Вова много чего боялся в этой жизни. Боялся мерзких восьминогих многоглазых насекомых, коих люди прозвали пауками, скользких змей, чьи зубы и яд могли за секунду убить человека. Страшился чересчур замкнутых пространств и иногда даже темноты. Но чего парень никогда не боялся, так это <b>высоты</b>. Горные склоны и крыши многоэтажек были его лучшими друзьями с самого детства.
Тогда Семенюк проводил на высоте по несколько часов в день минимум, пока его не прогоняли, угрожая позвонить родителям или в полицию. Чуть позже, уже будучи подростком, Владимир записался в секцию прыжков с парашютом, но при первом же прыжке сломал ногу, из-за чего впоследствии не смог продолжать занятия. Это стало сильным ударом для парня. Апатия и депрессия накрыли его с головой, поглощая все остальные чувства и желания. Но выкарабкаться из этого состояния, которое уже маячило на грани самоубийства, ему помог Лёша.
Их встреча была случайной, тогда Братишкин даже не собирался заходить в маленькую кофейню на углу соседнего дома, но почему-то сделал это. Как только прозвенел дверной колокольчик, официант зацепился взглядом за вошедшего парнишку, а отцепиться не смог. Было заметно, что незнакомца что-то тревожило или расстраивало. Он заказал чашку капучино с сахаром и принялся ждать. Спустя некоторое время высокий официант поставил перед ним кофе с нарисованным из образовавшейся пенки смайликом и кусочек тирамису на белоснежной тарелке.
— Что бы это ни было, я не думаю, что оно стоит твоих переживаний, — произнёс тогда Алексей с улыбкой и подмигнув, удалился обратно за стойку.
Вова глупо уставился на парня в ответ, не понимая, что произошло. Но осознав, смутился, и улыбка впервые за долгое время озарила его лицо. Такой исход вполне устраивал Губанова, поэтому он довольный продолжил работу.
Семенюк стал заходить в эту кофейню всё чаще и вскоре между парнями завязался разговор, а спустя ещё некоторое время и крепкая дружба. Лёша оказался прекрасным, добрым парнем с хорошим чувством юмора. Они часто гуляли вместе или сидели в гостях друг у друга, играя в плойку или просматривая очередной фильм.
В интересах парней было единственное отличие — Алексей панически боялся <b>высоты</b>. Поначалу Вова был опечален этим фактом, так как Губанову он не мог показать ни одно из своих любимых укромных мест на городских крышах, но чуть позже забил, ведь кроме этого других диссонансов в их предпочтениях не наблюдалось.
С Губановым парень чувствовал себя максимально комфортно, будто Лёша был его личным проводником в мир «дзен», и он ощущал, что это было взаимно.
Но в последнее время Вова стал замечать, что он чуть дольше задерживается взглядом на губах друга, чуть чаще улыбается ему при встрече и чуть чаще пытается его коснуться. Локтя, ладони, колена — чего угодно, лишь бы почувствовать чужую кожу своей. И это настораживало.
Хоть Семенюк и был бисексуалом, страх быть отвергнутым никуда не пропадал. Во-первых, они с Лёшей никогда не говорили об ориентации, и парень был не в курсе его предпочтений. А во-вторых, даже если Губанов оказался бы геем или бисексуалом, существовала огромная вероятность того, что в качестве своей второй половинки Вову он совсем не рассматривал. Это пугало парня до ужаса и постепенно загоняло его обратно в колею подавленности и депрессивного настроя.
Семенюк начал курить. Хоть и не настоящие сигареты, а электронные, это не имело значения. Да, он просто пытался расслабиться, отвлечься от надоедливых мыслей, но это уже перерастало в настоящую зависимость. Когда Вова закурил при Лёше в первый раз, тот промолчал, как и во второй и в третий. Закурив при друге раз в пятнадцатый, Семенюк услышал очень долгую речь о вреде никотина, произнесённую обеспокоенным и заботливым голосом голубоглазого. Тогда они впервые поссорились.
Парни не разговаривали друг с другом уже несколько дней. Вова не знал, каково было Лёше, но для него самого это было невыносимо. Он так привык к тому, что Губанов всегда рядом, со своими весёлыми, пускай даже иногда неуместными, шутками, доброй улыбкой и звонким смехом, вызывающим трепет бабочек в груди. Вова несколько раз тянулся к телефону, чтобы написать или позвонить, но в последний момент останавливался. Боялся.
Единственной, кто мог хоть как-то отвлечь парня от грустных мыслей, была <b>высота</b>. Только она дарила Вове ощущение полёта и беззаботности, создавала мир и покой на душе, заставляла звёзды внутри согревать душу своим светом.
И сейчас Семенюк сидел на пятидесяти метрах от земли, свесив ноги буквально в пропасть. Одной рукой он опирался на железную балку — одну из составных частей строительного крана — а другой покуривал свой Джул. Болтая ногами над вечерней Москвой, Вова ощущал полную гармонию на душе… ну почти полную. Не хватало лишь одного высоченного симпатичного дурачка, который буквально въелся под кожу парню.
Может вселенная услышала его, а может это просто совпадение, но как только эта мысль пронеслась в голове Вовы, за его спиной послышался шум. Парень резко обернулся и замер. Это могли бы быть крановщики, полицейские или жители ближайшего подъезда, увидевшие «неадекватного» подростка. Но нет.
— Лёша? — удивлённо произнёс Семенюк.
Голубоглазый стоял на другом краю стрелы, у кабины крана, мёртвой хваткой вцепившись в какую-то железяку. Всё его тело дрожало, а ноги подкашивались при каждом взгляде вниз.
— Вова, стой! Ты же не собираешься прыгать?!
— Что? Нет!
— Слава богу, — выдохнул Лёша.
— Стой там, я сейчас подойду, — крикнул Владимир.
Он поспешил встать на ноги и направиться прямиком к другу. Аккуратно пройдя всю длину стрелы, Вова встал рядом с Алексеем.
— Ты зачем залез сюда, дурачок? — беззлобно спросил младший, — Ты же высоты боишься.
Семенюк взял друга за предплечье и несильно сжал его, поддерживая.
— Д-да, — немного заикаясь от переполняющего страха ответил старший, а затем взглянул прямо на Вову и добавил чуть более уверенно, — Но потерять тебя боюсь больше.
Сердце Владимира пропустило пару ударов. Ему не верилось, что он был настолько дорог Лёше, что тот переборол свой страх ради него. Семенюк всегда думал, что залезть на крышу пятиэтажки для Губанова было подвигом, но нет — вот ЭТО было подвигом. Находясь на пятидесяти метрах от земли, он понял это.
— Я везде тебя искал, оббегал полгорода, но потом вспомнил, что у тебя есть Зенли и… как только отследил твою локацию, сразу примчался сюда, — затараторил Лёша, всё ещё держась за балку крана.
Вова слушал старшего, не отрывая взгляда от его глаз небесного цвета.
— И ещё… Вов, прости меня.
— За что?
— Я не в праве указывать тебе, что делать. Если хочешь курить — кури, я правда не против, — Губанов улыбнулся, потихоньку отпуская железяку.
— Да забей, Лёш. Это я должен извиняться, что наорал тогда на тебя. По правде говоря, я себе места не находил с тех пор, как мы поссорились, — Семенюк на мгновение опустил взгляд, — И вообще, знаешь что?
Алексей приподнял бровь в ожидании окончания фразы.
— Нахуй эти сигареты, — Вова лёгким замахом руки выкинул свой Джул.
— Ты что? Зачем?! Он же денег стоил, — воскликнул Губанов растерянно.
— Я просто выбрал то, что мне дороже, — уверенно произнёс младший и взял его руки в свои, оплетая пальцами чужие ладони.
Желание ощущать парня, быть кожа-к-коже вновь возымело над ним силу, и он был не в состоянии противостоять ему. Лёша застыл, бегая взглядом сначала по хитросплетению их конечностей, а затем по лицу друга, очевидно размышляя о чём-то своём.
Вова всё ещё боялся своих чувств к старшему, но прямо сейчас, всего на мгновение, он забыл об этом, и пользуясь моментом сделал то, на что бы никогда не решился.
Семенюк скользнул взглядом по губам Алексея, чуть задерживаясь, а затем вернулся к глазам, таким образом прося разрешение. Лёша сглотнул от волнения ставший в горле ком и коротко облизнул губы. Кажется, это был зелёный свет для Вовы.
Сердце бешено стучало в грудных клетках обоих парней, а пульс отдавал в виски. Вова медленно приблизился к лицу голубоглазого, всё ещё неистово волнуясь. Но Лёша не растерялся и уверенно подался вперёд первым, накрывая губы младшего своими. Они были суховатыми, с чуть потрескавшейся корочкой от холода, но такими мягкими и манящими, что вскоре Алексей перестал сдерживаться и подключил в процесс руки, обхватывая ими шею парня. Вова не ожидал такого напора со стороны Губанова, но с каждой секундой это начинало нравиться ему всё больше и больше. Лёша переместил одну ладонь на подбородок партнёра и слегка надавил, приоткрывая его рот чуть шире. От того, что чужой язык исследовал каждый миллиметр, проходясь по зубам и сталкиваясь с его собственным, младший начинал заводиться. Он уже не сдерживал стонов удовольствия, но вовремя понял, что пора остановиться.
Вова прервал затянувшийся поцелуй и попытался привести дыхание в порядок. Лёша пытался сделать то же самое, отпустив шею Семенюка. Они всё ещё касались лбами, не в силах прервать физический контакт. Внезапно Вова засмеялся, а Губанов с непониманием уставился на него.
— Знаешь, а я ведь из-за тебя начал курить, — признался Семенюк.
— Значит и бросишь из-за меня, — ответил Лёша, с улыбкой затягивая парня в новый поцелуй.