Утро встречает Хвана звонком от менеджера и тушкой Джисона сверху — проспал, безбожно проспал, настолько сильно, что даже Хан пришел его будить. А это уже показатель, ведь Джисон не меньший любитель поспать. Но у Хенджина вроде как и уважительная причина для просыпания есть (уважительная она, конечно, только для самого Хвана): он всю ночь ворочался, ворочался сильно и пытался выгнать из головы усмешку Ким Сынмина и его изогнутую бровь, которую прекрасно видно, если зачесать волосы назад. В какой-то полудреме Хван этим и занимался и даже сжимал черные пряди, пока Джисон не навалился сверху и не выдавил остатки сухого воздуха из легких. Весь запас кислорода Хван и так истратил в попытках посчитать до ста и наконец-то расслабиться и уснуть. Не вышло.

      Поэтому Хван Хенджин радует гримеров красными глазами, темными кругами и необходимостью наложить дополнительный слой тональника, а еще найти линзы. В этот раз Хван должен был быть без линз, но выпускать его на сцену, а затем на интервью с такими краснющими глазами просто опасно для психического здоровья окружающих. Точно решат, что Хенджин вампир.

      Когда Хвана наконец-то отпускают и измученные нуны переходят к спокойно сидящему рядом Чонину и дрыгающему ногами Джисону, который успевает и Яна тыкнуть, и до Бина докопаться, и Минхо подмигнуть, то Хенджин чувствует призывное и скручивающее урчание в животе. На этой низкой ноте, издаваемой его желудком, он понимает, что вообще ничего не ел со вчерашнего дня, да и даже стакана воды или кофе не успел поймать из-за позднего подъема и той карусели, в которой он собирался на запись. Поэтому под сопровождающую мелодию своих внутренних голодных китов Хван без задней мысли направляется к столу с закусками и профессиональным взглядом примечает, что бы он мог закинуть в рот сейчас, а чем бы можно было догнаться потом, когда первые позывы голода утихнут. На глаза попадается банка с нутеллой, хлеб для тостов и горсть свежей клубники. Хван Хенджин — человек отчаянный. Он знает, что это будет безумно сладко, что он опять скривится, когда сделает первый кусок, но всё равно уже не может отказаться от этого варианта и до жути хочет почувствовать, как от сладости тоста сведет скулы. Поэтому тосты с нутеллой становятся гениальным вариантом, и Хван дает им миллионный шанс.

      Хенджин уже раскрывает упаковку с хлебом и достает себе два кусочка, когда чувствует, как к нему прижимаются со спины. Голова моментально начинает кружиться, а легкие отказываются работать, когда длинные пальцы касаются его запястий и останавливают движения.

      — И что ты делаешь? — голос Сынмина низкий, еще не разогретый, отчего по шее бегут мурашки, а сам Ким подходит еще ближе, вжимаясь грудью в лопатки Хвана, а его самого заставляя сделать шаг ближе к столу с закусками, который от такого движения начинает трястись и привлекать внимание.

      Хван чувствует, как холодные пальцы сильнее сжимают запястья, а Сынмин не отступает даже под взглядами мельтешащего стаффа.

      — Ты не расслышал вопрос, Хенджин? — Сынмин наконец-то отпускает его руки и встает рядом, опираясь бедром о стол с многострадальной едой.

      А Хенджин действительно не расслышал вопрос, потому что как только он услышал вообще Кима и ощутил его присутствие, мозг Хвана одновременно заработал и отключился. Во-первых, он вспомнил об их договоренности, о которой совершенно правдиво успел забыть, а, во-вторых, от наваливания всем телом на его спину и горячих выдохов в шею он действительно на секунду отключился, потому что не ожидал такого близкого контакта. Они липнут друг к другу всегда, это правда. Но так — никогда, или это Хенджин просто себя накручивает и начинает надумывать лишнего? Почему Сынмин его так коснулся? Чтобы никто не узнал про их пари? Или есть другая причина? А зачем вообще всё это Сынмину?

      — Эй, Хван, ты совсем оглох? — Хенджин настолько в шоке от последнего вопроса, что действительно опять забыл про всё вокруг. В том числе и про фактическое наличие Ким Сынмина перед ним, действующей договоренности и двух ломтиков хлеба в своих пальцах. — Ну так что? Ты сдаешься или я тебя штрафую?

      Сынмин скрещивает руки на груди, а Хвану отчего-то кажется, что это "штрафую" звучало как-то с подвохом, с каким-то более глубоким подтекстом... Или ему опять кажется? Хенджин теряется в ворохе мыслей и почти механически откладывает хлеб в сторону и берет лишь клубнику, сразу же отходя от стола и мимо Кима направляясь в сторону комнаты ожидания.

      — Умница, — Сынмин шепчет лишь это проходящему мимо него старшему. Хван даже не смотрит и на негнущихся ногах продолжает делать шаги, вот только прямо перед Кимом тело вздрагивает после того, как шепот слов долетает до уха и проходит обработку мозгом.

      В принципе на этом и заканчивается первый из десяти дней. Потому что дальше Хван функционировать отказывается и делает всё просто на автомате: танцует, поет, улыбается, смеется, снимается, раздевается... Вот только ментально он застрял там, между Сынмином и столом. И поэтому, зачерпывая ложкой клубничный йогурт, будучи уже чисто вымытым и собственноручно уложенным в свою постель поздно вечером, Хван Хенджин понимает, что пережить эти десять дней будет совсем не простой задачей.

***

      Второй день встречает Хенджина кофеиновой ломкой... Его организм просыпается и радостно сообщает своему владельцу, что у него беспрецедентный, абсолютно недопустимый, преступно низкий уровень кофеина в крови. А точнее — его полное отсутствие, что сказывается на скорости реакций и не только. Кажется, настолько херово он не чувствовал себя со времен предебюта. А ведь там был предебютный Джисон, со своей холодной войной, которая силы вытаскивала похлеще многочасовой тренировки... Сейчас же по ощущениям так же, если не хуже. Мир вокруг вообще становится отвратительно громким и горьким. И если нуны-стилисты вчера думали, что глаза у Хвана красные, то сегодня он их удивил, продемонстрировав новые горизонты в этом вопросе. Вряд ли они были готовы к тому, что им нужно будет найти самые темно-карие линзы среди своих запасов. Но Хван Хенджин умеет удивлять. Даже себя. Например, Хенджин второй день удивляется, какого хера он на всё это согласился и нахера полез заключать сделки с Сынмином? Его что, кинематограф не научил, что сделка с дьяволом — идея хуевая. Максимально. А в том, что Ким Сынмин, который их любимый щеночек, — самый настоящий дьявол, Хенджин не сомневается.

      Пока Хенджин думает в этом направлении, тот самый дьявол с широкой улыбкой запихивает в рот сабвей. Хвастается, что в этот раз решил взять с яичным майонезом и откусывает огромный кусок, глядя прямо в глаза жующему салат Хвану. У Хенджина в животе всё сводит, и он отчетливо чувствует, как к голоду примешивается еще и раздражение. Затем там с каждым опустившимся внутрь листиком салата разгорается злость. Такая отчаянная, в основе которой лежит голод. И кофеиновая ломка. Но Хван старается сдержаться, поэтому берет себе побольше курицы и заодно решает попробовать зеленый чай, который даже Чонин нахваливал.

      Когда он уже проходит мимо Сынмина, возвращаясь к своему месту, со спины доносится жалостливое "ой", вынуждающее тут же повернуться. И потерять дыхание. Хван и сам не знает, почему это происходит. Но он не дышит.

      Сынмин несколько раз моргает, глядя на белые капли на черных брюках, которые вообще-то для выступления и которые по-хорошему заляпать нельзя было, но он это сделал. И яичный майонез, ранее ставший предметом гордости, добавляет еще одну каплю на штаны. Ким быстро откладывает сэндвич и собирает пальцами не успевшие впитаться в ткань капли. Хенджин отчего-то очень рад, что пальцы он вытирает о салфетку, а не отправляет в рот. Но темный взгляд, поднятый на него, всё равно ничего хорошего не привносит.

      — Поможешь? — Сынмин смотрит на Хенджина, поджав губы, и тонкими пальцами придерживает испачканный участок брюк. А Хенджин только и может, что бегать глазами от лица Кима к белым каплям на бедрах и обратно. — Салфетки, хен. Пожалуйста.

      На "хен" Хван отмирает и, прошептав "да", забирает с соседнего столика упаковку влажных салфеток, даже открывает их и протягивает Сынмину, завороженно наблюдая за тем, как Ким достает две штуки.

      — Спасибо, — Ким бросает на него один взгляд и начинает оттирать драгоценные брюки. А Хенджин...

      Хенджин мог бы уже вернуться к салату, но вместо этого он внимательно наблюдает за каждым движением Кима и напряженно вглядывается в пятна на брюках. С каким-то очень уж ощутимым облегчением выдыхает, понимая, что Сынмин смог стереть пятна, и ему не влетит от стаффа.

      — Эм, спасибо, — Ким выкидывает салфетки в мусорку и непонимающе смотрит на так и застывшего с пачкой салфеток Хвана.

      Хенджин отмирает, тут же понимая, как глупо выглядит, и вместе со своими краснеющими ушами возвращается к недоеденному салату и куриной грудке. Вот только образ белых пятен на черном фоне преследует его до самого конца дня.

***

      На третий день Хван Хенджин понимает, что его организм допер, что вредный хозяин оставил не только без кофеина, но и без сахара. Сил становится настолько мало, что с кровати Хенджин сползает гусеницей в одеяле и такой же гусеницей заявляется в ванную, пугая Джисона до визга. Или всё дело в чернющих кругах под глазами?

      Хенджин не знает, да и не обращает внимание, потому что хочется обратно в кровать и вот тех желейных мишек, которых Хан стащил с верхней полки и счастливо запихивает в рот. А ведь на его месте должен быть Хенджин...

      Жующий Джисон замечает на себе тяжелый взгляд и с опаской ретируется в свою комнату, прихватив всю пачку мармеладок. Хенджин же остается размешивать свой витаминный напиток и дышать остатками кофе, который сварил Джисон. Зачем Хенджин в сотый раз водит ложкой по кругу, никто не знает, а сам Хван и не обращает внимание, бесцельно сверля глазами стол.

      — Держи, — Чанбин ставит перед ним тарелку с рисом, а рядышком аккуратно подкладывает пуннопан, которые иногда покупает специально для Хенджина по пути домой с тренировки. От сладкой булочки Хван чуть ли не отпрыгивает на соседний стул. — Ты чего?

      — Убери, хен, — Хенджин во все глаза смотрит на золотистое тесто и жадно сглатывает. С трудом, но заставляет себя перевести взгляд на пустой рис. — Мне нельзя.

      Последние слова он произносит шепотом, чуть склоняясь над столом.

      — Почему? — Чанбин его шепот перенимает и на всякий случай оглядывается по сторонам.

      — Я решил попробовать побыть без сладкого и мучного, — Хенджин выпрямляется, понимая, как глупо они выглядят, перешептываясь на пустой кухне, поэтому начинает говорить в полный голос. — Так что спасибо, но я не буду. А вот рис съем, спасибо. Может, добавить туда консервированного тунца? Ликсу нравится, говорит, что очень вкус...

      — Ого, Хван Хенджин! — Хван прерывается на полуслове, потому что весь воздух Со вышибает из него одобрительным "постукиванием" по плечу, вот только "дружеский кулачок" Чанбина превращается в синяк на чувствительной коже.

      — Ай! — Хенджин взвизгивает и вскакивает на ноги, отскакивая от хена и потирая ушибленное место.

      — Извини, извини, — Со тянется к Хвану для удушающих исцеляющих объятий, но Хенджин отскакивает еще дальше, в сторону шкафчиков с консервами и начинает там искать нужное. — Ты такой молодец, Хенджин-а! Сегодня без мучного и сладкого, а завтра с нами на тренировки будешь ходить! Только представь, как ты раскачаешься с нами!

      Со мечтательно закидывает руки за голову и прикрывает глаза, быстро переключаясь на крутящуюся в голове мелодию, которую он тихо мурлыкает себе под нос, а Хвана же передергивает, когда он представляет свою жизнь со слов Чанбина: без сахара, без кофеина, без мучного, так еще и с бешеными тренировками от 3Racha... Да лучше Хенджин уже сейчас головой об дверцу шкафчика приложится и тут же, на месте откинется. Потому что... Он не вывезет... На глаза, к несчастью, попадаются еще и конфеты, которые каким-то образом оказались в шкафчике с консервами...

      — Хан Джисон, чтоб тебя, — Хенджин закатывает глаза и берет пачку, чтобы перенести ее в нужное место, но когда он пытается разжать пальцы и положить сладости на полку, то у него просто не получается это сделать. Мозг запрещает выпускать такой любимый сахар и добровольно передавать его в единоличное пользование Джисона.

      — Хенджин-а, всё в порядке? — голос Со заставляет Хвана вздрогнуть и судорожно запихнуть конфеты в карман худи, а другой рукой громко захлопнуть дверцу шкафчика.

      — Да, хен, — Хенджин возвращается за стол. — Не мог выбрать, острого тунца взять или нет.

      — Острый, хороший выбор, — Чанбин одобрительно хмыкает и, забрав со стола булочки, уходит с кухни, на ходу доставая телефон и более не обращая внимания на младшего.

      Хенджин же сидит смирно и ждет, пока за Со закроется дверь в его комнату: боится пошевелиться и зашелестеть упаковкой спрятанных конфет. Не хочется предстать перед хеном слабаком. А вот конфет хочется до одури, так сильно, что до океана слюны во рту и до запаха шоколада на рецепторах. Но Хван вываливает всю упаковку тунца в рис и с особой яростью перемешивает.

      Только вот конфеты прячет у себя в комнате, в верхний ящик, и ходит вокруг него до тех пор, пока Чан не зовет всех на выход. Съемки сегодня короткие, несколько часов, и они вернутся домой, но Хенджин их не замечает, потому что все мысли заняты внутренней дилеммой: есть или не есть. Ведь никто не узнает. Это не пицца, о которой возможные шпионы Кима могли бы ему доложить. Конфеты точно никто считать не будет.

      За этим бесконечным потоком мыслей и внутренней борьбой Хенджин забывает обо всем вокруг, в том числе и о том самом Ким Сынмине, который в какой-то момент оказывается сидящим рядом. О своем присутствии он напоминает только тогда, когда щекочет Хенджина и тыкает в бок, заставляя дернуться и хихикнуть. Камеры включены — по-другому себя вести нельзя.

      — У тебя всё нормально? — опять горячий шепот в ухо, как только камеры отключаются. Сынмин наклоняется к нему близко и укладывает руку на бедро, чтобы задержать на месте и не разрешить тут же сорваться в гримерку. От Сынмина веет жаром, а еще сладким парфюмом. Дурманящим, терпким, почти приторным, но не переходящим ту грань, когда хочется открыть окна. Нет, от Сынмина пахнет сладко, нотками ванили, но есть там что-то свежее и древесное, заземляющее. У Хенджина голова кружится и рот слюной наполняется, когда он вдыхает чужой запах. Или это опять от голода и недостатка сахара... Может ли жизнь без конфет и кофе привести к галлюцинациям? Хенджин обещает себе погуглить, как только избавится от Сынмина, который, кстати, что-то хочет от него.

      — Что? — Хван стискивает ткань брюк на бедрах и случайно касается пальцами левой руки пальцев Кима. Жжется.

      — Я спросил, всё ли у тебя в порядке, хен? — Сынмин не меняет своего положения и Хвану пошевелиться не позволяет. — Как держишься?

      — Нормально, — Хенджин дергает плечами и скидывает чужую руку с бедра. Отчего-то напоминания об их сделке его раздражают. Так сильно, что хочется оттолкнуть Кима или огрызнуться как-то гадко. Но у Хенджина никогда не хватало красноречия, чтобы переговорить Кима. Это Сынмин его всегда удивляет остроумными ответами, колкими замечаниями, безумными идеями и тонкими наблюдениями. А Хенджин... Он из тех, кто слушает, смотрит, впитывает и насыщается другим человеком. Запоминает и позволяет заползти под кожу. Тяжко Хенджину в этом мире. Потому что он так погружается в осмысление и воспроизведение своих представлений о Ким Сынмине, что не замечает, как в итоге остается в одиночестве посреди пустеющей студии.

      — Хенджин-а! — Чан, уже сменивший рубашку на свою футболку и снявший часть макияжа, проводит рукой по его затылку и привлекает внимание к себе. — Иди, собирайся. Мы домой едем.

      Домой! Хенджин подскакивает и пулей несется переодеваться. Домой! Он думает об уютном одеяле, мягкой кровати, а еще вспоминает про спрятанные конфеты. Но образ Сынмина опять встает перед глазами. Строгого, контролирующего, сдерживающего... И от него Хенджин вздрагивает и хмурится, стараясь прогнать из головы. Вот только Ким Сынмин — вредный, настойчивый и приставучий человек, который даже из мыслей уходить отказывается. А ведь Хван пытался и по-хорошему, и по-плохому... Никак не получилось. Поэтому Хенджин в пустой злобе по прибытии домой влетает в комнату и выдергивает ящик с конфетами. Почему-то хочется их съесть. И отчего-то мотив простой: Сынмину назло, а не ради своего удовольствия.

      Хенджин разрывает упаковку и высыпает несколько шуршащих фантиков на свою кровать, на которую и сам забирается с ногами. Он с кривой усмешкой берет то одну конфету, то другую, разглядывая обертки и изучая вкусы. Хочется выбрать самую сладкую и самую вкусную. Когда выбор сводится между клубникой в белом шоколаде и голубикой в молочном, а Хенджин почти разворачивает первую, телефон вибрирует в кармане, посылая волны по всему телу.

      — Блять, — Хенджин ненавидит поздние сообщения, которые его всегда нервируют и немного пугают. И на которые чаще всего нужно почти сразу же ответить. Если, конечно, это не Джисон, который нашел очередное смешное видео. — Блять.

      Хенджин прикрывает глаза, стараясь успокоить рвущуюся наружу снежную бурю. Она колкая, суровая и царапающая кожу не нежными снежинками, а угрожающими льдинками. Во входящих — Ким Сынмин.

      Мой певец

      Привет, Хенджини-хен

      23:42

      Кому: Мой певец

      Сынмин-а...

      Чего тебе?

      Я устал

      23:44

      Хенджин действительно устал. Эти три дня дались ему катастрофически тяжело. Особенно вкупе с постоянным внешним стрессом и Ким Сынмином, ставящим на нем какие-то свои эксперименты и ведущим свои игры.

      Мой певец

      Я просто хотел сказать, как хорошо хен справляется с нашим пари

      Такой исполнительный

      23:45

      Воздух, струящийся по горлу, вдруг становится очень горячим и забирает всю влагу, оставляя во рту пустыню. Губы моментально сохнут от таких слов. Но Хван всё еще пытается держать лицо.

      Кому: Мой певец

      Хорошо

      Спасибо

      23:45

      Мой певец

      У хена такая выдержка

      Ты ведь отказался от пуннопана

      23:46

      Красные щеки Хенджина должны быть видны даже в темноте, а уж в освещенной комнате они точно горят ярче лампочки. Конфеты на кровати уже забыты, а сам Хван нервно сжимает одеяло. Нервно и обозленно.

      Кому: Мой певец

      Откуда ты?!

      Это была проверка?!

      23:47

      Хенджин уже готов соскочить с кровати и пойти в комнату Чанбина. Драться Хенджин точно не готов, но возмущаться и довольно громко — он попробует. Хенджин зол, но не безумен. К Со он с кулаками не полезет, даже если тот и шпион.

      Мой певец

      Назовем это удачным стечением обстоятельств;)

      А ты умница, хен

      23:48

      Мой певец

      Доброй ночи, Хенджин-а

      23:48

      Красноту ярости смывает краснота от смущения. Хенджин зол, но вместе с этим он чувствует, как по спине расползается что-то покалывающее, горячее, особенно когда он перечитывает это дурацкое "у хена такая выдержка" и "ты молодец". Глаза непроизвольно закатываются от бегущей дрожи по всему телу, и знакомое жжение ощущается в тех местах, где сегодня были пальцы Сынмина. Хван задумчиво трет бедро и начинает собирать конфеты. Отчего-то в пари вдруг стало больше смысла. Хотя бы ради того, чтобы услышать еще раз похвалу от Кима, который обычно только и делает, что смеется и серьезно смотрит.

      А о том, в какие игры с ним играет Ким Сынмин, Хенджин подумает завтра.