На двадцать первый день после того, как ночное небо впервые за последние триста лет озарилось целым фонтаном призывных лучей, ровно на начало Сумрачной Десятины, у таверны «Большая Кружка» появилась четверка путников. Тёмные беззвучные фигуры, размытые нехарактерно густым для этого места и времени туманом, медленно, пошатываясь, двигались со стороны Вдовьего Погоста.

Катрина — хозяйка гостевого дома — как раз выглянула в окно, проверить выпустил ли старший сын по рассвету корову, как отшатнулась в испуге.

— Андре… Андре! — позвала мужа, — смотри, кто это?

Тот высунулся рядом, сильно щурясь.

— Да хер их знает, болезных… Надо Миколе сказать, чтоб не пускал, пусть дальше топают. Голытьбы нам ещё не хватало, заразу всякую разносить.

Тавернье был подслеповат и близорук, и не сразу понял, почему жена, всхлипнув, вдруг осела, хватаясь обеими руками за сердце. Она же, покрывшись холодным потом, в малейших деталях рассмотрела облик выплывающих из мокрой завесы незнакомцев.

Женская фигура, поравнявшаяся с гостеприимно распахнутыми воротами, кособочилась, слегка клонила голову, будто прислушиваясь. Её бескровное изличье — распахнутый в немом крике рот, зияющие провалы вместо глаз, расходившиеся чёрными трещинами глубоких морщин — походило на уродливую маску. Неподвижную, мерзкую каждой деталью и до безобразия натуральную.

У воина, идущего следом, наоборот, лица не было никакого. Ото лба до шеи и дальше под ворот заляпанной бурыми пятнами рубахи его пересекали глубокие неровным борозды свежих шрамов, вывернутых наружу истекающей плотью. Они подвижно бугрились, перемещались, изредка сглаживаясь и поочерёдно являя тусклому свету два разных, но одновременно похожих, образа. Старший мужчина — чьи искаженные черты с трудом можно было узнать — скалился в бессильной злобе, скрипя зубами. Младший с выражением ужаса лишь бешено вращал широко распахнутыми глазами. И оба с хрипом пропадали под ранами, захлебываясь выступающей из них кровью.

Рядом с воином, обхватив себя за дрожащие плечи, неровным шагом выступала высокая дева с крыльями за спиной. Тонкая, голубая кожа тягучими каплями сползала вниз по бьющимся друг от друга гремящим стальным костям. Редкие белые перья, некогда плотно покрывавшие каркас крыльев, трепыхались, рискуя оторваться в любую секунду.

Замыкал процессию неведомый зверь в половину конского роста, на спине которого сгорбилась полупрозрачным абрисом серая тень.

Промолчи сейчас Андре, может и прошли бы мимо, но тот, громко икнув со страху, крикнул:

— Изыди прочь, нечисть! — сложил пальцы в отводящем знаке.

Фигура — та первая, что уже было зашла за полотно высокого забора — остановилась.

— Что ты сказал, смертный? — проскрипела она сухим голосом, медленно оборачиваясь.

В её изуродованных глубокими ожогами ладонях между скрюченных пальцев зародились трескучие искры. Туман отхлынул с подворья, прячась от растущего яркого пламени, и сгустился за околицей непроглядной стеной.

Озаренный набирающим силу светом зверь оказался гигантским мускулистым ящером. Он перетряхнулся, потревожив своего сгорбившегося, почти свалившегося наездника, и, задрав к верху длинную плоскую морду, завыл.

Протяжный, ни на что не похожий звук, покатился по округе, знаменуя начало давно предсказанного смутного времени…