Чемоданы перенесены, а сложный день переезда настойчиво движется к концу. Вот и взрослая жизнь. Поступление в МГУ, собственная арендованная квартира и никого вокруг, кроме Олега Волкова и его немного неловкого сожителя Сергея Разумовского. А ведь ещё, казалось бы, недавно они жили в окружении полчища детей, сверстников и воспитателей, в своём одновременно уютном и ужасном детском доме «Радуга» где-то в Питере. У парней, наконец, появилось пару мгновений на передышку, и подобные мысли о прошлом прокрадывались сами собой.
— Олеж, — протянул Серый, — а ты ничего не забыл?
— Ты о чём? Все вещи уже в доме.
— Наш уговор на крыше помнишь? Когда мы встречаться начали.
Кажется, припоминает.
***
Тогда они сидели на самом краю крыши какого-то здания, близлежащего к приюту (от которого хотелось тогда, на самом деле, подальше и быстрее сбежать). Стоял закат, разливающий свои лучи по улочкам и другим многочисленным питерским крышам. Вид был потрясающий, но постепенно холодало, и Серёже приходилось прятаться куда-то в свою толстовку. Куда-то подальше от небольшого ветерка, всё равно способного пробрать мерзлячку-Серёжку до дрожи. Но даже если его веснушчатое лицо и было спрятано в безразмерной толстовке, то всё равно было видно его особенно рыжие, сливающиеся с закатом, волосы.
Олегу всегда нравилось смотреть на него. Он был уверен: будь Волков хорошим оратором, он бы проводил лекции о том, почему он живёт с искусством во плоти. Но в их дуэте хорошо и часто говорил именно Разумовский, так что лекции про искусство, картины и художников приходилось Олегу слушать, а не составлять самому. Для него Серёжины рассказы хоть и были важны, но в мыслях Олега часто смешивались воедино и всё из этого олицетворяло рыжее чудо: Серёжа в его глазах был и художником, и картиной и всем искусством в принципе, хотя он самому виновнику подобных идей в этом ещё никогда не признавался.
— Куда смотришь? — сказал Серёжа, но, подрагивая, тут же перевёл тему, — Чёрт, чего так холодно-то стало…
Олег на первый вопрос решил не отвечать, и, зазываючи и как бы приглашая, повернулся и расставил руки перед Серёжей. Серёжа же ожидаемо плюхнулся ему в объятия. С течением времени ёрзания унялись, а лицо его лежало на плече Олежи. Когда ты единственный друг и опора в этой жизни — такие взаимоотношения не кажутся ненормальными, ведь больше спокойствие и доверие им было почувствовать не с кем. Они сильно боялись потерять друг друга, и, в большинстве своём, именно из-за этого и не открывались полностью долгое время. Никто из них не знал, как относится его самый близкий человек к «таким».
Тем самым. Не похожим на остальных. Другим.
Н е п р а в и л ь н ы м . С л о м а н н ы м .
Подобные монологи с самим собой часто выводили Серёжу из тёплого умиротворения в тревожность и жар. Он всегда чувствовал, что делает что-то не так, что он слишком близко. Эти мысли распространялись по телу сильнее и больнее, одновременно с этим обдавая смущением и ещё большим жаром где-то в груди.
Он хочет.
Не может.
Не должен.
— Серый, всё в порядке? — сказал Олег, заметив рваное дыхание и подрагивания, теперь уже не связанные с холодом.
Серёжа часто проваливался в свои мысли, и мог сам не заметить, как они отображаются на нём физически. Обычно после слов «что случилось?», «всё хорошо?», «тебе нужная помощь?» он возвращался обратно, в реальный мир, откуда вопрос и раздавался. Но сейчас где голос Олега он не знал: он заблудился в своих мыслях и ощущениях, оказался к нему слишком близко, слишком долго об этом думал и пытался скрыть. Он слишком сильно потонул в своих эмоциях и чужих словах.
— Это плохо, если я хочу быть ближе?
— О чём ты, Серёж?
— Как в мелодрамах и романтических комедиях. Вот так ближе хочу быть… Это сильно плохо, да? Прости, я, кажется, не должен этого чувствовать.
Диалог перерос в молчание. Олег совершенно не знал, что ответить. Он, может, и репетировал у себя в голове слова, как же Серёжа ему нравится и чем именно, слова о самом близком человеке и о том, что он его семья, но эта неожиданность сбила с толку. Он оттягивал это событие год за годом, и сейчас «Признание» в его мозговом календаре стояло рядом с надписью «Выпускной», а до этой даты было ещё невесть сколько месяцев.
Из молчания их вывел Серёжа.
— Я просто сломанный, прости. Всё в порядке. Прошу, не беспокойся обо мне и моих чувствах. Просто останься моим другом, хорошо? Извини, пожалуйста.
— Всё нормально, Серёж. Ты не чувствуешь ничего лишнего.
— Нет, не нормально. Так не должно быть. Я не должен к тебе ничего чувствовать.
Серёжа начал трястись сильнее, чем прежде. Слова, всегда витающие с ним где-то рядом, вычерченные будто ножом по камню в своём же подсознании, повторяемые раз за разом сначала другими людьми, потом собой же, дали о себе знать.
— Они были правы, Олеж, понимаешь? Они всегда были правы, когда били меня. Я это заслужил. Я не должен был существовать. Зачем я вообще такой родился? Почему остался в живых? Почему я хочу быть к тебе так близко? Это всё просто неправильно, — последнее слово он сказал навзрыд.
— Тогда я тоже неправильный.
Олег одной рукой крепче обнял Серёжу, а вторую положил ему на голову и прижал к своему плечу. Он начал успокаивающе гладить по волосам.
— Всё будет хорошо, Серёж. Я рядом и я люблю тебя.
В ответ он лишь продолжал хныкать, и слёзы, казалось, по плечу скатываются Олегу в сердце. Ему было больно смотреть на истерики Серёжи, но Олегу приходилось это делать достаточно часто. Серёжа ещё продолжал вторить самому себе про неправильность, про то, что «пидорасом быть стыдно», осуждая этими словами не кого бы то ни было, а только самого себя.
Он никогда не хотел быть осуждённым обществом, но почему-то стал.
***
Спустя какое-то время Серёжа замолк и повис на Олеге, продолжая чувствовать не лучший спектр эмоций.
— Ты правда меня любишь?
— Мы прожили с тобой практически десять лет бок-о-бок, доверяли друг другу всё, я не раз успокаивал тебя и защищал, а ты мне теперь такие вопросы задаёшь? — без укора, с усмешкой произнёс Олег.
— Глупыш ты, Серёжа. Конечно, я люблю тебя. И, поверь, есть за что.
— Даже мои истерики любишь? — спросил Серёжа тихо, дыша Олеже где-то в плечо, замечая, какой же мокрой стала одежда после его слёз.
— И истерики люблю, а как без них? Такой ты особенный уродился, тут нечего стыдиться. Эмоции — это часть тебя. Даже плохие.
— Если ты меня правда любишь, то можешь мне пообещать кое-что?..
— Что угодно.
Серёже было страшно ступать на эту территорию, говорить на эту тему. Он всё пытался подобрать слова, но безуспешно. Всё ещё где-то крались мысли, что те слова Олеговы быстро улетучатся, только он спросит про это.
— Ты не будешь меня осуждать?
— И в мыслях не было, Серый.
Вдох.
Выдох.
— Ты можешь пообещать мне, что полюбишь и моё тело, со всеми шрамами, что на нём есть?
— Конечно же, я полюблю.
— Ты… хотел бы быть ко мне ближе? Когда мы переедем, возможно… — по тону было очевидно, что эта тема ему была крайне важна, но за каждое сказанное слово Серёжа стыдился себя ещё больше.
— Всё в порядке. Да, я хотел бы быть к тебе ближе, и я готов нести ответственность за наши отношения и физическую близость. Если нужно, я могу стать твоей опорой. Всё хорошо?
В ответ Серёжа только тихо промычал, выражая положительный ответ.
Пора признать, что вместе с
ним
всё всегда будет хорошо.
***
Олег опомнился от воспоминаний. Перед ним стыдливо мнётся Серёжа, а интерьер совершенно не напоминает ни питерские крыши, ни их приют.
— Да, Серый, припоминаю, кажется.
— Мы бы могли?..
— Заняться сексом?
— Прости, за то что так неловко себя веду, и даже говорить на эту тему без стыда не умею.
— Всё нормально, правда. Я понимаю. Давай научимся говорить на эту тему вместе?
Вместе.
Вместе с Олегом он справится.
Вместе с Олегом он пройдёт всё. Даже тонны смешанных эмоций и работу над собой, бывающей сложнее, чем может показаться.
— Да, всё хорошо. Мы сможем всё преодолеть, — после недолгих размышлений ответил Серёжа.
— Отличный настрой!
***
Всё начиналось крайне необычно и по-новому, в какой-то мере даже неприятно. От страха неприятно. Расслабиться сложно. Ведь боязно Серёже было за каждый увиденный шрам, за каждую прочтённую Олегом эмоцию.
Но попытаться довериться вновь пришлось. И в сей раз — телесно.
Пустивши всё на самотёк, Серёжа себя будто в море почувствовал. Пахло солнечным светом и бризом морским, почему-то. Дышать тяжело было — дух захватывало. Да и вдоволь этим чувством не надышишься. Кожа краснела, будто от лучей звезды по имени Солнце.
Волна какой-то жары, которой он не чувствовал прежде.
Ещё волна.
И волнами слова по телу размываются «Я люблю тебя».
Олежа очень осторожно поцелуи оставлял. Веснушки вдыхал, а чувство, будто звёзды. Если Серёжа себя в море ощущал, то Олег — в космосе. Необъятном, всегда далёком, к себе манящем. И таком красивом… Который исследовать сильно хотелось, с детства самого. Хотелось так сильно понять, кто же он, этот рыжий мальчик, о чём думает? Что рисует в своей маленькой тетрадке? А как узнал это, так хотелось дальше зайти. Кого он любит? Что скрывает? Отчего ему страшно?.. Так хотелось понять его всего, но чувство было, что невозможно.
Но сейчас, кажется, всё между ними стало одновременно и проще, и сложнее гораздо.
Серёжа позволяет себя исследовать.
Но страшно ему до сих пор.
***
tw selfharm
Уставши, оба в постель улеглись. Ощущалось так…
Приятно, комфортно.
И наконец-то свободно.
Но руку подняв, чтоб с лица пот стереть, тот вновь вспомнил про красные линии.
Вновь вспомнил про тело.
Вновь вспомнил про ненависть.
В спокойствии и без лишних мыслей было так мягко и тепло, да жаль, что чувствами одними другие не смыть. И часто бывало, что счастье прерывается самым внезапным образом грубыми внутренними демонами.
Серёжа задыхаться вновь начал, но не от тёплых чувств совсем. Рот рукой прикрыл от стыда, а хотелось сквозь землю провалиться. Укутался в одеяло. Лишь бы тело закрыть. Лишь бы не видел таким… Глаза зажмурил. Обрезать волосы захотелось, да не понятно, почему.
Почему он раньше этого не сделал? Как раньше не осознал?
Ну как он подумал, что кому-то вообще п о н р а в и т ь с я таким может?
Да не может, конечно же.
Олегу — уж точно.
Дальше сложно было понять Серёже, что происходило. Кажется, Олег его обнял. Да из жалости, конечно же, а как по-другому? Олег всегда из жалости с ним рядом был. Ведь так?..
После долгих минут в объятиях, после невыносимо долгих мыслей внутри, Серёжа не выдержал. Из него все мысли разом полились. Всё то, что он испытывал давно. С детства самого.
— Я всегда был лишним. Я всегда был слишком выделяющимся и неправильным. Цвет и длина волос не как у всех, хрупкое и слабое тело, отсутствие интереса к вечным дракам, проводившимся в приюте, никакого любопытства по отношению к девочкам. Да даже непонятный никому интерес к программированию и искусству! Чувство, будто я всегда был сломанным…
— Ты не сломанный. Твоё тело — и есть ты. А ты и есть искусство.
В твоих ярких, рыжий волосах нет ничего некрасивого. И абсолютно не важна их длина: твои волосы прекрасны, потому что они именно твои.
Ты опалён веснушками, и это не просто лишние точки на теле, от которых хотелось бы избавиться навсегда, как от признака «неправильности». Это признак твоей уникальности и особенного шарма.
Твои глаза яркие, голубые. Иногда мне кажется, что рядом с моими они изображают картину: твои глаза — глубокий океан, а мои — берег близь него. Намокший песок такой, тёмно-карий.
Да, у тебя хрупкие плечи, но разве это плохо? Слабость тоже своего рода красота. Тебе не обязательно соответствовать какому-то определённому стандарту мужественности и физической силы, чтобы быть красивым.
По телу у тебя идут синяки и ссадины, большинство от непринятия обществом и избиений. Они говорят, что ты выстоял. Что ты сильный, ведь ты не сдался, не прогнулся под грудой несчастных людей, ищущих козла отпущения для вымещения агрессии.
На запястьях — старые шрамы, теперь уже сделанные твоей собственной рукой. Они тоже говорят, что ты сильный. Ведь ты лежишь сейчас здесь, существуешь, живёшь. Рядом со мной, самым близким человеком в твоей жизни. Который тебя любит и всегда защитит.
Даже после стольких лет непринятия себя ни обществом, ни самим собой, ты остаёшься в этом мире и продолжаешь пытаться выстоять. Ты молодец и я продолжу верить в тебя, как и тогда, в самом начале нашего пути.
Ты эмоционален, у тебя чувствительное тело. Это твоя особенность. И она так же чудесна, как и весь ты. Это не признак твоей ненормальности, это просто твоя черта, которую стоит принять и полюбить, ведь это и есть ты.
У тебя мягкие бёдра, и в них нет ничего постыдного. Ты не должен стыдиться простой и понятной части себя, тебе не нужно стараться перестать есть или, наоборот, набирать массу, просто потому что кто-то сказал тебе это сделать. Их мнения не важны. Важно то, что ты думаешь о себе.
Цени своё тело и душу, цени их сплетение, цени свой опыт и воспоминания, цени своё же мнение о себе.
П о л ю б и с е б я , п о ж а л у й с т а .
Примечание
посвящается всем людям, чувствовавшим что-либо похожее на серёжины эмоции.
всё будет хорошо. всё будет в порядке.