В школе ее сразу же вызывают к директору, и Пиона плетется, вжав голову в плечи. Успевает она разве что забросить чемодан в комнату и причесаться, а потом профессор Спраут, состроив неправдоподобно строгое лицо, просит ее пройти с ней. Они идут по коридорам медленно, и Пиона буквально чувствует вгрызающиеся в нее взгляды. Профессор не говорит, из-за чего ее хочет видеть директор, но Пиона и сама знает, и оттого пальцы покалывает, и нагревается в кармане волшебная палочка.

Пионе немножечко стыдно, но все еще захватывает восторг оттого, что оживить засохший цветок все-таки получилось. Пиона хочет делать это снова и снова, колдовать, размахивая палочкой, как в волшебном кино, но вместо этого идет как на казнь. Поругание должно состояться торжественно, потому что правила на то и придумывают, чтобы наказывать нарушителей.

Когда она оказывается в кабинете директора — страшном, увешанном портретами, глазеющими на нее со всех сторон — человек, которого она видела лишь один раз, приветливо улыбается из-под очков. У него длинная борода и смешная расшитая звездами мантия, и Пионе, пожалуй, нравится этот старик, но сейчас он собирается ругать ее, и она подбирается, вжимает голову в плечи еще плотнее. Пионе стыдно, но еще больше она храбрится, потому что Туни права — никто не выгонит ее из школы из-за одного маленького нарушения правил.

— Передо мной мисс Пиона Джеральдин Эванс, я правильно понимаю? — спрашивает старик, склоняя к ней голову, и Пиона кивает, пряча вспотевшие ладони в карманах. — Вы знаете, почему я позвал вас к себе в кабинет?

Директор говорит с ней, будто со взрослой, и Пиона чуть успокаивается, ведет плечами и коротко оглядывается на все еще стоящую рядом профессора Спраут. Из-за глазастых портретов чешется лоб и хочется сделаться разом выше и старше, так что Пиона вытягивается, едва не вставая на носочки.

— Догадываюсь, — она отвечает коротко, снова кивает и вздрагивает из-за изучающего взгляда директора.

Он смотрит на нее с любопытством, и Пиона выше вздергивает подбородок. Что бы она ни сделала, это уже случилось, так что теперь совершенно бесполезно бояться.

— Ученикам запрещено колдовать вне стен школы до совершеннолетия, — директор повторяет правило почти слово-в-слово, и в глазах его мелькает яркая искра почему-то довольства, — расскажите, что же случилось с вами третьего января, раз вы решились нарушить запрет?

От его тона почему-то снова становится стыдно, Пиона чувствует, как предательски краснеют уши, и опускает голову. Она не сделала ничего плохого, повторяет Пиона сама себе, и, если бы все было действительно серьезно, с ней бы наверняка разговаривал далеко не директор. Или, может быть, он, но совсем не так ласково.

— Я оживила цветок, — почти неслышно хрипит Пиона, едва ли контролируя собственный голос.

Профессор Спраут выдыхает, и ей чудится смешок, а директор — теперь она только слышит шорох его мантии — подается вперед и со стуком опускает ладони на стол. Пиона стоит, опустив голову так низко, что видит лишь свои ботинки и свесившиеся с плеч несуразные светлые волосы, а сердце в груди ужасно колотится, мешая дышать.

— Это был вопрос жизни и смерти? — почему-то спрашивает директор, и Пиона мотает головой.

— Моя младшая сестра меня попросила, — она понимает, как глупо звучит оправдание, и добавляет еще, — это был ее любимый цветок.

От стыда хочется плакать, горят уши, и Пионе кажется, будто целая куча людей вокруг глядит на нее осуждающе. Она разглядывает черные ботинки и полы черной ужасной мантии, волосы некрасивыми сосульками падают перед глазами, и все больше и больше хочется провалиться сквозь землю или сбежать через окно. Собственную вину Пиона давно уже осознала, сразу после того, как расцвел несчастный цветок, и теперь повторяет и повторяет в своей голове, что это Петуния во всем виновата.

— Ваша сестра, мисс Эванс, волшебница? — директор продолжает задавать дурацкие вопросы вместо того, чтобы отпустить ее уже в комнату, и Пиона вскидывает голову почти зло.

Она знает, что нельзя так смотреть, что с директором во время наказания нужно вести себя смирно, но Пиона на то и Пиона, что уже нарушила правила. В глазах у нее неприятно печет, но кулаки сами собой сжимаются, и Пиона жмурится, стараясь не закатить глаза прямо здесь и сейчас.

— У меня две младших сестры, сэр, — чеканит Пиона, хлопая глазами, чтобы не заплакать, — та, что просила оживить цветок — не колдунья.

— Значит, она маггл? — замечает директор и откидывается на спинку высокого стула, принимаясь поглаживать длинную бороду. — Вы, верно, из семьи магглов?

— Мне не нравится это слово.

Между ними повисает тонкая тишина, будто наказание наконец закончено, а потом директор серьезно кивает и смотрит на профессора Спраут. Та мельком глядит на Пиону, зачем-то хлопает ее по плечу и шепчет на ухо, обещая подробнее обсудить это позже.

— В таком случае вы не знаете, как опасны игры с жизнью и смертью, — голос директора вдруг делается ласковым, и он начинает заплетать бороду в толстую косу, — даже если это всего лишь цветок. У волшебников есть сказка о трех братьях, профессор Спраут даст вам ее почитать, а потом мы с вами снова встретимся, и вы, мисс Эванс, расскажете о своих впечатлениях.

Пиона серьезно кивает, хотя идея читать детские сказки в почти двенадцать ей совершенно не нравится. Впрочем, стоять в кабинете директора и слушать нотации ей не нравится больше, так что она спешит уйти, распрощавшись и дав обещание.

Стыд все еще бьется в висках, когда Пиона захлопывает за собой дверь комнаты, так что она спешит выплеснуть его в подаренный Петунией блокнот. Она обязательно даст сестре почитать, думает Пиона, и больше та никогда-никогда не будет просить ее нарушать правила ради всяческой ерунды.