devil said “good luck”

иногда тишина громче воя трибун на самом ожидаемом матче сезона.

натаниэль никогда не обращал внимания на сей факт: был слишком занят побегами, изменениями во внешности, подделыванием документов и другой незаконной деятельностью. и был готов заниматься ею раз за разом, лишь бы не слышать в грязном тесном номере балтиморского мотеля звенящую тишину, разбавляющуюся только размеренным тиканьем наручных часов агента браунинга.

у натаниэля двадцать минут. всего двадцать минут на то, чтобы объясниться и проститься с лисами. навсегда расстаться с людьми, которые стали ему семьей, и больше с ними никогда не пересекаться.

он не думал, что с ним будет после этого разговора. он и не хотел думать об этом, знал только одно — это заберет воздух лучше когтистых пальцев лолы, вырежет сердце лучше наточенных ножей отца. в конце концов, это убьет его: и остатки десятого номера «лисов» нила абрама джостена, и восставшего из пепла сына балтиморского мясника натаниэля веснински.

он стоял перед своей — уже, скорее всего, бывшей — командой, обклеенный пластырями и забинтованный с ног до головы, все в том же уродливом спортивном костюме, что предоставили ему фэбээровцы, но по ощущениям был нагим. на натаниэля смотрели семь пар одновременно таких родных и совершенно чужих глаз, а он не мог вытолкнуть из своего рта хоть словечко, хоть слог, хоть какой-то звук, нарушивший бы терзающие секунды тишины.

он знал, что обязан что-то сказать, но с чего надо было начинать? знала бы это хоть одна из личностей натаниэля, которые теперь ютились в морском песке глубже костей матери. натаниэль поменял столько лиц и имен, что потерял свое настоящее «я» десяток побегов назад, но приобрел новое, играя бок о бок с лисами.

и теперь был вынужден вновь его потерять.

похоже, нила джостена он похоронит глубже остальных, небрежно оформив его могилу всевозможной бранью.

никто из лисов не проронил ни слова: все испытующе вглядывались в грязно-голубой разбитый лед глаз натаниэля — нет, преступника, лжеца, которому нет прощения, — и вытягивали этими взглядами душу.

– скажешь, может, что? – безжалостно, как остро наточенный нож, что оставил порезы на лице, раздался голос элисон. – или неужели натаниэля веснински внезапно загрызла совесть?

эти раны больнее. намного, намного, намного больнее, чем алеющая спираль прикуривателя на обезображенных порезами руках и лице.

натаниэль, головы не поднимая, будто провинившийся ребенок, исподлобья метнул свой взгляд на лисов по очереди.

кевин застыл с раздражающей пустотой на лице, а на шее его наливались кровоподтеки, точно только-только поспевшие черно-фиолетовые сливы. ники, даже не пытающийся сохранить спокойствие или хотя бы изобразить равнодушие, как это сделал аарон, стоял у окна, с ужасом поджав губы и нахмурив брови. элисон с рене, на пару словившие синяки под глаза и невообразимое количество ссадин, сидели на дальней кровати вместе с аароном, взгляд которого так и кричал: «я знал это!»

знал, что доверять нилу джостену было роковой ошибкой.

мэтт и дэн, по виду получившие больше всех и отважно отстоявшие честь лисов, сидели на ближней кровати, прижимаясь друг к подруге. эбби остановилась между кроватями, видимо, прежде колдуя над кошмаром, который сотворили с командой. она выронила пузырек с антисептиком, завидев натаниэля, и что-то неразборчиво зашептала побелевшими губами.

а тот злостно фыркнул. «отделались лёгкими ушибами», да? лжец здесь только браунинг. выразить свою ненависть по отношению к фэбээровцам он еще сможет: впереди ждёт и скучает допрос, наверно, дольше, чем вся его жизнь, держащаяся на тонкой, но прочной ниточке фортуны.

ваймак отправился отгонять автобус, эбби ухаживала за командой, лисы рассыпались старым, облезлым бисером по комнате. но главного для нила элемента порванных бус не хватало. натаниэль хотел было спросить, но осекся, услышав глухой удар распахивающейся двери об стену — кажется, ее чуть не снесли с петель.

вот и он. эндрю.

он уверенно протискивался сквозь широкие тела фэбээровцев, преграждавших путь, и за одно тянул за собой ваймака наручниками, что сплетали их руки. курт поймал эндрю за рукав в метре от его полуживой жертвы, задерживая на месте, однако в тот же момент отпустил, оттертый тренером. из-за их бурного появления напряжение в лице браунинга заметно преумножилось. он потянулся за пистолетом, но моментально все его попытки пресеклись цепкой хваткой натаниэля, заставившая его потом согнуться от жгучей боли во всей руке.

– не надо, – просипел натаниэль сквозь зубы, прижимая сгорающие конечности к животу, будто это могло подействовать как обезболивающее.

перед глазами зашлись белые круги, цветные пятна калейдоскопом мелькали вокруг. все тело от внезапного, резкого движения охватил бушующий огонь, от которого неожиданно помутнился разум. натаниэль зажмурился, пережидая болезненную паузу.

наркозом для гудящего тела послужила рука, оказавшаяся на его затылке. значит, потуги натаниэля оказались не напрасны — он выиграл для эндрю время. натаниэль с усилием открыл глаза и хотел было выпрямиться, но чужая рука, скользнувшая на плечо, толкнула вниз. натаниэль беспрекословно повиновался, опустившись на колени. за спиной эндрю послышалась возня: ваймак пререкался с фэбээровцами, однако натаниэль ничего не слышал. сейчас он разглядывал заплывший кровью правый глаз эндрю, опустившегося рядом и крепко схватившего его за подбородок.

– ты мог ослепнуть, – проговорил он тише, чем сам того ожидал, и перевел взгляд обратно, с чернеющей скулы на лёгкий злобный прищур. – сколько лет дерешься и до сих пор не научился уклоняться?

ответом стал темнеющий нечитаемый взгляд. эндрю не издал ни звука, только сдернул капюшон с головы натаниэля и судорожно начал срывать пластыри и марлевые повязки с лица. перед карими глазами предстали уродливые порезы, оставленные лолой, затем вспыхнула адской болью щека, и рука эндрю, невольно дрогнув, остановилась в паре сантиметров от авторского шедевра автомобильного прикуривателя.

– боже! – брякнул ваймак, когда глазам открылась картина низшего искусства криминально мира.

лицо и вправду было без преувеличений истерзано в мясо, и подлатать его хирурги смогут только за число минимум с четырьмя нулями. эндрю, небрежно схватив за подбородок, заставил щеки ноюще натянуться, а за одно полностью переключить внимание на него. натаниэль осмелился посмотреть на эндрю, только когда тот с силой дернул его ближе к себе.

– прости.

он заметил в глазах эндрю мутную тину невыраженных эмоций; что-то внутри него с остервенением боролось, что-то тянуло на дно к грязному коричнево-желтому песку и заставляло зарываться в нем по самую макушку.

– заткнись. еще раз скажешь — убью. – его рука была угрожающе заведена над головой и сдерживалась от свершения моментальной безболезненной казни натаниэля только хлипким металлом наручников.

– предупреждаю последний раз. – курт поравнялся с ваймаком и окинул эндрю мрачным взглядом. – если не умеешь себя контролировать...

– то что, урод? что ты сделаешь? – наперерез съязвил натаниэль.

– то же самое касается и тебя. – с напускным спокойствием вмешался браунинг. – делаю второе замечание. еще одно, и все это — он многозначительно покрутил пальцем в воздухе, имея ввиду лисов, — закончится. не забывай, ты здесь с нашего разрешения.

– правда, не кипишуй раньше времени, натаниэль, – кинула дэн, – нам все ещё хотелось бы выслушать твои объяснения.

ненавистное имя отозвалось в ушах скрежетом по стеклу. сейчас нила не было. был натаниэль.

лисам приоткрылся изодранный занавес темного театра прошлого, где в каждой новой сказке-лжи крис, стефан, алекс были главными героями с самыми непримечательными жизнями. и это, к сожалению, не было самым большим упущением, им было то, что собственное, настоящее, имя, каждый раз запечатленное на губах сокомандников, не жалея сил, рубило грудь наотмашь.

они не хотели вновь встречаться с нилом.

эндрю метнул раздраженный прищур на дэн, а затем двинулся с намерением встать и, кажется, навсегда успокоить фэбээровцев без всяких терапий и таблеток.

и вдруг натаниэль решился пересечь ту тонкую грань — зная, что сейчас касаться того было ошибкой, он, приблизившись, быстро заключил его лицо в свои перебинтованные ладони. ни секунды не колеблясь, эндрю сбросил чужие руки и отодвинулся до безопасного расстояния, но замер и больше не изнывал огромным желанием размазать кого-нибудь по картонным стенам мотеля.

натаниэль поблагодарил его взглядом, а затем повернулся к агенту браунингу, заметно переменившись в тоне.

– не лги лжецу, – сквозь зубы начал он. – мы оба знаем: я здесь, потому что без меня у вас ничего нет. куча трупов не поможет раскрыть дело или вывести на денежный след. я назначил цену за ответы, а ты согласился, так что сними наручники с эндрю, убери своего человека и не трать мои двадцать минут на никому не нужный выпендреж.

в комнате повисла тяжелая тишина. браунинг с особым пристрастием делал вид, что гоняет серое вещество в голове, будто бы обдумывает дальнейший план действий, — но он бы предрешен, и нил об этом знал. угрюмый и грозный, как туча, агент освободил эндрю от металлических клешней и, кинув пару слов курту, отошел вместе с ним к самой двери.

стало еще тише. хотя, казалось, куда еще?

эндрю безмолвно рассматривал натаниэля, пока тот провожал взглядом ненавистные спины. натаниэль ждал уединения с командой и одновременно не хотел, чтобы эти злосчастные двадцать минут наступали. но больше всего он хотел попрощаться. нормально попрощаться и извиниться с той глубиной своей души, которую смастерили лисы. вернуть награбленные их частички, по праву им принадлежащие, а себе оставить серый облик личности, что умерла в малолетстве. натаниэлю хотелось что-то сказать, больше всего на свете хотелось, но сейчас... сейчас он задыхался в собственном невидимом отчаянье.

– значит, твои проблемы в общении с людьми — не притворство, – заключил эндрю.

– я собирался тебе сказать.

– хватит врать.

– нет смысла уже врать, — выплюнул натаниэль, секундно ослабив мнимое спокойствие на лице. – я хотел рассказать после матча, но там были они.

– кто «они»? – вмешался браунинг.

натаниэль проигнорировал вопрос и мигом переключился на немецкий, не сводя глаз с эндрю. он понимал, что эта уловка с языками ему потом дорого обойдется на допросе, но сейчас ни для натаниэля, ни для абрама, ни для нила, стефана или криса это не имело никакого значения.

– те люди, что пришли нас проводить, не были охранниками. они явились за мной и пошли бы на все, лишь бы увезти меня. я думал... – натаниэль запнулся, осторожно глянув за распухшую скулу эндрю, – я думал, если буду молчать, они вас не тронут. я не знал, что они подстроят потасовку.

– что еще ты умного надумал, мученик чертов?

– рассказать все и попрощаться.

впервые натаниэль видел, чтобы эндрю так беспощно замирал.

эндрю давно отвык от чувств, но последние дни выворачивали наизнанку насыщенностью эмоций. эндрю чувствовал. так сильно и так мучительно много чувствовал, что даже понять не мог, что именно так рвет изнутри его тело. ему бы хотелось выпотрошить человека напротив как месть за эти сутки, но рука не поднималась - сжимала край чужой толстовки. эндрю был расстроен, обижен, счастлив и зол одновременно. слишком много чувств от одного человека. и он ненавидел это.

ненавидел то, что почти все, что нил говорил ему, было ложью, и он мог это простить.

– ты знал, что я не терплю лжи, – в полголоса начал эндрю. – ты знал это.

– вся моя жизнь построена на лжи, я не мог иначе. – блекло улыбнулся натаниэль.

они вновь замолчали, тупо разглядывая друг друга. натаниэль видел, как эндрю готов был добить его на месте, но отчего-то не делал этого. чтобы нарушить тишину, которая нещадно забирала время, натаниэль позвал:

– эндрю...

– что с лицом? – тот внезапно перешел обратно на английский.

натаниэль сглотнул, подавляя накативший приступ тошноты. после пыток он не видел своего лица ещё ни разу и видеть не хотел, ведь знал — там сплошное уродство.

– автомобильный прикуриватель, – тихо ответил он на немецком, не хотя переводить диалог в нужное федералам русло.

сзади послышался рваный вздох, скрипнули пружины матраса, а натаниэль неосознанно повернулся на звуки.

аарон подскочил с кровати от услышанного, и вот — они вместе с ники, стоя рядом, с широко открытыми глазами, полными ужаса, пялились на рану. от вида выжженной скулы, где ранее блистала своей чернотой имени семьи мориама цифра четыре, кевин отшатнулся, глухо впечатавшись лопатками в стену. мэтт вместе с дэн выругались не своим голосом.

это было поистине страшно лицезреть. элисон прикусила язык, думая, каким образом терзали нила. по его виду можно было сразу сказать — однозначно, способов было с излишком. элисон неосознанно сжала ладонь рене.

эбби все еще шевелила побелевшими губами, будто кукла, двигающаяся, когда нажимают кнопку на спине. жаль только, эта сломалась. она шептала что-то невнятное и неуверенно шаталась из стороны в стороны, колеблясь — подойти или не подойти, предложить помощь преступнику или отказаться из правопорядочности.

– повернись. – впервые натаниэль слышал откровенную угрозу в интонации эндрю. одно слово, сказанное с таким напором, заставило его резко крутануть головой на прежнее положение, перед глазами — уже другой взгляд, другой вид, другой человек. натаниэль не понимал, что сейчас происходит с эндрю.

– они рассказали, кто я такой? – спросил тот на немецком.

– в этом не было необходимости. по дороге сюда я выбил все ответы из кевина. – проигнорировав желание обернуться на шею с проступающими пятнами синевы, натаниэль было открыл рот, чтобы нелепо пошутить, но был перебит: – оказывается, ты вовсе не сирота? как отец поживает?

– мой дядя убил его. – вспоминая, как эндрю бесстрастно скинул руки натаниэля, тот не решился приложить пальцы к его сердцу, хотя хотел. – я всю жизнь мечтал о его смерти, но думал, что она никогда его не настигнет. считал его неуязвимым. просто не верится, как легко все вышло.

– легко? кевин рассказал, на кого он работал.

– дядя хочет договориться о перемирии. не знаю, получится ли у него, но думаю, без веских аргументов он бы не рисковал. можешь дать слово, что никто не обмолвится о них федералам?

– возможно.

– спасибо, эндрю. – натаниэль нервно сжал ткань штанов в ладонях и тут же пожалел об этом — поморщился от острой боли, что моментально пронзила каждую косточку, и неестественно улыбнулся. – теперь мне надо попрощаться.

– ты остаешься здесь.

мир перевернулся. внутри что-то явственно затрепетало, затрещало вековым льдом и согрело промерзлые темные мысли. может быть, эндрю выворачивало от этого взгляда, но натаниэль не мог смотреть иначе — не получалось скрыть тоску и ласку, охватившие его нутро. теперь он улыбнулся искренне, так, как бы сделал с эндрю только на крыше общежития, деля одну пачку сигарет на двоих.

– ты остаешься.

натаниэль замотал головой, прося прощения глазами. наверно, лучше бы он извинялся вслух, тогда бы хоть мучаться наконец перестал, но в итоге произнес:

– без меня ты будешь в безопасности.

– я никогда не был в безопасности. – сквозь зубы выдал тот, резко изменившись в тоне.

– с этого момента будешь.

– что я тебе говорил насчёт добровольного мученичества?

– что оно никому не нужно. – руку в очередной раз исписала красным узором боль, и натаниэль понял, что бездумно потянулся к лицу эндрю, но так и не прикоснулся. рука беспомощно замерла в воздухе. эндрю глянул на нее, затем на лисов за чужой спиной, которые с особым интересом наблюдали эту сцену, и в конце концов, перевел взгляд на нила, чтобы едва заметно кивнуть ему. рука легла как влитая. никогда натаниэль не чувствовал чего-то более теплого, чем щека человека напротив. с удовлетворенным вздохом, он, немного поглаживая пораненную скулу, продолжил: – но оно мне нужно. из-за моей личности вы окажетесь под угрозой, а я хочу, чтобы вы были живы.

– как будто без тебя в нашей жизни мафии не было.

– эндрю, – когда натаниэль, растягивая буквы, пролепетал его имя, тот безвозвратно был потерян. он внимательно изучал голубые глаза и не видел в них ничего, кроме сожалений. – так будет лучше.

– тогда давай, беги дальше.

натаниэль напрягся. той рукой, что во время их разговора пробралась на шею, а пальцы — под ворот толстовки, эндрю оторвал чужую ладонь. натаниэль не ожидал чего-то другого, но это действие все равно было почему-то слишком болезненным, и не потому, что порезы под бинтами заныли — ныли стиснутые до боли челюсти и сердце внутри.

– я хочу вас защитить.

– ты останешься здесь, – громко проговорил тот на английском, чтобы все слышали.

– он преступник, – вклинился аарон.

мэтт заиграл жевалками, а костяшки стали выцветать, как пестрость застиранной футболки, становились белыми. их с лёгкостью могла бы разрисовать кровь из носа аарона, которая хлестала бы фонтаном, если бы дэн не схватила мэтта и не усадила обратно.

– издеваешься? – в итоге истерически вскрикнул мэтт. – собственный брат тебя не смущает?

– никто не знает, чем он занимался в бегах и сколько крови на его руках, – подтверждает ники, а затем безобидно кидает: – без обид, нат!

– но за время, проведенное с нами, он не сделал ничего плохого, – вкрадчиво объясняла рене. – имеет ли значение, кто он такой, если...

– а смерть сета? нападки от воронов? в конце концов вчерашняя драка?

– заткнись! – прикрикнула элисон. – тебе пластинку заело, или что?! при чем тут сет?!

– он остается. – железным тоном эндрю прервал гомон. все на пару секунд стихли, уставившись на эндрю, выжигавшего каждого взглядом поочередно. он повторил эту фразу ещё раз, диктуя каждое слово по слогам: – он остается.

– он лжец и убийца. как он может остаться?

– дэн. – мэтт прерывает ее. – мы не знаем всего. он стал таким не просто так.

– будешь оправдывать его? как капитанка команды я против.

эндрю кипел, его сдерживало одно единственное касание. от ещё одной драки его удерживала рука натаниэля, сжавшая край футболки.

– большинство против, – заключил ники.

– он лис, – снова вклинилась рене, – как и у вас всех, у нила непростая судьба, и это не значит, что от него нужно отказываться.

– нила нет, это натаниэль веснински, сын балтиморского мясника.

– и он все ещё наш лис, наш нападающий и наш друг. – все вновь притихли. от кевина было неожиданно слышать подобное.

– нил? – обратился к нему ваймак. это обращение звучало просто, по-родному, отзывалось ритмичным эхом в стенках чувств. – а чего хочешь ты?

губы предательски задрожали. трясло от мысли, что кто-то всё-таки признавал в нем нила джостена. признавал и не желал отпускать — как от этого невыносимо скребло когтями по сердцу. натаниэль перевел взгляд на эндрю, а затем окинул остальных членов команды.

– я.. – натаниэль обжегся, начав говорить, сразу же замолчал и опустил глаза в пол. Спустя долгие секунды тупого разглядывания лисов, его голос прорезался с новой силой: – я хочу, чтобы меня включили в программу защиты свидетелей. тогда все будут в порядке.

– хорошо. – ваймак кивнул. – я тебя услышал.

теперь все. точно все.

двадцать минут, судя по раздраженным постукиваниям туфли агента браунинга по полу, давно истекли, но благодаря курту натаниэль прокатился на аттракционе невиданной щедрости — ему досталось лишнее время.

– нил?

натаниэль поджал губы, но голову не поднял. послышался тяжелый угрожающий вдох, тогда натаниэля схватили за обугленные огнем порезов щеки и заставили посмотреть в чужое лицо. эндрю готов был придушить его. казалось, ему ничего не стоило переместить свои руки пониже, надавить на сонные артерии и отсидеть пару годиков в тюрьме, вновь притянув к себе внимание суда, лишившись того, к чему он так долго, мучительно шел. и почему-то нил был эгоистично согласен на это. считал: счастье — всем лисам, горечь — фэбээровцам, а ему — облегчение. впервые он шел навстречу смерти с распростертыми объятьями, полный желания и спокойствия перед лицом кончины.

натаниэль то глядел, то стыдливо отводил взгляд от эндрю. ему не хотелось прощаться: ни за что в жизни он не променял бы месяцы в овечьей шкуре нила абрама джостена. но сейчас разменной монетой служила безопасность тех, кто показал ему, что такое жить. он не смел отбирать у них это право только потому, что сам почти все свои девятнадцать лет был его лишён.

– абрам?

нил не отозвался, абрам канючил вместе с ним, а натаниэль все ещё отказывался смотреть на эндрю. и был уже готов к казни, которая ждала его еще тогда, когда замки двери были выдраны бурей чужого беспокойства. хватка на щеках усилилась, током ударила боль, а затем эндрю разжал пальцы, медленно опустил руку и стих. что-то в нем щелкнуло, сломалось, хрустнув втоптанным в осеннюю грязь первым плотным слоем снега: теперь он моргал остекленевшими глазами, по-птичьи склонив голову. разрывающие искры боли призрачным силуэтом пронеслись по лицу и спрятались в сердце, стоило только похолодеть карему взгляду. натаниэль наконец посмотрел на него.

– ты остался все таким же. – эндрю вытянулся во всех рост, опасно возвышаясь над натаниэлем. – бе-гу-нок.

с душащим, остервенело скребущим ощущением, застрявшим где-то между грудью и горлом, эндрю, распихивая фэбээровцев, выскользнул из комнаты. он, теряясь в собственных мыслях, шагал вниз по лестнице, не понимая, было ли это решение правильным — оставить нила джостена воле судьбы. соглашался сам с собой: мол, да, все верно, этот чертов бегунок создает столько проблем, что можно захлебнуться.

но как же внутри по-детски обидчиво ныло... в ту же секунду эндрю порывался вернуться и продолжать настаивать на своем, но ему мешали последние слова нила. он отказался быть лисом, отказался остаться нилом, отказался от самого эндрю. только ради чего?

в конце концов, обдумав все, эндрю пришел к выводу: раз договор расторгнут, больше их ничего не связывает; если натаниэль хочет бежать — пускай дальше бежит, теперь ему нет до этого дела.

поэтому, презрительно поморщившись, он спустился на одну ступеньку, затем на ещё одну и ещё...

эндрю ушел.

натаниэль рвано выдохнул, когда потерял из виду черную футболку. все близилось к своему логическому завершению. он окинул всех горько-теплым взглядом.

– мне жаль. – хрипло выпалил натаниэль. – и спасибо за...

– нил, – рене оборвала его на полуслове, осторожно вглядываясь в остатки чужого жалостливого лица, а затем кивнув головой на входную дверь, продолжила: – а как же..?

– все будет хорошо, – натаниэль оборвал ее также.

– разве ты ему не доверяешь?

– это имеет значение?

– имеет. не думал, что это болезненно претерпевать предательство?

– он привык к несправедливости, — холодно отрезал тот, – но всё-таки, рене, приглядывай за ним.

агент браунинг заметно оживился и стал подгонять натаниэля покинуть помещение. тот, немного погодя, оглядывая всех, запоминая черты каждого лиса, ваймака и эбби, двинулся на улицу навстречу свежему воздуху.

навстречу очередной новой жизни, и в этот раз вновь бессмысленной.

последняя фраза нила абрама джостена, запечатлённая в памяти лисов, была дико короткой. когда дверь комнаты громко захлопнулась, никто не вздрогнул. хлопок никто не услышал, потому что в ушах гулом стучало сердце и било по вискам бешеным пульсом. они только осознали — натаниэль ушел, а с ним — их нил.

все, что он сказал на прощание, — «удачи».