Шла третья зима с той злополучной ночной охоты на гулей, которая чуть не унесла жизнь юного Лань Юна. Как так получилось, что парнишку затащили в воду живые мертвецы, едва не заставив присоединиться к их нестройным рядам, оставалось загадкой. Впрочем, на счет последнего Женя не была уверена — руки у неё были ледяные постоянно, да и сама она часто мёрзла. Казалось, в каждом уголке Облачных Глубин её преследовали сквозняки и озноб. Ах, да, и Лань Юна отныне никакого не было — только она и тело теперь уже шестнадцатилетнего юноши.

      Лань Юн относился к младшим ветвям клана. Двум пока маленьким Нефритам он был седьмой водой на киселе. Ничем непримечательный статист четвертый по счету слева во втором ряду, чье лицо вряд ли даже имело какое-либо выражение. Нельзя было сказать был он в каноне или нет. Мать погибла на ночной охоте, отец, как и в прошлой жизни, вышел за хлебом и не вернулся. Воспитывала его бабушка. Она же терпеливо выхаживала теперь уже Евгению — долгое время проведя в воде и хорошо наглотавшись мальчик сильно захворал. Температура наверняка поднималась до опасных для жизни отметок и никак не спадала. Жар и озноб изводили её и Женя длительное время считала, что антураж любимой новеллы про Древний Китай и мальчишечье тело были увлекательным лихорадочным бредом. Но болезные видения никак не хотели кончаться и были весьма ощутимы. Запах благовоний, теплые заботливые морщинистые руки, сырость, ломота в костях и разрывающий горло тяжелый кашель, тихий голос, поющий колыбельную.

      Болезнь медленно отпускала её, а мир заклинательской Поднебесной никуда не исчезал. Когда она была ещё слишком слаба, чтобы возобновить тренировки, но уже могла здраво воспринимать окружающую действительность, Евгению накрыло. Осознание того, что она оказалась в совершенно другом мире, в чужом теле, совершенно одна, смело её девятым валом холодной и горькой морской воды. Она больше не придет на репетицию дружеской маленькой музыкальной группы, не будет выступать в барах и кафе ночи напролет, не услышит аплодисментов, не встретится со строгой, но по своему заботливой мамой, не попробует кулинарные убожества Оли, никогда на свете она больше не… Не увидит Лёшу. Не услышит его мягкого голоса и заливистого смеха. Не ощутит мягкость его губ, с колкостью недельной щетины. Никаких больше мечтаний на ночной кухне о своей пиратской радиостанции на корабле в открытом море шестидесятых годов, транслирующей рок-поп-музыку*.

      Свернувшись калачиком, Евгения накрылась одеялом с головой, честно пытаясь плакать как можно тише.

— А-Юн? Что такое, мой воробушек? — услышала она сквозь всхлипы и завыла в голос. — Я напекла тебе твоих любимых паровых булочек…

      Бабушка, что ухаживала за А-Юном, аккуратно присела на краешек кровати и ласково погладила его по голове. Её доброта ранила сердце Жени тысячей острейших бритв, потому что она не была тем самым воробушком А-Юном. Она вероломно заняла его место и нежилась в заботе, что принадлежала не ей. Воровка. Евгения даже не знала, как звали эту женщину, что дарила ей так много любви.

— Вы такая хо-о-орош-а-а-а-я! — взвыла она, ещё сильнее захотев спрятаться от этого мира. — Такая хорошая!

— Ну что ты, А-Юн? Что-то болит? Ты пугаешь бабушку! Скажи, что случилось! — она приобняла её за острое мальчишечье плечо.

      Женю как будто током ударило. Она взвилась, отодвинувшись подальше к стене всхлипывающим комочком, и наконец, показав зареванное лицо из-под одеяла. Бабушка с сочувствием и болью посмотрела ей в глаза. Она должна узнать… Должна, несмотря на то, как это аукнется самой Евгении. Её не интересовало, что с ней сделают — единственное, о чем она могла думать это о том, что она больше не может ни секунды обманывать бабушку А-Юна.

— Мне так жаль… — всхлип — Я не хотела этого, правда! — всхлип — Мне очень жаль…

— Что случилось, А-Юн? — осевшим голосом спросила бабушка, схватившись за сердце.

— А-Юн… Он… Его… Его больше нет…

— Что же ты говоришь такое, мой воробушек?

— Я не… — Евгения вытерла сопли кулаком. Губы её дрожали. — Я не… Могу вас больше обманывать… Вы очень-очень хорошая… Я не заслуживаю вашей любви… А-Юн… Мне жаль… Очень жаль…

      Зажмурившись и замерев, Евгения ожидала чего угодно: угроз, ора, проклятий, оплеух. Она ожидала всего, кроме тихого:

— Все заслуживают любви, дитя…

      Женя уже давно не была ребёнком, но в тот момент она как-никогда почувствовала себя маленькой девочкой, которую успокаивали нежные материнские руки.

***

      Вскоре начались занятия и она осталась один на один с холодной стеной трех тысяч правил ордена Гусу Лань. Становиться заклинателем — тяжелый труд. Учителя и мастера подобно кузнецам, кующим из нагретого до красна железа острые мечи, без жалости ковали из молодых мальчишек умелых воинов. Длительные тренировки были тяжелы и выматывающи, а возможность схлопотать за любую ошибку палкой или чем похуже жизнь не облегчала. Этот мир не знал рабочих и трудовых движений, что потом и кровью добивались ограничений трудового дня и пятидневной рабочей недели. Минимум передышек, никаких выходных. Лань Юн не был самым сильным, ловким и умелым парнем, многое ему давалось с трудом, а Евгения была слабачкой, она сама это признавала. Занятия по самосовершенствованию и курсы «Что должен знать благородный господин» уничтожали её физически в тысячу раз сильнее, чем казавшийся страшным сном в прошлой жизни первый с половиной второго курс медицинского университета.

      Музыка, в которой Евгения всегда находила свою отдушину и смысл продолжать существование, отныне не была спасением. Ей, дышащей мощью симфонического оркестра и переливов электронных гитар, чувствующей трепет смычков ласковых скрипок и удары зажигательных барабанов, знающей о многообразии звучаний музыкальных инструментов народов мира, было отчаянно мало печального звучания гуциня и флейты. Это не говоря о гигабайтах услышанных песен. Евгения ощущала себя рыбой, что выловили из родного океана и оставили жить в десятилитровом ведре. Дельфин, что отныне слышит лишь свои песни, отраженные от стен его тесного бассейна в дельфинариуме. Да, и за попытки сыграть нечто «вольное» ей не раз доставалось по пальцам…

      Общение со сверстниками и необходимость беспрекословно выполнять все правила ордена добивали её морально. В прошлой жизни она бы пищала от радости, заимев возможность посмотреть на такое большое количество прекрасных юных заклинателей, в этой же жизни её отношение к противоположному полу нисколько не изменилось, поэтому она быстро прослыла обрезанным рукавом. Сложно скрывать стояк и краснеющие щеки от десятка таких же полностью голых подростков. То, что они мылись в холодных источниках почему-то не помогало. Они не травили её открыто, но шепотки и неприязнь преследовали Евгению верной тенью. Она честно пыталась найти с ребятами общий язык, но дружба — это не игра в одни ворота.

— Лань Юн, давай кидай нам выпивку! — шепчет один из парней, с которыми они решили выйти за пределы Гусу, дабы вкусить легендарную «Улыбку императора».

— Лови! Не разбей! — так же шёпотом ответила она, задержавшись на заборе. Её новые друзья ловят кувшины и убегают в тень, не дожидаясь её.

— Эй! Парни, вы куда?! — Евгения с трудом переваливается через забор, обиженно смотря на мелькающие пятки товарищей.

— Лань Юн. — произносит появившийся из ниоткуда Лань Цижэнь.

      От этого в печёнках заевшего голоса, Женя подскакивает как по команде.

— Учитель Лань… — через силу она сгибается в вежливом поклоне, сложив руки перед собой.

— Вы считаете, что правила написаны не для вас?

      Она не говорила о том, что с ней были ещё ребята, хотя старик Лань интересовался этим. Друзья расхваливали «Улыбку императора». Спина невыносимо болела после ударов ферулами. Друзья не оставили ей ни капли. Друзья не извинились, не поблагодарили. У неё не было здесь друзей.

      Начавшаяся «практика» ситуацию не улучшала. В первую ночную охоту она не смогла совладать с собой, убежав, спрятавшись в лесу и хорошо проблевавшись. Живые мертвецы были не просто страшными — они были невыразимо мерзкими. Она никогда не любила фильмы ужасов, предпочитая романтические истории и фэнтези. Если зомби были «свежими», то Евгения могла довольно сносно переносить их лицезрение, но более «старые» образцы ещё и полежавшие во влажном месте… Кожа слезающая шматами с гнилой плоти, резвящиеся в глазницах опарыши, процессы набухания и превращения тела в одну серую массу жировоска, крючковатые ссохшиеся пальцы, с острыми когтями, тянущиеся к её горлу, стали её верными спутниками в каждом сновидении. С демонами и их милыми пристрастиями она, к счастью, была знакома только в теории.

       С бабушкой Лань Минчжу Жене удавалось видеться редко. Она была её единственным близким человеком в этом холодном мире. У них на двоих было общее горе, общая печаль, общий секрет — гибель Лань Юна. Невозможность проводить большинство обрядов в его честь, расстраивало бабушку Лань, но она не хотела подвергать Евгению опасности. Та не была причастна к его смерти, её душа просто заняла опустевшее тело, как рак-отшельник никому ненужную раковину. Минчжу верила ей, видя её искренность и светлую натуру, но остальные вряд ли бы разделили её великодушие. Женя вместе с ней скорбела по мальчику, чувствуя себя обязанной ему и испытывая чувство несправедливости по поводу того, что ребёнок ушёл из жизни так рано. Вместе они всегда оставляли ему место за столом и любимую еду на Дне Голодных Духов, сжигали немного бумажных денег.

      Год шёл за годом. Евгения хотела бежать из Облачных Глубин, когда Лань Юну стукнуло шестнадцать, но бабушка Лань уговорила её закончить обучение и спокойно уйти в восемнадцать. Знание того, что это мучение скоро закончится придавало ей сил. Обучение и изматывающие тренировки выжали из неё все соки. У Евгении не оставалось сил думать о чем-либо ещё кроме мира за стенами Глубин. Но ради Лань Минчжу она выдержит, она не бросит обучение, как когда-то бросила ненавистный медицинский университет, в котором единственной отдушиной была Оля.

      И у неё получилось. Она справилась и теперь по праву могла носить гордое звание заклинателя. Только вот радости она не ощущала. Она не ощущала ничего, кроме невыносимого желания разрыдаться. Бабушка Лань не осуждала её, нежно гладя по длинным черным как смоль волосам. Единственное, о чем она сожалела покидая Облачные Глубины, было то, что Минчжу останется совсем одна. Она была вдовой и слабой заклинательницей, чья дочь погибла. Мало, кто навещал её. Лань Юн и Евгения были для неё единственными по-настоящему близкими людьми. Но она отпускала Женю, а та обещала, что обязательно вернётся.

      Мир за пределами Облачных Глубин встретил её прохладно. Перебиваясь случайными заработками и переходя из города в город, Евгения не преследовала испытывать чувство разочарования. Её наивные надежды о том, что, как только она вырвется с проклятых гор, то заживет полной жизнью, не оправдали себя. Деньги на первое время быстро кончились и первые месяцы единственное, о чем она думала — это как бы их заработать, не выполняя заклинательский долг. Она избегала прилипчивых местных жителей, которые настойчиво просили разобраться с какой-либо тварюшкой благородного господина заклинателя, как чумных, сразу же отправляясь в другой город от греха подальше. На ночные охоты Евгения предпочитала выходить только, когда желудок прилипал к позвоночнику. После весомая часть гонорара уходила на выпивку — единственное доступное успокоительное.

      Всё-таки про некоторые миры она предпочитала только читать, сидя в своей уютной кухоньке в мягком кресле. Идя по слякотной грязи и укрывая глаза от моросящего толи дождя толи снега, она уныло думала о том, что попаданка из неё получилась так себе. Можно было бы закрыть глаза на мужское тело, если бы Лань Юн был того же возраста с главными героями новеллы, но разница в возрасте с её любимыми мальчиками была весомая. Для далеких и прекрасных как небожители двух Нефритов она была тем самым господином Лань, о котором предпочитали помалкивать или приводить в пример недостойного поведения для члена клана. Она видела их мельком и знакома была весьма шапочно. И как при таких вводных менять сюжет? Как ей комфортить Цзян Чена, предупредить Вэй Ина о всех кознях клана Цишань Вэнь и Ланьлин Цзинь и не дать Цзинь Цзысюаню разорвать помолвку с любовью его жизни, Цзян Яньли, если для них всех она стремный взрослый мужик? Ладно, внешне Лань Юн, теперь уже имеющий вежливое имя Лань Чэньчжун, был довольно ничего, но ему будет двадцать один год, когда шестнадцатилетний будущий Старейшина Илина начнет мотать Лань Цижэню нервишки и встретит свою златоглазую любовь.

      Постепенно Евгения узнавала всё больше способов подзаработать деньжат. Дорога завела её далеко от Облачных Глубин. В основном, она играла на гуцине на потеху публике в постоялых дворах, благодаря одеждам ордена Гусу Лань, если особенно везло, её нанимали вельможи сыграть Покой или ещё что-нибудь из «особого» репертуара, также свою копеечку приносила каллиграфия. Жизнь становилась терпимее, теперь она могла оплатить крышу над головой и сносную еду, но ощущение инородности и одиночества в этом мире не покидало её. Постоянные думы, о том, как она здесь оказалась, и что сейчас происходит с Лёшей, ввергали её в уныние. Ещё одним маленьким плюсом её нахождения в мужском теле было то, что по прошествии времени никто не будет смотреть на неё осуждающе и косо, по поводу того, что она не выйдет замуж и соответственно не заведёт детей. Они с Алексеем были родственными душами. Во всей Вселенной Евгения не смогла бы найти хоть на половину такого же подходящего ей человека, как Алексей. В этом мире ей некому было отдать свою налобную ленту.

      Лишь крутящиеся из года в год, слухи постояльцев и торговцев, да, относительно дешёвые романчики, которые она позволяла себе покупать раз в несколько месяцев, скрашивали Женины вечера. По-настоящему интересных тем было немного. Иногда Евгении казалось, что её вывернет наизнанку, если она ещё раз услышит обсуждение погоды, урожая, «длительной медитации» главы Лань, резни, которую учинил четырёхрукий демон-людоед в предместьях Пристани Лотоса, и осмелевших контрабандистов в Ланьлин Цзинь.

      Но кое-что выделялось из сюжета манхвы. Бессмертный Владыка Цишань Вэнь объявил о возвращении из странствий своего младшего брата, вскоре получившего титул Фаньхуэй Дицю, но более известный под красноречивым прозвищем Крысиный господин. Говорили, что он проводит эксперименты на людях, а потом скармливает трупы крысам. На самом деле, ещё один психопат прекрасно вписывался в шизанутую семейку Вэней, а слухи, гласящие, что Крысиный господин окончательно свихнулся из-за того, что Бессмертный Владыка из зависти приказал Сжигающему Ядра лишить того золотого ядра, добавлял его образу трагичности. Что ж, будь у Евгении система, наверное, она бы сейчас сигнализировала о том, что была открыта неизвестная деталь сюжета.

      Посетителей харчевни, где Евгения временно обосновалась было немного. Вечерело. Она лениво перебирала струны, наигрывая незатейливый мотив одной популярной здесь мелодии. Освоить инедию* у неё так и не получилось, хотя она пыталась. Если не надо было бы тратиться на еду, то на дорогу обратно в Облачные Глубины, она накопила бы гораздо быстрее. Евгении хотелось навестить бабушку Лань, которую она не видела уже три года, а потом, наконец, отправиться в Юньмэн Цзян, своими глазами увидеть знаменитую Пристань и те самые лотосовые озера, в которых резвились Вэй Ин и Цзян Ваньинь. Может она даже увидит их мельком! Оставалось дождаться, когда владелец харчевни оплатит её труд, и можно было отправляться в путь.

— У-у-у, да, это же Лань Юн!

      Презрительный выкрик привлек внимание Евгении. Трое молодых людей в одеждах Гусу Лань. К своему неудовольствию, она узнала их лица. Они вместе учились.

— Наигрывает тут, как наложница в гареме. — подметил второй.

— Постыдился бы одевать клановое ханьфу. Зачем позорить наш орден? — поддакнул третий, мерзко ухмыляясь.

— Что позорного в том, что я иду по стопам основателя нашего ордена Лань Аня, который, напомню вам, спустившись с гор, стал странствующим музыкантом? — уязвила их Евгения, перестав играть. — Позор не знать историю своего ордена.

— Вы послушайте его! Верно говорят, что старуха Лань не смогла вынести позора из-за своего внука.

— Каков наглец! Сравнить себя с основателем ордена…

      Гуцинь выпал из ослабевших рук и с грохотом упал на пол. Струны жалобно зазвенели. Евгения более не слышала ничего, кроме вскользь брошенной фразы.

— Что вы сказали? Лань Минчжу она… она…

— Захворала и отошла на Небо прошлой зимой. — нехотя ответил первый из молодых господ.

— Бабушка… — не в состоянии сдержать жалобного скулежа, Евгения закрыла рот руками. Этого не может быть… Этого не может быть… Этого не может быть! Бабушка…

      Евгения вскочила с места, кое-как замотала гуцинь в ткань и ринулась в свою комнату. Она не видела ничего и никого. Взяв скромные пожитки, она вскочила на меч и полетела в Облачные Глубины. Она не ела и не пила, останавливаясь, только когда начинала падать от изнеможения. Поспав, Евгения снова устремлялась в небо. Она не верила в то, что бабушка умерла. Она не могла умереть! Они просто решили поиздеваться над Женей. Это глупая шутка! Лань Минчжу не могла умереть, не дождавшись её. Евгения не могла опоздать. Она мчалась изо всех сил в бессмысленных попытках обогнать смерть.

— Я вернулась, бабушка…

***

— Цзусюн… — тихо обратился к родственнику Лань Сичень, переступив с ноги на ногу. — Приношу свои соболезнования.

      Лань уже пятый день не отходил от могилы своей бабушки Лань Минчжу. Взмыленный и изнеможённый он прилетел ночью в Облачные Глубины и единственное, что волновало его, была судьба родственницы. Он как одержимый с дикими глазами кидался на всех, не хотел верить в её смерть, орал, что они его обманывают и успокоился только после того, как его привели на её могилу. Уже пятый день он не ел и не пил, сидя на коленях у маленького надгробия. Уже пятый день он не реагировал ни на что вокруг, впав в глубокий транс.

      Лань Сичень был плохо знаком со своим родственником, но как будущий глава клана, он старался уделить внимание каждому. Лань Чэньчжун был слабым заклинателем и для него воздерживаться от еды столько дней было опасно. Кожа его приобрела нездоровую бледность, отдающую чуть ли не в мертвенную синеву. Тревожные мысли о том, что он так и умер от горя зарождались в сердце Сичэня.

— Думаю, госпожа Лань не хотела бы, чтобы вы так изводили себя. — тихо проговорил он, встав рядом с Чэньчжуном. Тот лишь заторможено моргнул. Первый Нефрит подавил вздох облегчения — он разговаривает не с мертвецом.

— Я буду рад видеть вас в общей зале сегодня. Мне было бы интересно послушать рассказы о ваших странствиях. — продолжил говорить Лань Сичэнь. Ветер нежно ласкал молодую траву на могильном холме. — Совсем скоро приедут на обучение адепты из других орденов. В этом году приедут даже адепты из Цишань Вэнь. Бессмертный Владыка заявил, что пришлет своего доверенного человека, чтобы оценить школу, которой другие ордена доверяют своих наследников. Я был бы рад, если бы вы тоже помогли в обучении в этом году. Говорят, вы завораживающе играете на гуцине.

      Вдали заливались трелью птицы. Тихо шелестели листья деревьев. Лань Сичень не знал, что ещё сказать своему родственнику. Вид поглощенного горем человека, тяжелым камнем ложился первому Нефриту на грудь. Задумавшись, он едва услышал тихое и хриплое:

— Я согласен…