Пиона кутается в теплую шаль, задирает голову к затянутому серыми тучами небу и переводит взгляд на мальчишек, резвящихся у самой воды. Ветер бьет ей в висок, силится свалить на песок и поднимает белые барашки кружащихся волн, но Пиона стоит, точно приросшая ногами к единому месту. Взгляд ее не отрывается от Гарри, Драко и Теодора, прибившегося к их компании, однако последний кажется более благоразумным и держится от воды на значительном расстоянии.

На Рождество они поспешно наряжают елку в доме Мортимера Нотта, старого друга Люциуса, а затем, когда вступает в силу весна и становится немного теплее, перебираются на старую виллу у моря. Пиона, кажется, до сих пор слышит густой гогот приютившего их хозяина дома, из-за которого обида щекочет в груди. Впрочем, Нотт просит Пиону не обижаться, поит неплохим огневиски и учит играть в карты, так что она быстро сдается. Друзьями, разумеется, они не становятся, но в какой-то момент Пиона перестает интуитивно шарахаться от вида высокой темной фигуры.

Мортимер Нотт — вдовец, скорбящий по погибшей жене, старше их с Люциусом на два года, а сын его одного возраста с Гарри и Драко. Пиона не спрашивает, что случилось, но отчего-то ей чудится, что это тоже — отголоски прошедшей войны.

У каждого ее знакомого есть шрамы так или иначе, так что она предпочитает не лезть, зарываясь носом в чужие разворошенные раны.

Ее собственная рана на виске заживает достаточно быстро, не оставив на коже следа, но Пионе все равно иногда представляется, будто то место пульсирует болью, заковывая голову в причудливый обод. К слову, волосы она все-таки отрезает, даже делает короткую челку, и оттого ветвящийся от виска до ключицы белесый шрам становится виден слишком отчетливо.

Эта вилла, насколько знает Пиона, когда-то принадлежала матери Люциуса, и оттого, наверное, в груди расплывается сладковатое чувство. Просторное двухэтажное здание после поместья кажется маленьким, отчетливо не хватает аромата пионов, и первые несколько дней здесь Пиона никак не может заснуть, ворочаясь в постели вплоть до рассвета. Постепенно она привыкает, выводит дурацкое бесполезное снадобье и выставляет на подоконник лимонное дерево, совсем крошечное, похожее скорее на воткнутую в землю засохшую палку.

— Живо вылезайте из воды, оба! — кричит Пиона, заметив, что мальчишки переместились с берега в море.

Теодор на ее окрик вскидывает голову, оторвавшись от постройки замысловатого замка из мокрого песка, склоняет голову набок и улыбается. Самые настойчивые волны не достают до него несколько сантиметров, и он провожает их заинтересованным взглядом, отряхивает ладошки и поднимается, намереваясь, наверное, вытащить из воды заигравшихся Гарри и Драко.

Пиона останавливает его взмахом ладони, срывается с места, в два шага оказавшись рядом, хватает обоих мальчишек за воротники, и те, кажется, только теперь выныривают из воображаемого мира игры. Мурашки расползаются по ее телу и забираются под подол длинной облепившей ноги юбки, так что Пиона поспешно выскакивает из воды и высушивает всех заклинанием. Море все еще ужасно холодное, и она удивляется, как дети могли этого не заметить, продолжая заходить все глубже и глубже.

— Вы их накажете? — Теодор дергает ее за подол и смотрит так, будто ждет наказания, а не прощения, и Пиона закатывает глаза и велит всем спрятаться в доме.

Серые тучи набухают от скопившейся влаги, и скоро должен пойти сильный дождь. Пиона задирает голову к небу, вздрагивает от мазнувшего по плечам ветра и ловит взглядом покачивающуюся у берега шаль. На нос падает первая крупная капля, Гарри радостно взвизгивает, принимаясь кружить по пляжу, а Драко, должно быть, осознавший ситуацию, глядит на поднимающиеся волны задумчивым взглядом.

Первое письмо от Абраксаса Малфоя приходит почти полгода спустя, и Пиона, еще не ознакомившаяся с содержимым, видит, как стремительно белеет лицо Люциуса. Он сжимает бумагу в ладони и бросает в камин, а позже, едва успокоившись, поясняет, что его отец умирает. Люциус, пожалуй, обнимает ее слишком крепко, но Пиона нисколько не возражает, только велит быть осторожнее с животом.

— Что случилось? — Люциус стремительно отстраняется, убирает со щек упавшие волосы.

У Пионы щекочет в груди, отчего-то хочется плакать, так что тугой комок мешает дышать, и она прижимается к его ладони, прикрывая глаза. Она не помнит такого ощущения, когда в Министерстве они поспешно подавали прошение о регистрации брака после проведенного ритуала, или когда Люциус впервые назвал ее миссис Малфой. Пиона готова списать все на гормоны, а еще она готова разрыдаться и убежать, стоит Люциусу сказать неверное слово.

Всхлип сам собой вырывается из горла, Пиона чувствует себя плаксой, прижимается к Люциусу, обхватывая его шею руками, и зарывается пальцами в мягкие волосы. В последнее время это ее удивительно успокаивает, так что Пиона плетет Люциусу косички, когда они собираются спать, и собирает пучки перед посещением ванной. Щекой она прижимается к щеке Люциуса и чувствует его дыхание на виске.

— Я беременна.

Пиона говорит едва слышно, точно произносит божественное откровение, и слова ее взмывают под потолок тонкой струйкой белого дыма. До Люциуса, кажется, доходит совсем не сразу, так что несколько десятков секунд они так и стоят, а затем он отстраняет ее от себя, обхватывает лицо большими ладонями и заглядывает в глаза, словно сомневается в собственном слухе.

— Ты — что? — на лице его полнейшая растерянность, такая удивительно очаровательная, что Пиона невольно смеется.

Скопившиеся в уголках глаз капельки слез текут по щекам, и Люциус, моргнув еще раз, принимается собирать их губами. Горячее дыхание его обжигает кожу, щекотка бежит по телу густой колючей волной, и Пиона снова смеется, запрокидывает назад голову и позволяет Люциусу прижаться губами к собственной шее.

— У нас с тобой будет ребенок, — повторяет Пиона, улыбаясь совершенно по-идиотски.

— Я люблю тебя, — выдыхает Люциус прямо ей в губы, а затем добавляет, будто этого ему кажется недостаточно, — больше всего на свете.

Огонь в камине трещит, отбрасывая вокруг рыжие отсветы, снаружи постепенно темнеет, и снова, должно быть, собирается дождь.