Пиона сидит в давно остывшей воде, откинувшись на бортик ванны, и чувствует себя ужасающей идиоткой. Она не выходит на ужин, сидит у постели спящей Малены и слушает грохот грозы, пока Люциус силком не выволакивает ее прочь, запирая дверь заковыристым заклинанием. Люциус утверждает, что ничего страшного не случилось, и Пиона страшно хочет ударить его за такие слова, но только бессильно запирается в ванной.

Завороженная, она наблюдает за стекающими по телу каплями, ведет руками, выводя на воде причудливые узоры, и клонит голову набок, прислушиваясь к шуму дождя. Ночь вступает в свои права слишком резко, сгущается темнотой по углам и давит на голову, заставляя устало опуститься под воду. Пиона оставляет на поверхности разве что кончик носа, вдыхает и с тихим плеском ныряет, оказываясь под водой целиком. Ванна в этом доме, пожалуй, достаточно большая, чтобы в ней утопиться, и Пиона считает секунды, оставаясь под водой, пока легкие не начинает мучительно жечь.

Выныривает она с раскатом грома, вскакивает, отплевывается и едва не поскальзывается. Пиона неловко машет руками, хватается за гладкие бортики и выравнивает дыхание, глядя на собственное отражение во взбаламученной мутной воде. Крупная капля стекает по ее носу и падает, разбивая отражение, за окном громыхает, бьет в стекло дождь, и оттого, наверное, Пиона вовсе не замечает, как отворяется дверь.

Жесткие ладони ложатся на ее плечи и тянут назад; ноги Пионы скользят по дну ванны, и за мгновение до того, как она теряет равновесие, ее подхватывают под колени. Люциус берет ее на руки, прижимает к груди, точно ребенка, и Пиона рассерженно жмурится, не желая с ним говорить. В груди у нее медленно ухает сердце, точно ночная сова выискивает во мраке добычу, и Пиона слепо вглядывается в скрытую за веками пустоту и наслаждается окутавшей ее теплотой.

Вода с ее тела впитывается в мантию Люциуса, и та стремительно промокает, неприятно липнет к коже и больше не греет. Пиона зло фыркает, давит желание отмахнуться от бегающих по телу мурашек и чувствует, как греет макушку чужое дыхание.

— Я веду себя глупо? — Пиона распахивает глаза, когда Люциус усаживает ее на диван, и клонит голову набок.

Мокрые волосы прилипают к щекам, проникающий сквозь неплотно закрытое окно ветер лижет шею, а Пиона болтает ногами, уперевшись ладонями в мягкие подушки. Она не хочет прикрыться, не чувствует ни капли стыда перед собственным мужем, только легко улыбается, не позволяя губам снова сложиться в уродливую злую гримасу.

— Я велел мальчикам идти спать, — Люциус на мгновение исчезает, возвращается с полотенцем и набрасывает его Пионе на голову, — они очень переживают.

— Ты не злишься на них? — Пиона выплевывает вопрос, пользуясь скрывающим лицо полотенцем, и подается вперед, следуя за ласковыми прикосновениями.

Гнев в ее груди стремительно утихает, будто кто-то задувает свечу, и остается только вьющаяся сизым дымком обида. Пиона довольно жмурится, молчит, пока Люциус вытирает ее волосы, и вздрагивает, когда полотенце падает ей на плечи.

Люциус смотрит на нее сверху вниз ужасно серьезно, ведет подбородком и проводит полотенцем по мокрой спине, собирая мурашки. Пиона, вздохнув, утыкается лбом ему в живот, жмурится из-за мокрой мантии и едва слышно шепчет согревающее заклинание. Себя она не высушивает, и Люциус продолжает водить полотенцем, кажется, прямо по вспыхнувшему нутру.

— Злюсь, — Пиона ощущает тепло его рук сквозь влажное полотенце, — но не думаю, что их стоит наказывать.

— Почему? — Пиона расслабленно вздыхает и не спешит отстраняться, позволяя Люциусу продолжить ласку. — Я бы выпорола их обоих. И Малену тоже, когда она встанет с постели.

Люциус поднимает руки, возвращает полотенце на ее шею и фыркает едва слышно. Он ведет по плечам, захватывает самыми концами ключицы, и Пиона вытягивает вперед руку, повинуясь его легким движениям. Полотенце скользит по плечу до локтя и ниже, Люциус слегка поворачивается, ведя до кончиков пальцев, и Пиона видит, насколько белые в темноте его пальцы. Люциус дышит размеренно, обманчиво беззаботно, и только грохот грозы по стеклу заглушает стук его сердца.

— Какая ты кровожадная, — Люциус тихо смеется, держит обернутое полотенцем запястье Пионы и касается ее волос.

Они оба знают, что Пиона никогда не осуществит собственных слов, и оттого замолкают, прислушиваясь к шуму грозы. Люциус перебирает ее волосы пальцами, и Пиона, фыркнув, обнимает его руками за пояс. Полотенце падает на пол, Люциус ведет ладонью по руке вверх до плеча, ласково оглаживает ключицу и касается подбородка, наощупь выискивая шрам.

Ветер мажет по голой спине, и Пиона рвано вздыхает, подается вперед еще настойчивее, прижимается к Люциусу, будто он в самом деле может спрятать ее от целого мира, и чувствует, как ладони его скользят ниже. Не расцепляя ее рук, Люциус укладывает Пиону на спину, забирается следом, упираясь ногой между ее разведенных коленей, и опускается совсем низко, так что Пиона может разглядеть отблески грозы в его светлых глазах. Рассыпавшиеся по плечам волосы накрывают ее причудливым шлейфом, и Пиона тянется, пропускает сквозь них пальцы и осторожно касается бледной щеки.

Люциус улыбается мягко, Люциус тоже зол на детей, но в его глазах Пиона видит отчаянное сомнение. Она не будет просить его придумать какое-нибудь суровое наказание, не придумает его и сама. Вместо всего этого Пиона прижимается губами к его губам, приподнимается, позволяя просунуть под спину руку, и взмахом ладони заставляет исчезнуть отделяющую их друг от друга проклятую мантию.