Люди переменчивые и опасные создания. Кому как не Мораксу – дракону, проведшему с ними бок-о-бок столько, сколько он себя помнил, это знать. Страшные времена войны уносили жизни людей, адептов, богов.
Война была воплощённым кошмаром любого трезво соображающего существа. Но люди, конечно, ими не были. Никогда. И надежды мелкого молодого божества, на свом веку уже успевшего её видеть, раскололись подобно плохо выкованной стали клинка, разлетевшегося на мелкие куски в момент неверного удара. Ему пришлось бежать с собственных земель, беспомощно прячась днём в расселинах многовековых скал и бесшумной тенью передвигаясь под светом Луны, подсвечивающей янтарную чешую мертвенным белым блеском.
Люди, которых с таким рвением защищали молодые божества, восстали против них, в беспомощной попытке перевести вину за бесконечные смерти, боли, голод на ведущих их. Люди отвратительны; И это делало камню в груди змея больнее. Одна мысль о принятии этого претила, но свыкнуться хотя бы с новыми реалиями было необходимо.
Число Адептов немедленно начало скоращаться и скалистые земли страны стали затапливаться кровью. Надежды смертных на свободу после бесконечного кошмара таяли пропорционально количеству погибающих божеств. Когда они поймут это, будет поздно.
Поздно уже сейчас.
Гань Юй плакала, уткнувшись лицом в свои тощие исцарапанные коленочки. Сяо обессиленно сидел рядом, опершись на стену плечом. Он молчал, но Моракс чувствовал, как из его детей уходит жизнь.
Ещё несколько дней назад он предпренимал попытку выбраться в окружающий их густой лес в надежде, что многочисленные смертные не заметят его в зелёных зарослях, но деревня оказалась куда ближе. Лес давно опустел; голодные люди переловили в нём всё, что могли.
Теперь Моракс уже не мог стоять даже на четырёх лапах своей родной ипостаси, не говоря уже о неудобном прикрытии тела смертного. Он Адепт, но израненный, обессиленный дальним переходом и голодный, он не мог ничего. Как низко пало бывшее божество!
Но Сяо и Гань Юй они лишь дети. Они не ели слишком давно, чтобы это на них никак не сказалось. Сяо, ещё кое-как держащийся на ногах, три дня тому назад выскользнул наружу, но нашёл лишь малость съедобных кореньев. Дракон просто не мог отбирать у детей последнее, что они смогли съесть.
У Моракса разрывалось сердце, глядя на своих детей. Несложно было по ним понять, что они едят недостаточно. Гань Юй казалась полненькой и всё бы хорошо, но если присмотреться – это лишь последствие продолжительного голода. Тоненькие худые ножки едва держали вздувшееся тельце. Сяо сильно осунулся так, что сквозь не ко времени тонкую разорванную местами одёжку можно было рассмотреть каждую косточку.
Их не примут смертные, потому что кровь Адептов в них перемешана и перевязана с людской слишком плотно. Их не признают Адепты, потому что ненависть между людьми и созданиями природных сил звенит как накалённая стальная нить, тянется, плавится, и вот-вот оборвётся следом за жизнями последних элементалей. Их не пригреют Боги, потому что настоящие Боги небесного острова покинули материк давным-давно. Вместе с разрушением парящего острова Селестии, главной их обители.
Бедные, беспомощные и одинокие дети Моракса.
Дракон сухо сглатывает, тяжело поднимает голову, с огромным усилием воли держа золотые глаза раскрытыми. Он не сводит взгляда; Острое осознание пронзает медленно дотлевающее сознание: если он немедленно ничего не предпримет, его единственное сокровище покинет этот мир, не увидев его красоты.
Они – всё, что у него осталось. Если они погибнут прямо здесь от голода, в этом давно брошенном людьми храме какого-то местного божества, то какой смысл будет оставаться здесь и ему?
«Сяо»— голос хрипит, горло словно скребёт ветвями старого дерева, но Дракон не позволяет себе замолчать.
Мальчик не реагирует и каменное сердце каменного зверя готово разломиться на части; И, быть может, это было бы гораздо более милосердной судьбой? Но потом ребёнок медленно открывает золотые глаза и Моракс ощущает такое колоссальное облегчение, что будто и нет войны, будто нет настоящего геноцида и этого холодящего внутренности голода.
«Сюда. Вместе» — большего из себя выдавить он не в состоянии, нужно экономить силы, он обещал о них позаботиться.
Сяо, опираясь ладонью о холодную мокрую стену, поднимается на ноги, а потом помогает подняться Гань Юй. Расстояние в несколько шагов оказалось большой проблемой. Моракс закрыл глаза, изо всех сил заставляя сознание цепляться за тихий шорох детских шагов.
Гань Юй всхлпинула, и дракон вздрогнул. Бедняжка решила, что он умер. Нужно было её успокоить, но на большее, чем открыть глаза он был не способен. Сяо, выдохнул с таким облегчением, что пошатнулся.
Внутри Моракса медленно закипал гнев. Мерзкие людишки, слабые, беспомощные перед мощью природы и стихий, решили, что имеют право отбирать у других созданий жизни. У таких же детей, каких создают сами, отбирать кров, еду и жизни. Оббирать и убивать собственных детей. Мелкие заносчивые насекомые, от которых давно пора было избавить свет.
Но он не может сейчас. Не смог тогда, и, наверняка, не сможет в будущем.
Сложно избавиться от дурной привычки любить того, кого защищал.
Злость добавила решимости.
Он поднял узкую коричневую морду, взглянул на детей. Секунды хватило на то чтобы убедиться, что две пары глаз, янтарные и нежно-сиреневые смотрят на него с внимательностью ребёнка, зависящего от взрослого. Так оно и было.
Моракс стал для них взрослым. Копьём и щитом, что обещает защищать их сколько сможет, а после ещё немного.
И он готов взять ответственность.
Моракс приподнимается на передних лапах, неудобно изворачивает шею и впивается собственными клыками себе в бок, отрывая корочку запёкшейся крови от недавней, так и не залеченной как следует раны. Гибкое туловище сотрясает от боли, по светлой чешуе медленно поползли тёмные разводы крови.
Этого было недостаточно. Этого было ничтожно мало.
Физическая боль значит в сотню раз меньше страданий его маленьких адептов. Моракс вгрызается сильнее, того гляди оторвёт кусок собственной плоти. Камень под когтями крошится, и дракон прекращает терзать собственное тело. Он ложится, откидывая голову в сторону.
«Пейте» — Моракс щурится от боли.
Сознание мутнеет, бок жжёт калёным серебром, с клыков капает собственная кровь. Держать глаза открытыми всё труднее, но он всё равно видит, как с большим запозданием реагирует Сяо. Мальчик крупно дрожит, но вцепляется пальцами в голубые волосы младшей, заставляет её отвернуться, прячет её лицо в своей груди, второй дрожащей от ужаса рукой зажимая себе рот. Он видел поля брани и горы тел, облюбованных трупоедами (а ведь ему даже сотни нет!), но никогда не реагировал так. Может, дело в том, что это сделал Моракс сам себе?
«Пейте», — голос дракона оседает на октаву, переходя в рычание; продолжая стоять тут, они лишь тратят ограниченный ресурс, один из немногочисленных вариантов получить хоть какую-то пищу, а он слишком устал, слишком голоден и уже порядком раздражён, чтобы проводить мирные переговоры.
Гань Юй сдаётся первая. Она действительно хорошая девочка, слушается Моракса и не доставляет лишних хлопот ни к месту. Цилиню не престало сколяться над драконом и пить его кровь, но она Адепт лишь наполовину. Питаясь так, как питалась бы её мать, она бы умерла. Да и, чего греха таить, умирает.
Девочка выпутывается из рук Сяо и встаёт на колени, и, зажмурившись, осторожно припадает к ране, делая мелкий глоток. Давится, но так велел Моракс и она обещала его слушаться.
Сяо выглядит странно. Ошарашенно? Подавленно? Дракон теряется, потому что не уверен, что способен распознать такую сложную эмоцию на человеческом лице. Но он садится на колени рядом с сестрой и тоже склоняется над раной.
Моракс закрывает глаза, чтобы абстрагироваться от ощущений в боку. Копошение в ране не просто неприятно, а вызывает боль. Вкус собственной крови на языке пробуждает рвотный рефлекс, только вот блевать ему всё равно нечем. Он погружается в лихорадочную дрёму, где видит покинувших его друзей.
Гуй Чжун улыбалась, протянув к нему руки, но Моракс не мог сделать ни шагу. Она что-то сказала, но слов было не разобрать из-за безумного грохота собственного сердца. Из-за плеча девушки вынырнула любопытная и очень знакомая морда большого дракона. Аждаха прищурился довольно и дружелюбно, с таким же выражением он уставился на кого-то под Мораксовыми лапами.
— Смотри не бросай их, — довольно проурчал он.
И правда, у Моракса есть его дети, где же они? Он будет счастлив представить их своим друзьям.
Дракон опустил голову, чтобы увидеть привычные пёстрые макушки…
…И тут же распахнул глаза. Бок жгло, но уже не так сильно. Короткий сон помог немного расслабиться. Да уж, Аждаха был прав, когда, посмеиваясь, говорил: «Ничего не болит, Моракс, только у мёртвых». Аждаха… Верно, он ведь ему снился. Вот буквально только что. И Гуй Чжун. И…
Моракс вскинул голову и тут же носом упёрся в лопатки Сяо. Они с Гань, прижавшись друг к другу как замёрзшие котята, спали у него между передних лап. Дракон выдохнул, убедившись, что с ними всё в порядке и они просто спят.
Бедные дети, тоскливо подумал дракон, обвивая их плотнее лапой, прижимая ближе к своему телу, всё, что ваш опекун может вам дать это его кровь. По крайней мере, сейчас вы не умираете от голода.
«Моракс каменный дракон, и сердце у него тоже каменное»
Когда-то давно люди решили это за него, не имея ни малейшего представления о том, о чём говорят. Когда-то давно и Моракс в это верил. Когда-то давно он верил людям. Теперь люди враги его детям и ему самому.
Глядя на измученных адептов у его груди, Моракс думает, что сердце его не каменное, и не железное даже. Оно живое, бьётся в груди, гонит по телу кровь. И если его детям это понадобится – он готов с ним распрощаться. Он будет их защищать во что бы то ни стало. Когда-то давно, столетие назад он вёл за собой людей, но теперь он не ведёт. Укрывает от бурь, прячет под полой собственного плаща от непогоды всего двоих маленьких детей. И эта жизнь куда отраднее, чем то, что его люди называли правлением.