Это только кажется, что можно выдохнуть, когда звучат последние ноты отбивки, и гул зала оказывается где-то за спиной. Когда чьи-то руки лезут под одежду, помогая вытягивать опутавшие тебя провода. Когда рушишься на скрипучий кожаный диван в гримёрке со старческим кряхтением.
Только кажется, что можно выдохнуть, когда зал пустеет. Когда техники разбирают микрофоны на свои и местные. Когда Стасу отправлено сообщение “Закончили. Всё ок”.
Антон запрокидывает голову на спинку дивана, пялясь в поеденный пятнами потёков потолок. На фоне шум.
— Вы не представляете, как я хотел срать начиная с “Опоздания” и дальше! — делится Серёжа, хлопая дверью туалета за собой.
— Вы не представляете, как я хотел бы и дальше жить без этой информации, — ехидничает в ответ Позов.
Все шелестят, шебуршат, шумят, шуршат — пока Антон пытается молча прийти в себя, вытянув ноги и прикрыв глаза.
— Дома поспишь, — раздаётся над головой.
Арсений легонько трогает его ногу носком ботинка, и Антон открывает глаза.
— Давай, Шаст, раньше уедем, раньше доедем.
Он прав, он прав. Сколько ни сиди вот так без движения в гримёрке, за отдых это не зачтётся, нужно собираться. И Антон собирается — сгребает вещи в рюкзак, выкидывает недоеденный салат, нехотя стягивает с себя концертную футболку и лонгслив, ныряет в мягкую и удобную дорожную. Хотя сегодня ему ещё не пора в дорогу.
— Ты чё как до города? — интересуется Матвиенко, тряся мокрыми руками – помыл, слава богу.
— Я на… вот этом вот жеребце, — улыбается Антон, кивая на переодевающегося в углу Арсения.
— Это я понял, — закатывает глаза Серёжа, — а до города-то на чём поедешь?
Антон фыркает и отмахивается. Шутники. Ха-ха.
Арсений, просунув голову в ворот толстовки, ловит пробегающую мимо Оксану с охапкой цветов:
— Глянь пожалуйста, у заднего входа нет никого?
Она кивает, находит цветам место на опустевшем столе, где они обедали, и отправляется на разведку.
— Чисто, — докладывает Окс. — Если поедете вместе, бегите сейчас давайте.
И они бегут, бегут, наскоро пережав руки всем, кто попадается на пути, на прощание.
— Завтра в двенадцать! — голос Оксаны эхом отражается от стен пустого коридора.
— Как штык! — Арсений прикладывает руку к голове, словно отдаёт честь, и толкает дверь чёрного входа.
Это только кажется, что можно выдохнуть, когда они садятся в машину.
Антон дышит на руки и хохлится, словно голубь, пока печка не заработала в полную силу. Арсений воровато оглядывается, ищет то ли пешеходов и другие машины, когда даёт заднюю; то ли коварных папарацци.
— Далеко отсюда? — интересуется Антон, потерявшийся в расстояниях.
— М-угу, — кивает Арсений. — Минут сорок.
— Кайф, — Шастун откидывается на спинку.
Не хочется включать ни свою музыку, ни радио. Хочется немного тишины и, может быть, голоса Арсения — настоящего, здесь, рядом, не через усилители и мониторы.
— Щас доедем, душ, чай, кинчик, кровать, — мечтательно тянет этот самый голос Арсения.
— А я сразу кровать, — отзывается Антон вяло. — Чёт пиздец рубит.
Ещё бы, в тепле разогретого автомобиля.
Арсений кидает на него короткий взгляд, улыбается еле заметно:
— Что, и без… вот этого самого?
Антон хлопает глазами:
— Без этого са…? Слушай, я тебе могу предложить только ролевую игру, где я морская звезда, я буду вот так вот лежать, раскинувшись, а ты похотливый аквалангист — и вот делай что хочешь там, но я чур реагировать не буду.
— Ну, так не интересно, — куксится Арсений, а потом всё-таки улыбается, когда снова смотрит на дорогу.
Думает о чём-то своём. О ком-то своём.
У Шастуна тоже есть кто-то свой и что-то своё в доме этого кого-то своего. У него есть там своя зубная щётка, которая сначала была одноразовая зубная щётка для гостей, а потом стала лично Антона. И своё полотенце есть. И свои тапочки, но Арсений их убирает в шкаф, когда Антон в Москве, чтобы ни у кого из гостей не возникали вопросы, почему по дому разбросано так много тапочек.
И свой Арсений, конечно.
Когда они доезжают до Васьки, уже кажется, что совсем поздно, хотя часы показывают всего пол-одиннадцатого.
Дома тихо и спокойно. Шторы задёрнуты — как всегда. Если напрячь фантазию, можно, наверное, даже решить, что Арсений вампир, а не просто параноик.
Антон кидает рюкзак у зеркала в прихожей, стягивает куртку, сам ищет свои тапочки без лишних инструкций. Время инструкций давно прошло.
На кухне копошится Арсений и шумит чайник.
Антон открывает будильник на айфоне и гипнотизирует цифры на экране, пытаясь вычислить, во сколько им нужно встать завтра.
— Так, — считает он вслух. — Завтра надо выехать чёт в районе одиннадцати, чтобы к полудню быть в Колпино…
— В Колпине! — поправляет Арсений из кухни.
— Чего? — подвисает Шастун? — Колпино склоняется?
— Угу.
— А ты-то откуда это знаешь?
— Я там работал же раньше, — поясняет Арсений, появляясь на пороге комнаты. — В клубе. Считай, почти местный.
— Да ты везде “считай, почти местный”, — фыркает Антон.
Арсений смотрит на него снисходительно и как-то тепло, качает головой:
— Так чего, чай и в душ не будешь?
— Не буду, — мотает головой Шастун, выскальзывая из штанов. — У меня встречное предложение: ты тоже душ оставишь на утро и как грязный пещерный человек ляжешь вместе со мной, но зато утром сходим вместе.
— Зар-раза, — восхищённо цокает языком Арсений и возвращается на кухню, но уже только для того, чтобы выключить свет.
Антон, словно норное животное, зарывается между слоями одеял, вытягивается, тихонечко мычит от удовольствия и вяло командует:
— Включи что-нибудь на фон, под что можно уснуть.
И Арсений включает “Офис”. А свет выключает.
Раздевается, ныряет в океан одеял к Шастуну и прижимается к нему своими безобразно холодными ногами. Тот возмущённо бурчит что-то, но не отодвигается. Лежит, греет.
Сегодняшние шум и хаос остались позади, звеня в ушах эхом прошедшего дня, а завтрашним только предстоит ворваться в их день. Предстоит подняться на ноги с самого утра, предстоит снова ехать куда-то, и говорить с людьми, и скакать на сцене, и тарабанить заученный текст о том, что всё, происходящее на сцене — это импровизация. Предстоит снимать микрофоны и переодеваться из концертного в дорожное, и прямо из зала пилить в аэропорт, и там жадно жевать гречку с курицей в бизнес-зале ожидания Пулково. Но это завтра. А сейчас они здесь, в штиле между штормами, затерянные в безвременьи и мягких одеялах.
Антон прикрывает глаза, утыкаясь лицом в изгиб чужой шеи, слушает, как на фоне бубнит телевизор.
И тогда сейчас, хотя бы на мгновение,
можно выдохнуть.