amid ot

«Anid ot.

Привет. Вероятно, это твой последний день, когда ты это читаешь. После этого письма всё закончится, обещаю. Тебе и мне станет легче. Мне нужно много рассказать перед смертью.

Так вышло, меня познакомили с тобой так давно, что я уже не помню как именно. То ли всё началось с того, как ты чуть не утонул, то ли со смерти дедушки. Не суть. Мы детьми были и ничего не понимали. Хотя, скорее, это ты ничего не понимал и не знал – я то понял всё сразу. Ну ладно, может не сразу, но очень быстро. Мы всегда были вместе: в песочнице одной, в одном садике, в школе одной и даже на отдыхе мы были вместе.

Мы были коротышками, вечно неразлучными, но ты не знал... Или делал вид, что не знал? Я не знаю понимаю. Видимо, другом никудышним я был. Естественно, не родился я таким, но обучен был обществом, в котором жил. Они все меня учили: твоя подруга, твои одноклассники, учителя и соседи. Я не видел этого, но чувствовал всё, что ощущал ты и понимал больше, чем ты.

В школе было спокойно... Но это началось с улыбки и смешка, именно в твою сторону! А может, с ехидного стишка? Кто его придумал, не помнишь? Тот мудила Рома, который тебя никогда не любил? Или Стёпа, который обижал Серафиму? Да, я их всех помню. Каждую ублюдочную рожу я помню поименно. 

Я был равнодушен, но в тот день... Тебя избили, ты сжался поневоле, но ты продолжал защищать Фиму, несмотря на то, что она убежала от тебя. Тогда поменялось в миг всё, ведь я видел твою боль, но за тебя не заступился.

Я злился, что ты такой. Я злился, что ты сам не можешь постоять за себя. Я злился на то, что ты любишь ёбаные цветы! Я злился на тебя, хотя защитник тут я и именно я должен был тебя защищать. Я стал тебя ненавидеть, презирать, оскорблять, лишать тебя сна. Но несмотря на это, ты не стал копить злость и придумывать месть. Я тебя подставлял, предавал, но ты простил в спину гвоздь и не один.

Когда ты стал старше, то сбежал из дома и почти сразу осознал свою ошибку. Ты сожалел об этом, но я гордился. Гордился тем, что ты смог хоть что-то сделать самостоятельно. В какой-то момент я решил тебя оставить, хотя ты меня принимал как есть. Принимал таким ненадёжным пидором. Может, не знал и не понимал, но всё равно принимал. Да, я тебя предал и в случае какой-нибудь катастрофы, я тебя не защитил бы. Однако, я считал, что ты слишком боязлив, чтобы что-то сделать глупое. Но потом появилась Оля.

Я завидовал тому, что я тебе не нужен. Завидовал твоим отношениям. Ты был влюблен, но безусловную любовь мне было не понять. Знаешь, что я сделал? Я вернулся и я стал презирать её, вместо собственного предательства. Один раз хотел задушить её, пока она спала, даже подушку достал! Но духу не хватило. Даже не думай, что мне стало тебя жаль – я просто не хотел сидеть в тюряге или в психушке, поэтому и не стал этого делать.

Потом был героин. Помнишь, кто тебя в эту яму затянул? Правильно, твоя любимая Олечка. И ты, сукин сын, вместо того, чтобы образумить её, попробовал это дерьмо! 

Я стеснялся тебя. Я стыдился тебя на людях – тебя наркомана и тебя, любителя цветов. Особенно сильно мне было стыдно за тебя, когда Оля сбросилась с крыши, оставив тебя одного у разбитого корыта. Я хотел убить тебя, но не мог. Ещё я хотел убить Олежу, которому ты пообещал помочь, но тоже не смог – мертвеца уже не убить. Я ненавидел тебя, но с тобой ложился исправно под одеяло, ведь мне так было удобно – ты всегда под рукой. Я в любой момент мог взять твое тело и подчинить тебя себе. И ты подчинялся. Неосознанно, но ты это делал. Ты молча подчинялся, но безропотная покорность была как немой укор. Это выводило меня из себя. Я не могу выразить свою ненависть напрямую, потому вредил тебе как мог... Но потом объявился твой папаша – спустя двадцать лет!

Ты не представляешь, как я был рад появлению причины убивать! Я мстил за неё при всех, удивляясь себе, ведь раньше я не видел причин для желанных преступлений, но сейчас... Мне уже было похер. Я заставил Олежу не мешать мне. Я заставил его заткнуться. Он жил в твоём теле не по доброте душевной, а потому что я не хотел чтобы ты сдох раньше того, как умрёт твой папаша.

Но тут появляется Антон-гандон. Я и раньше его не жаловал, но тут он начал наглеть! Помощь предлагает. Да я сам знаю, как лучше для нас! Ещё хуже Антона – Дипломатор. Такой сукин сын, правильный такой весь! Они не понимали нас и если поднимали на смех тебя, с моей инициативы, конечно же, я смеялся сильней, ведь ты был жалок. Я хотел, чтобы ты был засмеян ими, но ни Антон, ни Дипломатор никогда не смеялись. Напротив – они узнали наш маленький секрет. Я испугался, но для того, чтобы им доказать, мы с тобой раздельно, я унижал тебя ещё сильней, ведь сколько тебя не цепляй – меня не особо заденет. Я же другой. Я – убийца, а ты – мальчишка с цветочками. 

Годы шли, я привык к нему, но не к тебе. Меня так бесило, что ты – неуклюжий наркоман. Я хотел тебя убить, опять, поэтому я привил тебе чувство вины. За что? За всё: за смерть Оли, за твою жалкую натуру, за твою зависимость, за твое тело и за твои страхи. Я убедил, что ты – нелепый и ты поверил. Мне казалось, что если я убью твой дух, мне станет проще. Поэтому я сравнивал тебя с другими наркоманами и всё требовал, требовал, требовал твое тело, чтобы ты поменьше мелькал у меня перед глазами. Естественно, твои жалобы – мимо. Твои слёзы раздражали, а боль – душила яростью.

А потом появилась Зоя. Знаешь, в тот день, когда мы встретились впервые, я хотел её убить. Ты бы видел её испуганные глаза! Это было так очаровательно, что я передумал. А потом я вспомнил, что лицо у неё знакомое и её можно использовать в своих целях. Затем, она создала Хисс и стала противостоять мне, указывая на то, что можно иначе, но я лишь над ней смеялся, пока её философия не дала свои плоды.

Тогда я сердито курил и ты дышал моим дымом. Я был в бешенстве! Ещё злее меня делало то, что вы умудрились стать друзьями в мое отсутствие. Как ты посмел!

Я был в ярости. Так что я за пустяки оставлял тебя взаперти, синий* оставлял на тебе синяки. Я мучал, истощал, изувечивал и подтачивал тебя. Но ты стал сопротивляться, жаждал лучшего, желал измениться и Зоя тебе помогала. И пытался, было, менять это положение дел. Пытался от неё избавиться, спровоцировать, заставить отвернуться от тебя, но ничего не вышло. Её нельзя было сломить. Никак.

"Ты можешь убить меня, но там, где нет любви, только силой не повлиять. Поэтому ты обречён страдать" – вот, что она сказала в нашу последнюю встречу.

Во мне что-то щелкнуло. Теперь я смотрю на тебя, и я вижу силу и боль. Я понял, что с тобой делал. Я понял, что уже поздно что-то менять – у тебя осталось немного времени, да и у меня тоже. И говорю тебе сейчас спасибо. Я жив, пока ты со мной. Я мог быть здесь только благодаря тебе и твоим душевным ранам. А если не уверен, до сих пор, кто здесь адресат – прочти название в зеркале и перелистай.

Ты не достоин меня. Ты слишком хорош для меня и моей жестокости. Я был не прав, всё это время. Честно, без "но", как я это делал раньше. Может, не от чистого сердца, но мне жаль, что это с тобой произошло.

Мой последний шанс – просто письмо. Я знаю, ты поймёшь и простишь. А может и нет – я не в праве говорить об этом. Это письмо писалось, чтобы сказать: после прочтения этот поезд уйдёт. Ты больше не будешь мучаться – это я тебе точно обещаю. Знаю, без тебя край, но выбора у меня нет. Я не хочу, чтобы ты и умер в муках, поэтому смерть я возьму на себя. 

Ты правда классный, интересный и добрый человек. Ты просто улёт! Жаль, что я не понял этого раньше. Мне жаль, что я ненавидел тебя просто за то, что ты существуешь.

Я не хочу оправдать себя – что сделано, то сделано. Поэтому... Прощай. Увидимся в следующей жизни.

Джен»