прочитай мои буквы сука

Блевать тянет от Петербурга. В любом его состоянии: дневной, ночной. Или это всего-навсего ненависть к людям выходит вместе с паром от апельсиновой ашки? Да похуй. Все вместе. Город не его. Переехал, блять, а-ля по-любви, надеялся на что вообще? Что Игорь, в отличие от Нины, истерики устраивать не будет? Может и не устраивал бы, не трахайся он и не нюхай хер пойми с кем. Справедливости ради, не с кем попало, с этой цацой знакомы еще со времен Петиного студенчества. Через батины связи, престижно, типа, в друзьях Гречкиных иметь. Ну, вот и имеет. Соответствует.

Игоря он тоже ненавидит, вместе с Питером и его жителями. За нежность эту его. За завтраки совместные. За запах, скрипучий диван, отсутствие нормальной ванной, вопросы лишние и игру в героя. Но больше всего в Громе вымораживал сам Хазин. За себя он был просто готов ногами пиздить и орать: «Схуяли ты гордости не имеешь и прощаешь всегда?».

Может вообще лучше быть одному? Скольким он уже жизнь сломал, а? Да не сосчитать. В тюрьму упек (за сфабрикованные дела, чтоб выгрызть повышение) дохрена, на наркоту подсадил друзей всех, Нину сгубил, мать тоже… Но мать до него еще отец довел, так что не считается. Кирилл за ним ползает вечно уже лет как пять. Обращайся как с говном, посылай сколько хочешь, ноги вытирай, ботинки заставь лизать, все равно придет, отсосет за дозу, еще и добавки попросит, да пожестче. У Кирюши зрачки скоро будут шире, чем карманы местных чинуш, сгубил пацана. Сам виноват. Нехер тогда было за папкой ехать в Москву и просить Петю ему показать все местные сливки.

— Петь, ты скоро? — легок на помине. В плед завернутый, волосы все взъерошенные, — Я уже успел почувствовать глубокую печаль от одиночества.

Ха-ха, бля, шут гороховый. Печаль у него. Быстро же она испарится, стоит Пете только его нагнуть как следует. Мерзко. Вообще говорить с ним не хочется, честно говоря. Но не отстанет ведь. Может хоть, стоит попытаться что-то умное достать из этих пронюханных мозгов.

— Тут я. Со мной постой, а. Излечишься от своей печали.

Гречкину два раза повторять не нужно. В пледе на балконе не так холодно, можно и постоять. Апельсином пахнет, к тому же. Вот он город любил. Или тот факт, что теперь в нем живет и «любовь всей его жизни». Если его можно так назвать. Странно у них всегда было. Переписки, нюдсы, видео, приезжали друг к другу иногда. Когда могли. Чаще сам Кирилл, конечно. Вроде вместе стабильно, но знали же, что у обоих на стороне там кто-то есть. Или это они друг у друга на стороне? Да похуй. Любовь-то истинная у них именно. Его все устраивает, с Петей просто улетно.

— Видишь похожих на амеб людей, что ботинками месят говно? — у Хазина взгляд такой темный, глубокий. Смотрит на улочки центра, не спит еще народ, только начинает кипеть жизнь.

— Вижу. И что?

— Это значит — еще один день снова сменит ночь за окном.

Неа, бесполезно. Ни одного признака какого-то понимания, о чем он говорит. Можно было сразу догадаться, что эта голова способна только рот открывать, чтобы его выебали. Похуй. Сигарета замигала. Блять.

— Заканчивай уже своей философией заниматься, в душе меня догонишь. Я реально там соскучиться без тебя успел.

Так же резко смылся, как появился. Оно и к лучшему. Город гниет, Петя ему подкинет дополнительного мусора в виде выдувшейся «сосалки пидорской». Игорь так называл. И ржал потом как конь. Позже выбросит, в карман треников пока сунул. Игоревские. Стянул у него. «Пока будешь за своими шизиками гоняться в них ходить буду, как будто руки твои на жопе моей». В груди как-то ныло, непонятно от чего. Что-то новое, непонятное, хрен пойми, как это унять. Голова гудит, от порошка? Написать хочется.

«Игорь»

«Делаешь что сейчас ?»

В сети. Не читает.

«Дядь, ну ты меня уже третий день динамишь»

«В отделе типа не замечаешь, либо ебало надменное делаешь»

«Я понял уже, что ты меня мудаком считаешь»

Холодно. В квартиру лучше зайдет погреться, на остывшей постели посидит. Снял, как приехал по приказу от начальства. На время думал, пока расследует. Задержался из-за глаз щенячьих. Да схуяли он молчит?!

«Прочитай. Мои. Буквы. Сука.»

Вмазать хочется. Думает блять, что на поводок посадил его? Приручил? Не, нихуя. В Москву вернуться не проблема! Пара звонков и он уже в родной квартире, где лучшие девочки перед ним станцуют на шесте. Персонально. От Игоря только гундеж о том, что нужно бросить наркотики, что-то там про любовь еще, но громче только разочарованный взгляд, когда тот в засосах возвращался. Надо ж было расслабиться. Не с ним, так с другим. Требует дохуя. Домой приди, поешь, с ним побудь, тьфу, как в отчий дом вернулся. Молчит, уебок.

«Блять, Игорь, ты же умеешь читать !»

«В отличие от других тупых пезд, что у меня были»

А начиналось-то как красиво. Ломался Гром первые недели две, потом сдался. С условием, что как время провести выбирает он. На крышу потащил, закат смотреть и шаурму трескать.

— Шаверму, Петь.

— Ой-ой, прости мое московское быдлячество.

Петербург в закатном солнце даже не кажется таким болотом. С едой Хазин быстро разделался, курить хотелось жутко. Пачку вынул.

— У тебя даже сигареты пидорские. Как и сосалка та.

— Сам ты пидор, слыш. Заебал.

— Че лыбишься тогда?

Щелк. Подкурил от зажигалки, затянулся посильнее чапманом своим. Вишневым. Ну прям дзен почти, даже жить так можно. На крышу ходить, дешмань всякую есть. Жить… Че жить-то тут? Не для кого. Или есть…

— Почему назад не едешь?

— Да хер знает. Держит что-то, ты, может? — он, конечно, усмехается в своей манере, но смотрит внимательно так, реакцию ожидает.

— Вон как. Любовью воспылал?

— А ты нет что ли? Я ж вижу, как ты смотришь на меня. Не спорю, есть на что. У тебя ж нет никого, че теряешь? К вам переведусь тут.

— Тормозни.

Лицо у Грома сложное такое, когда он думает. Интересно, о чем. Насколько будет тупо согласиться? Знают они друг друга немного, болтали на перекурах и в участке, когда время было. Не сразу пустил в свое общество, но Петя в любую щель влезет, если захочет. Немного, но достаточно, чтобы согласиться на такую авантюру. Можно же в любой момент остановиться, взрослые люди, сами за себя отвечают. По глазам читалось это, что согласен.

— Ну, товарищ майор, раз да, давайте наш союз укрепим поцелуем.

Сигареты пидорские, значит, пусть попробует тогда, в «пидоры» он точно только что записался. Петя снова затянулся, в губы просто впился. Игорь, откровенно говоря, охуел от наглости такой. Даже отпихнуть попытался, но не с тем связался. Вцепились в него крепко уже, смирился быстро.

Своеобразный ритуал. Вдохнет и задержит дым — докажет, что у них все серьезно. Просто, несложно. Вот сейчас также нельзя разве. Сука. Хуже Нины. Похуй, заебало ждать уже. Где там Кирюша? В душе? Отлично. Смоет с себя воспоминания, отвлечется.

В ванной прям парилка, что нужно. Кипит прям как у Петеньки в голове, груди и члене. Выплеснуть куда-то нужно. Впрочем, есть куда. В кого.

— Насиделся там? Наконец-то, — Киря так радостно растянул последнее слово, развернулся. Сразу целоваться полез.

Надолго не хватило, от губ оторвался быстро, развернул тут же. Со спины обнял (как паук обвил покрепче, чтоб не рыпался), вжался близко, так и прямо на ухо заговорил.

— Кирь, будь умницей, ноги раздвинь, в стену упрись.

Гречкин там что-то промямлил про «подождать» и «постель», но было так похуй. Не сделает сам, займется Хазин. Хоть вопит пусть и рыдает, душ все смоет. На эстетику сейчас абсолютно поебать. Не поебать только на сраного Игоря, который молчит. Что он вообще от него хочет?! Хуй пойми! Он ведь как сраный партизан молчит!

Петя входит сразу, дырка уже за последний час так растрахана, что тут и утруждаться не нужно. Ну может туго слегка, но это сейчас последнее, что его волнует. Берет быстро, грубо. За бедра держит крепко, даже слишком. В спину утыкается, как Игорю. Может, если глаза прикроет, то почти поверит, что это он. Стоны даже почти такие же. Кто бы мог подумать, что этот серьезный двухметровый майор в постели будет отдаваться, как последняя сучка? Только он лучше этих силиконовых баб, настоящий, потому что, не наигранный.

Двигается рвано так, как в их первый раз. Но во всю длину и хрипит: «Бля, какая ж ты давалка отменная, я б даже тебя в отдел сводил, пусть оценят. Ты ж и не против будешь, если тебя сразу несколько возьмут». Глаза и правда закрыл, перед глазами Гром выгибается, шепчет, что любит и как ему хорошо. Сука, да, малыш, вот так, такой красивый.

Кирилл сам понятия не имеет, что чувствует сейчас. Романтичный вечер он представлял не так, что его без согласия выебут в душе. Сам виноват, не сказал, что не хочет. Значит на самом деле подсознательно не против. Просто еще сам не понял! Он же любит Петю. Почему тогда так мерзко и больно? Кончил послушно, с порнушным стоном. Трясет теперь только и уйти хочется.

Хазин дышит тяжело, блять, все не то. Он вышел сначала из самого Гречкина, а потом и из душа. Перед выходом накинул халат.

— Слыш, Кирь, заканчивай и съеби к себе, а. Одному побыть нужно. Потом напишу.

Заскочил в комнату, чтобы вещи бросить и телефон забрать. Кофе хочется. Благо есть. Петя на кухне бросает телефон на стол, пока возится у плиты с туркой. Тоже от Игоря привычка новая. Реально вкуснее, чем из кофеварки. Когда доварил, вроде хлопнула входная дверь, не вслушивался. Зато услышал уведомление. К телефону кинулся моментально.

«Можешь приехать. Поговорим»

«Только не как обычно ты это делаешь»

Почему Игорь ему написал сам не знал. Хазин вел себя как сволочь. А Игорек и тут в героя играет. Думает, что время ему нужно. Что не было у Пети до него ласки и хорошего отношения, это ведь точно ему поможет стать человеком. Со всем справятся. Как у Вертинского было: «Ничего. Как-нибудь проживем». Не совсем же он животное, правильно? Да и просто напросто тянуло. блять. к нему. Непонятно почему, влез прямо в мозг, обосновался в сердце. Не выкинешь теперь, только в могилу, вдвоем причем. Они друг друга распробовали и теперь оторваться не могут. Романтика типа. Созависимая. Конечно же Петя поедет к нему, они обнимутся, посмотрят «Нарко» и на несколько дней у них будет затишье. Потом снова посрутся из-за Петиного долбоебизма, оба друг друга будут сжирать. Когда-нибудь изведут. Всего лишь еще один день, который сменит ночь за окном.