, блюдце будет легче восстановить. Магической натуры амулета оно, правда, наверное, лишится... Эта мысль заставляет устало потереть переносицу. Поднимаясь обратно к прилавку, Нортон вновь извиняется за сумбурность.
— Не волнуйтесь, — посмеивается Ада; либо ситуация ее чем-то забавляет, либо у нее попросту приподнятое настроение. — Это хорошая примета: к добру или к любви.
Нортон замирает, конфузится еще раз, и ему кажется, что у него немного краснеют кончики ушей.
— Вот ваш заказ, — он придвигает к девушке свертки, а потом рискует спросить: — И кстати, не сочтите за дерзость... Вы свободны сегодня вечером? Или в другой день?
///
С Адой комфортно.
В ее маленьком доме пахнет ванилью и корицей. Она заваривает Нортону чай с чабрецом и мелиссой, пока он рассказывает о своей жизни до этого момента. Месмер вдруг узнает, что за спиной у Нортона долгое время тянулась полоса неудач, а он отчего-то отказывался верить в то, что за ней скрываются мистические причины. Когда Ада спрашивает, почему, Нортон поджимает губы, трет переносицу и немного отворачивается, как будто пряча ту сторону своего лица, на которой виден шрам. Ада думает, что те неудачи он считал наказанием за что-то, причем заслуженным, но больше не спрашивает: расскажет сам, когда будет готов. Вместо вопросов она лишь придвигается к нему ближе и приобнимает.
Нортон любит такие тихие, умиротворенные моменты с ней, пусть даже они и омрачаются тяжелым горьким привкусом его рассказов. Он и не думал раньше, что ему подобного может недоставать, а ведь всего лишь нужно было, чтобы... его слушали.
Нортон любит положить голову на грудь Ады после таких долгих вечеров или жарких ночей. Она перебирает его кудри и гладит по голове, и одни только эти ласковые движения оказывают на него некий целебный эффект. Прикосновения ее пальцев успокаивают, стирают тревоги и сожаления, вселяют в его душу надежду. Нортону иногда не хочется покидать этих ее мягких объятий вообще никогда — лишь бы только вокруг него и дальше царили теплый аромат красных апельсинов и темные пухлые губы Ады, шепчущие ему нежности.
Аде кажется, что она что-то делает не так.
Нортон привязывается к ней слишком быстро и слишком сильно, и это беспокоит.
Ада с лаской перебирает его волосы, и в изгибе ее пальцев струится, как тонкий лесной ручеек, магия. Она оглаживает его лицо, откидывает со лба кудри, целует шрамы и проговаривает про себя успокаивающие заклятья. Это неправильно, думает она, что для таких простых вещей ей приходится прибегать к волшебству. Это своего рода обман: Нортон ведь думает, что ему хорошо лишь только оттого, что он с ней.
В ее мягких и ласковых жестах то и дело ненароком сквозит фальшь, и Ада корит себя за нее каждый раз.
///
«Тебе нужно научиться принимать чужую помощь, — говорит Ада, и в ее голосе нет ни намека на упрек. — Ты, как собака, бросаешься в ноги любому, кто делает тебе добро».
Их короткие отношения закончились столь же неожиданно, что и начались. Ада попыталась отдалиться от Нортона сама, но не оставила его без объяснений. Напротив, она приложила все доступные ей усилия, чтобы убедиться в том, что в этом перерыве, как она сказала, Нортон не виноват. И она сама — тоже не виновата. В Нортоне все равно таилось смутное сомнение, которое Ада могла прочесть по его глазам.
«Я не хочу, чтобы ты слепо зависел от меня», — шепчет она.
Перерыв... Им обоим очевидно, что Ада таким деликатным словом замаскировала разрыв.
«Твоя жизнь не кончается ни на том проклятии, ни на мне», — уверяет она.
///
Ада продолжает посещать его магазинчик, но делает это гораздо реже — раз в несколько месяцев. Нортон догадывается, что это для того, чтобы не тревожить его слишком часто и не будоражить возможные душевные раны.
И все равно всякий раз, когда на пороге возникает ее тонкая строгая фигура и раздается тихий стук каблучков, что-то в Нортоне воспревает и в то же время — печально ноет. Он вежливо ей улыбается, услужливо уточняет, все ли ей нужно по старому списку или вдруг потребовалось нечто еще, и делает ей скидку. Ада улыбается неловко и все равно выкладывает на прилавок полную сумму, а Нортон шустро подсовывает к ее покупкам лишний сверток мелиссы — в подарок.