Пиона догадывается, что не стоит хранить два осколка ужасающей сущности в одном месте, но все равно запирает их в той самой комнате, наполненной темнотой, где есть только стол и ничего больше. Чары, впрочем, здесь заменяют воздух, сухой и тяжелый, чары давят на лоб и затылок, и оттого кажется, будто голова вот-вот попросту лопнет.

Выбравшись из подвала, Пиона оглаживает юбку, ведет плечами, сбрасывая наваждение, и высоко вздергивает подбородок. Она вышагивает мимо молчаливых портретов, точно полноправная хозяйка поместья, и каблуки ее туфель звонко цокают в тишине.

Чемпионат мира по квиддичу Пионе ни капли не интересен, однако дети хором уверяют ее, что нет в мире ничего более занимательного, и оттого ей приходится сдаться. Густая липкая тревога застывает у нее в горле, мешая дышать, и Пиона проглатывает ее и прячет под сердцем. Она обещает детям захватывающее приключение и улыбается, а у самой коленки подкашиваются, и паника густой пеленой застит взор.

— Не понимаю, зачем ты тащишь эти штуки домой, — хмурится Сириус, когда Пиона рассказывает ему о диадеме и дневнике.

О Гарри, у которого внутри такая же липкая темнота, Пиона молчит, потому что тот и так в последнее время будто старается ее избегать.

Пиона пожимает плечами, признавая, что сама понятия не имеет, что собирается делать, и перелистывает страницу давно запрещенной книги. Пионе, пожалуй, нравится темная магия, и она погружается в нее, точно в бушующий океан, и тонет, и тонет, пока ноги не касаются дна.

— Мне спокойнее, когда я знаю, где они, — Пиона закатывает глаза, будто говорит очевидные вещи, и откладывает в сторону книгу.

Сириус отвлекает ее, постоянно крутится под ногами, смотрит побитой собакой, будто от этого его взгляда Пионе должно сделаться стыдно, и она хочет выставить его прочь, но не может об этом сказать. Ей и вправду самую капельку стыдно, и чувство это похоже на капли на кончиках пальцев, которые хочется поскорее стереть, но даже если и не получится — они сами скоро исчезнут.

— Мне жутко от одной мысли о том, что осколки его души находятся под одной крышей со мной, — тянет Сириус таким тоном, что невозможно понять, говорит он серьезно или придуривается, — почему ты такая спокойная? Не боишься, что он возьмет и прямо здесь возродится?

Слова его повисают в воздухе предсказанием, но Пиона отмахивается от них темномагической книгой. Звучит смешно и неправдоподобно, и она смеется, откидываясь на спинку обитого красным бархатом стула. Книга взлетает в воздух и становится на полку, а другая плавно ложится на стол прямо перед Пионой. Ей нужно еще много всего прочитать, а Сириус продолжает болтать всякие небылицы, и от его хриплого голоса серьезный настрой совсем пропадает.

— Это так не работает, — уверяет Пиона, совершенно уверенная в сказанном.

Пиона понятия не имеет, почему так в этом уверена, знание будто само собой вспыхивает в голове и тут же исчезает. Пиона клонит голову набок, не понимая, почему Сириус смотрит на нее так удивленно, и на этом их разговор завершается. Весь вечер она сидит над книгами и не забывает поесть только потому, что Добби появляется прямо в ее кабинете и настойчиво велит ей спуститься в столовую. От него, впрочем, Пиона тоже отмахивается, просит просто принести какие-нибудь закуски прямо сюда и снова погружается в книгу.

Вся книга, которую она читает, целиком посвящена запрещенным заклинаниям, и начинается этот список с трех непростительных, применение которых непременно карается смертью. Помимо них, конечно, есть и другие, не менее ужасающие заклинания, и Пиона изучает и их тоже, вертит в пальцах палочку из красного дуба и извлекает из нее разноцветные искры. Практиковаться, конечно, она нисколько не собирается, ведет пальцами по шрамам от виска до ключицы и задумчиво давит в ложбинку.

Пиона не слышит открывшейся и закрывшейся двери, не замечает шороха мантии и вздрагивает только тогда, когда тень накрывает книгу, мешая читать. Люциус нависает над ней, уперевшись ладонями в стол, и волосы его, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам, едва заметно щекочут макушку Пионы. Она смотрит на его пальцы, протяжно вздыхает и захлопывает книгу на самом интересном месте. Убивающее проклятие стоит перед ее глазами ядовитой зеленой вспышкой, и Пиона часто моргает, сбрасывая с себя наваждение.

Смотреть на Люциуса, чтобы увидеть его настойчивый, немного разгневанный взгляд, ей вовсе не нужно, но Пиона все равно смотрит. Задирает голову и улыбается, выискивая в холодных голубых глазах теплые огоньки, и Люциус, будто заразившись ее усмешкой, совсем немного смягчается. На лице его тоже расплывается улыбка, и Пиона подается вперед, тянется, точно дерево к солнцу, и слизывает ее сладкий привкус кончиком языка.

— Пиона, — протяжно вздыхает Люциус, будто так может ее образумить, и Пиона громко смеется ему прямо в губы.

— Ты отвлек меня от очень интересного чтива, — Пиона пожимает плечами и клонит голову набок по-птичьи, а пальцы ее скользят по гладкому дереву стола, пока не касаются пальцев Люциуса.

Руки его скрыты тканью домашней мантии, но Пионе все равно кажется, будто сквозь нее она видит черные всполохи на левом предплечье. Пожалуй, думает Пиона, Сириус прав и хранить осколки проклятой души в собственном доме — плохая идея, но от одного из них она все равно не сможет избавиться.

— Если Тот, кого нельзя называть возродится, — мурлычет Пиона, собирая губами дыхание Люциуса, — я буду тебя защищать.

Лицо Люциуса ужасно серьезное, и Пиона хочет поскорее стереть с него это скверное выражение. Она ведет пальцами, и книга улетает на полку, освобождая место на столе, и Пиона встает на него коленями. Пальцами она цепляется за мантию Люциуса, тянет его на себя и прижимается носом к щеке, вдыхая запах прохладной кожи.

— Полагаю, он убьет тебя первой, — вздыхает Люциус, перехватывая Пиону за талию, — а меня ждут ужасные муки.

Он прижимается губами к ее губам, точно пьет воздух из ее легких, и Пиона закрывает глаза. Чернота под веками больше ее не пугает, потому что вокруг тоже темно, а глаза у Люциуса холодные голубые, похожие на прозрачные кристаллики льда, и в них она может смотреть вместо почерневшего неба.