Пиона кричит. Срывается на визг, так что закладывает уши, срывает голос, но продолжает кричать, ощущая тягучее жжение. Тело плавится от нахлынувшей, точно волна в океане, боли, и Пиона продолжает кричать. Ей одновременно жарко и холодно, кровь густым и липким сиропом растекается по лицу, стекает на шею и булькает в горле, мешая дышать. Пиона кричит, потому что только так, кажется, может оставаться живой, и из-за этого все вокруг становятся мертвыми.

Голос обезумевшей Беллатрикс она слышит будто бы наяву и крупно вздрагивает от каждого слова. Колдунья обещает убить всех знакомых, если Пиона продолжит кричать, и заговорщицки улыбается. Густая слюна растягивается между ее острых зубов, когда колдунья широко раскрывает рот, словно собирается укусить, а Пиона остановиться больше не может. Сбивчивый клекот рвется из горла, мешая дышать, и Пиона проталкивает его вместе с обжигающим воздухом.

Должно быть, заклинание тишины развеивается, потому что просыпается Пиона из-за того, что Лили яростно трясет ее тело. Воздух все еще густым маревом стоит в горле, но теперь-то у нее получается не кричать. Вместо того Пиона заходится в кашле, будто собирается выплюнуть прочь ненужные легкие. Сестра склоняется над ней низко-низко, так что теплое дыхание скользит по щеке, и крупная дрожь проходит по исступленному телу.

Пиона выгибается дугой, вырывается из рук Лили и забивается в самый дальний угол кровати, поджимая под себя ноги. Лили глядит на нее распахнутыми глазами, полными страха, где-то на границе сознания слышится отчаянный детский вопль, и все вокруг, кажется, застывает, погружаясь в тягучий кисель.

— Я в порядке, — каркает Пиона, косясь на распахнутую настежь дверь.

Получается жалко, но сестра долго не думает, обреченно кивает и поднимается, спеша успокоить ребенка. Дверь она не захлопывает, и Пиона смотрит в расползающийся по коридору поток желтого света, отрезанный тенью ее рассыпавшегося осколками сердца.

О ранении Аластора Пионе сообщают прямо перед тем, как должно начаться их очередное занятие, и нечто внутри нее снова падает. Биться, кажется, в Пионе решительно нечему, но она все равно чувствует, как подкатывает к щекам предательский жар. Она не сразу распознает вспыхнувшее в груди чувство, и оттого какое-то время теряется в замешательстве, а потом вспоминает, что почти то же ощущала после маминой смерти.

Злая обида душит Пиону, она чувствует себя преданной, и оттого навестить несчастного Аластора она решается только через несколько дней.

В больнице светло, удивительно шумно и пахнет лекарствами так, что тошнит. Пиона проходит по коридорам за провожающим ее Питером, буравит взглядом мысы собственной обуви и никак не может определить, какой у них цвет. Белые коридоры тянутся, перетекая один в другой, медики в лимонных мантиях мелькают перед глазами яркими вспышками, а они все идут и идут.

Пионе чудится, будто ноги ее проваливаются, вязнут в выложенном плиткой полу, и с каждым шагом она погружается глубже и глубже. Когда они наконец добираются до нужной палаты, шагать ей почти совсем невозможно, так что подошвы шаркают, и этот раздражающий звук сливается с общим оглушающим гулом.

— Я в порядке, — отвечает Пиона прежде, чем Питер успевает задать свой вопрос.

Питер смотрит на нее встревоженно и сочувствующе, стоит у двери, точно сам никак не может решиться войти, и от его взгляда Пиону тошнит. Вздохнув и проглотив вставший в горле горький комок, она отодвигает его прочь и распахивает дверь почти настежь.

От запаха крови и едких лекарственных зелий на мгновение кружится голова, и Пиона решительно входит внутрь, проходит вперед и усаживается на стоящий поодаль стул. Лицо Аластора покрыто пропитанными зельем повязками так, что видно только уголок опущенных губ, и, кажется, еще что-то не так. Пиона бегло оглядывает накрытое простыней тело, сглатывает и вздрагивает, замечая, что одна нога неестественно короче другой. Руки сами собой тянутся к собственным шрамам, и Пиона мнет тонкую кожу, едва не вспарывая ее обстриженными под корень ногтями.

— Так, — Пиона кашляет, и единственные пришедшие на ум слова кажутся вопиющей бестактностью, — ты не выполнишь обещание?

Питер закрывает дверь, позволяя им остаться наедине, и от мягкого стука сердце Пионы падает в пятки. Она чувствует себя запертой, жар подступает к горлу, а лоб покрывается испариной, и Пиона нервно отирает ладони о мантию.

— Эта сука заплатит за все, — чудятся глухие слова, но Пиона не может до конца разобрать, слышит это или произносит сама.

Аластор кажется ей пропитанной кровью и зельями грудой тряпок, неестественно сбившихся и спрятанных с глаз долой. Картина чем-то напоминает брошенное в кладовке свадебное платье Петунии, и Пиона, рвано вздохнув, поднимается. Ответа она в самом деле не ждет, не думает даже, что Аластор в состоянии говорить, и выдыхает только тогда, когда дверь за ее спиной плотно захлопывается.

Питер встречает Пиону снаружи, и взгляд его отчего-то больше не кажется жалостливым. Он проходится по ней сверху вниз и обратно, наверняка замечает взмокший лоб и прилипшие волосы, а еще спрятанные в рукавах дрожащие пальцы.

— Я в порядке.

Пиона улыбается рвано, и ложь снова легко срывается с ее губ.