КЗ

Не то чтобы Антону по душе эта затея, но… как говорится, не то чтобы по вкусу вкусно, но по сути вкусно.

Лазить по какой-то промзоне в поисках заброшки — не совсем его тема. Ему бы поесть да спокойно полежать в номере перед концертом, но он просто не смог отказать Арсению, что так долго умолял составить компанию и на время стать его личным фотографом.

Поэтому, взвесив все плюсы и минусы, Антон согласился: сложил — кинул — вещи в номер, перекусил сладкими батончиками и потопал в холл гостиницы, где его ждал Арсений.

И вот теперь он пожинает плоды своего согласия: нижняя часть чёрных джинсов уже вся в пыли, светлые кроссовки с белой подошвой вообще проще будет выбросить, а на ладони покалывает ссадина от неудачного прыжка с бетонных блоков.

Короче говоря, минусов много, но всё-таки их перевешивает один главный плюс — Арсений, который с горящими глазами топает вдоль раздолбанного кирпичного здания, перешагивая через блоки и обломки досок, и весело щебечет о том, какую красивую локацию он отрыл в интернете и какие там можно сделать фотографии.

Антон снимки этого места успел посмотреть: действительно красиво и эстетично, прямо возвращение на несколько десятков лет назад — в стиле Арса, и ему даже стало любопытно туда сходить, но из-за ёбаных кирпичей, раскиданных по тропинке, хочется развернуться и пойти обратно! Останавливает только то, что, судя по карте, они уже в минуте от места назначения.

— Шаст, вот, смотри, — Арсений поднимается на невысокий и более-менее устойчивый бетонный блок и указывает пальцем на четырёхэтажное серое здание. Ото всех остальных построек оно отличается своим относительно приличным видом и светлой до сих пор не облезшей краской на стенах — ближайшие здания все сплошь из кирпича.

— Вижу. Только там забор, — хмурится Антон, отмечая высокую сетку вокруг здания.

— Там есть дыра, сбоку.

В ответ он только вздыхает и смиренно идёт за ним — затея всё ещё кажется стрёмной, а тревога в голове нашёптывает, что что-то обязательно случится, но выхода уже нет. Сейчас бы разворачиваться и возвращаться назад, когда, во-первых, они почти пришли, а во-вторых, Антон пообещал.

Пообещал пофоткать, пообещал составить компанию и вместе побродить по зданию. Общество Арсения его полностью устраивает и даже больше, а вот атмосфера этого места — пока не очень.

— Тут стрёмно, — признаётся Антон, когда кое-как пролезает через дыру и оказывается на территории.

— Мы ненадолго. Может, на часик… — тянет Арсений, проходя дальше.

— Это недолго?!

В ответ Арс молчит и улыбается, пожимая плечами.

Ладно, хуй с ним. Час — так час.

Антон шагает вперёд, нагоняя его, и внимательно осматривает территорию изнутри.

Земля сухая, и сквозь неё еле-еле пробиваются первые травинки, в некоторых местах вдоль забора разбросан мусор — скорее всего, люди с улицы просто кидали на территорию, поленившись дойти до баков недалеко от промзоны, — от сетки забора к центру ведёт тропинка, переходящая в ступени и, наконец, в само здание: над входом большими выцветшими буквами написано «Дом культуры».

Если честно, не совсем понятно, зачем старый ДК огородили таким забором, но Антон делает ставку на то, что это для того, чтобы всякие любопытные носы не залезали внутрь. Однако, видимо, хитрецы всё-таки нашлись и сделали в заборе дыру.

В принципе, можно и тут фотку сделать… Наложить какой-нибудь серо-голубой фильтр для эстетики и выложить — поклонники даже этому обрадуются, но, если Арсений хочет внутрь, значит, они пойдут внутрь.

Разве может Антон отказать, когда ему доверяют такой интимный процесс как фотографирование? Конечно нет.

Он бы Арса фотографировал и фотографировал — забил бы всю галерею снимками, потому что фоткать его можно каждую секунду, всё равно получатся красивые и необычные кадры; но исподтишка он этим заниматься не будет, а сам Арсений обычно просит его сфоткать Серёжу.

А у Антона вообще-то тоже руки из плеч растут, вы вообще видели, как он животных фотографирует?

Никакой обиды нет: ни на Арсения, ни на Серёжу — ни в коем случае, но… всё-таки что-то в груди неприятно сжимается, когда камера в очередной раз передаётся кому угодно, кроме него. Антон тоже хочет наблюдать за дурашливыми кривляньями, за полётом его фантазии, когда Арс принимает разные позы и придумывает новые идеи для фотографий, хочет почувствовать на себе доверчивый взгляд и услышать наигранно обиженное: «Ну Шаст, не так!»

Поэтому этот шанс нельзя упускать, так что ноги в руки — и вперёд в этот несчастный ДК.

— Антох! — окликает его Арсений, когда он приближается к дверям. — Погодь.

Антон поворачивается и вопросительно вскидывает голову, Арс подходит к нему.

— Тут нельзя входить. Там сигнализация. Пошли через чёрный ход.

— А что, сигналка только на входе? — удивляется Антон и приоткрывает дверь, одним глазом заглядывая внутрь: отсюда виднеется широкий коридор и что-то голубое впереди — холл, наверное.

— Прикинь. Те, кто её ставили, решили, что будет достаточно датчиков только здесь, — Арсений улыбается и фыркает, покачивая головой.

— Во долбачи. Ну, нам же легче.

Арс согласно кивает и разворачивается, спускаясь по лестнице и направляясь вперёд вдоль стены — вблизи она выглядит облезшей и грязной, совсем не такой, какой казалась издалека.

Они обходят половину периметра и оказываются на задней части территории. Тут здание вообще туши свет: штукатурка давно уже валяется на земле, стены изрисованы маркерами и баллончиками, а на перилах на небольшом крылечке написано несколько нецензурных слов.

Антон открывает скрипящую дверь.

Складывается ощущение, что, зайдя внутрь, они попадают абсолютно в другое здание.

Вначале коридор — такой тёмный, что приходится включить фонарики и пару раз въебаться в стены и углы, — а потом тот самый зал, который был виден ещё с главного входа. Потолки здесь высокие, стены выкрашены в нежный светло-голубой цвет, и по всему периметру стоят белые — почти чистые — колонны, что выпирают из стен всего на треть. Между колоннами располагаются светло-коричневые двери, над каждой из которых висит по картине — достаточно большой, между прочим: издалека оценить размер сложно, но они весьма крупные. Около каждой двери расставлены тёмные деревянные стулья — очень старые на вид, такие были ещё у его бабушки в Воронеже, пока она их не выкинула.

Арсений, заворожённо оглядываясь по сторонам, проходит в середину зала и залипает взглядом на белом — совсем белом, а не как испачканные колонны — потолке.

Антон быстро щёлкает зал — вместе с Арсением в центре — и убирает телефон обратно в карман. Эта фотка останется у него, пожалуй.

— Ну что? — зовёт он Арса, и голос красивым эхом отражается от стен. — Тут будешь фоткаться?

— Нет, — улыбается Арсений, — тут, конечно, офигенно, но, если мы будем фоткаться у каждого эстетичного места, мы тут застрянем до ночи. Тут где-то есть концертный зал… по-моему, на третьем этаже, вот туда и пойдём.

Арсений и сцена — вот настоящий канон, как бы выразились их поклонники.

— Тогда пошли искать?

— Ага, — кивает он и с неисчезающей улыбкой проходит к самой дальней двери.

Вообще, это всё выглядит довольно романтично: счастливый Арсений, не менее счастливый Антон, из-за того что доверили роль фотографа, приключение по заброшенному Дому культуры…Но, увы, они ни хуя не пара, поэтому романтику в этом видит только Антон. Наверное. За чувства Арса он не будет брать ответственность и не будет додумывать, что он там видит, а что нет.

За несколько лет работы бок о бок стало очевидно, что какая-то химия между ними точно есть, но дальше одного долгого и очень нелепого разговора они не зашли — опять-таки хер знает, что там у Арса, но Антон боится.

Боится всех этих разговоров, боится признаться себе и Арсению, по-детски боится последствий — боится, что ни хуя не получится и их дружбе, пусть и такой сомнительной, конец.

Отличное время для подобных мыслей, ничего не скажешь. Но о чём ещё думать, если у них практически свидание, а Арс улыбается так ярко и заразительно, что сердце, никого не слушая, пускается в пляс?

Поэтому вообще не исключено, что после этой их прогулки он опять надумает поговорить, придёт к нему в номер, засосёт и сбежит — уже проходили. Это и было причиной их разговора, но они оба списали неожиданный порыв Антона и такой же неожиданный ответ Арсения на послеконцертную усталость и алкоголь.

Сейчас, вспоминая об этом, хочется пробить себе лоб — это так глупо. И поцелуй, и дебильный разговор в стиле «моя хата с краю, ничего не знаю», мол, я не виноват, просто перепил. Хотя нет, поцелуй был не глупым — глупыми были оправдания и кошки-мышки все последующие месяцы.

Надо было поговорить нормально, но Антон ссыкло. Вот так честно и откровенно — да, он ссыкло, когда речь касается чувств. Ему проще всё это обмусоливать в голове по тысячу раз, чем единожды обсудить с Арсением.

Не «Арс, я в тебя влюблён», а «а если бы я продолжил поцелуй?», «а если бы утром поговорил?» или «а если бы вообще не пришёл тем вечером?»

И почему в жизни нет каскадёров, которые бы поговорили и всё решили за них?

— Шаст! — кричит Арсений с другого конца зала. — Иди сюда, а. Я понимаю, что красиво, но чтоб уж прям по пять минут зависать.

— Сорян, залип…

«…на мысли о тебе», — молча добавляет Антон, закусив губу, и топает к нему.

Подходя к двери, он в последний раз оглядывается, снова фоткает на память и выходит в коридор — он ведёт к лестнице и к закрытому соседнему помещению; туда Арс не заходит — ждёт его на лестничном пролёте, поднявшись на несколько ступенек, и начинает подниматься, когда Антон приближается.

Лестница выглядит… обычно. Как классическая подъездная лестница: серые крапчатые ступеньки, выцветшая синяя краска по краям и гладкие перила, пыльные и в чём-то измазанные — хвататься за них себе дороже.

Они поднимаются на второй этаж и, всё-таки потакая своему любопытству, заглядывают внутрь: их встречает роскошный — для такого места — зал. Хотя он и гораздо меньше того, что на первом этаже, но выглядит действительно необыкновенно. На середине находится подъём не выше метра — будто сцена, — полукругом огороженный белой балюстрадой и к которому по бокам поднимаются небольшие лестницы. Их назначение не очень понятно, потому что внизу они упираются почти в стену, и между подъёмом и стеной остаётся буквально метра два, но выглядит необычно. С той стороны подъёма, где балюстрады нет, почти голая стена — раньше там наверняка были картины, судя по торчащим гвоздикам, — и дверь, ведущая, согласно табличке, в какой-то репетиционный зал: написано «Хореография». Чуть дальше виднеется ещё одна дверь с табличкой, но отсюда надпись не видна, и остаётся только гадать, что же там такое — подходить уже не хочется.

Но всё-таки Антон читает надпись — «Оркестр», — поскольку вынужден подойти ближе. Арсений уговаривает его на несколько снимков на этом подъёме, и он спускается по лестнице вниз, чтобы пофотографировать оттуда.

Кадры получаются достаточно интересными: Арс меняет позы, но не особо выделывается, просто красиво стоит, и вкупе с хорошим ракурсом выходит охуенно, по скромному Антоновому мнению.

— Пушка, — комментирует он, перелистывая фотографии.

— Покажи!

Арс перелезает через перила и спрыгивает вниз — Антон внимательно следит за тем, чтобы этот несчастный акробат не наебнулся, и выдыхает, когда тот спокойным шагом идёт к нему.

— Ну что там?

Он подходит сзади, совсем близко, и по предплечьям бегут мурашки — Антону приходится немного повернуть руки, чтобы скрыть свою реакцию. Но Арсений добивает его выстрелом в голову: он кладёт подбородок прямо ему на плечо, хотя по росту, вообще-то, ему должно быть не очень удобно, и внимательно смотрит на кадры, которые Антон перелистывает подрагивающими пальцами.

У них тут, вообще-то, места много, вот зачем было так делать?

— О, — Арс останавливает его палец своей ладонью, держит пару секунд и всё-таки опускает руку. — Вот этот кадр хорош. Скинь мне потом, может, выложу.

— Угу.

Антон выключает телефон и выдыхает, кажется, только в тот момент, когда Арсений отстраняется и по лестнице возвращается к двери. А он и не заметил, как сердце начало так сильно биться…

Вздыхая и успокаиваясь, Антон топает к двери и снова оказывается на лестнице. Арсений, естественно, уже скачет на третий этаж, и единственное, что остаётся делать, — это максимально ускорить шаг и попробовать успеть за ним.

Господи, они спали дай бог часов пять, откуда столько энергии?

— Ёб твою мать! — вдруг звучит испуганный Арсов голос сверху, и Антон мигом подбегает к нему.

Первое, что попадается на глаза — не красивый широкий коридор, не высокие колонны, не панорамные окна, завешанные плотными бордовыми шторами, а, сука, какой-то бомж! Прямо посередине коридора на полу!

Он, очевидно, сидел спиной ко входу, но на чужой голос обернулся и теперь пялится на них. У мужчины взгляд не столько удивлённый, сколько безумный, и через несколько секунд этих странных переглядок он вскакивает, собирает какие-то свои вещи, кинув им напоследок хриплое «уходите», и сам уматывает в самую дальнюю дверь, очень символично неосвещённую и закрытую наполовину шторой, что отодвинули от окна и прикрепили туда.

— Господи… — шепчет Арсений, держа руку на груди.

Испугались? Обосрался. Что сделали? Обосрался.

— Пиздец, — шёпотом соглашается Антон. — Тебе так сильно нужны эти фотки?

— Да… Нужны, Антох. Зря шли, что ли?

— Давай тогда по-быстрому их сделаем и свалим, а? Мне тут не нравится.

— Мне уже тоже. Ну, зато впечатления на всю жизнь.

Нашёлся оптимист, блять. Да, охуенные впечатления — появившийся из ниоткуда во время свидания бомж. История повторяется, только вот налички у него с собой нет.

Когда-нибудь он перестанет называть обычную прогулку свиданием, но не сейчас и не сегодня.

— Пошли, — Антон тянет Арсения за руку вперёд и отпускает уже у самой двери.

Сверху висит позолоченная табличка с чёрными, совсем не облезшими, к удивлению, буквами: «Концертный зал». Сама дверь тоже выглядит прилично, почти без единого скола и царапин — либо с ней обращались очень аккуратно, либо мероприятия проходили здесь редко и не пользовались особым спросом. Либо два в одном.

Но несмотря на хороший внешний вид, звуки дверь издаёт просто адские — скрип, должно быть, слышен аж на первом этаже. Когда в последний раз смазывали петли? Пятьдесят лет назад?

Если бы на этом хуйня закончилась…Но нет.

Они заходят внутрь, оказываясь в большом зрительном зале, и сразу же видят того мужчину, что сбежал от них в какую-то каморку. Как он тут, блять, оказался?!

Бомж, как нарёк его Антон, скрючившись, сидит прямо на сцене и в чём-то копается — отсюда не видно ни хуя. Почему-то на скрип двери он никак не отреагировал и продолжил спокойно сидеть. Очень странный тип.

— Может, попросить его свалить? — предлагает Антон.

— Только вежливо, — соглашается Арсений и замедляет шаг, топая за его спиной.

Назначенная роль защитника немного льстит, но сейчас не об этом.

Они вместе подходят к сцене, но не очень близко и решают не подниматься.

— Мужчина! — громко зовёт его Антон. Голос звучит уверенно, а внутри всё скручивается от нервов. — Простите, что отвлекаем, но не могли бы вы сва… уйти ненадолго со сцены? Мы хотим сделать пару фоток. Поверьте, мы долго тут не будем находиться — всего несколько минут… Не больше десяти, и всё.

Бомж ничего не отвечает — медленно поворачивается, опираясь одной рукой о пол, и смотрит так разъярённо, что Антон жалеет не только, что заговорил, а что в принципе пришёл сюда. Надо было сразу сваливать.

— Я же сказал вам уходить! — практически рычит мужчина и на карачках движется в их сторону. — Пошли на хер отсюда!

Он резко вытягивает руку, и из ладони на них летит какая-то странная цветная пыльца. Она мгновенно попадает в нос, в рот, и Антон, отпрыгивая назад, жмурится и громко кашляет, сгибаясь пополам.

Что за хуйня?!

— Раз не поняли с первого раза, посмотрим, как вы запоёте, когда будете постоянно друг другу мешать, — бормочет он и отползает обратно к своим вещам. — А не мешать не получится…

— Урод! — хрипя, кричит ему в ответ Антон.

Арсений дёргает его, хватает за руку и почти бежит к двери — пыльца попала ещё и в глаза, поэтому Антон доверяется ему полностью и вообще не смотрит под ноги, сосредоточившись на трении век.

Сука, больно.

Они выбегают в коридор, и дверь громко захлопывается. Антон присаживается на корточки и пытается прийти в себя.

— Шаст, ты как? — Арсений опускается рядом и кладёт руку на плечо, чуть сжимая и привлекая тем самым к себе внимание.

— Глаза болят, горло першит, нос чешется, что мне делать, доктор?

— Ну, раз приколы мочишь, значит, всё нормально, — выдыхает Арс, неожиданно чихает и с силой трёт нос.

— А ты как? На тебя много попало?

— Не так много. Я уже в порядке.

— Ну слава богу… Что за долбоёб?! Кидать пылью в лицо? — возмущается Антон и тоже чихает.

— Будь здоров.

— Ага. Пиздец! Вмазать бы за такие приколы.

Арсений снова сжимает плечо и, немного надавливая, поворачивает к себе.

— Никакого «вмазать», — серьёзно говорит он. — Уходим отсюда, вызываем такси и быстро возвращаемся в отель. Хватит с нас приключений.

— Ты ж сам хотел… Ладно, — выдыхает Антон и поднимается. — Пошли.

***

Возвращаются в гостиницу они без происшествий — какое счастье — и готовятся к концерту. В номере Антон тщательно промывает глаза, нос и горло, чувствуя щекотку где-то внутри — постепенно она проходит, и дышать уже можно спокойно. Они несколько раз списываются с Арсом, и тот жалуется на неожиданную головную боль, которая настигла его во время одиночной прогулки за час до выезда на площадку, но в остальном у них всё неплохо.

По возвращении в номер Антон думает вызвать ментов к тому ДК, но потом понимает, что придётся оправдываться, откуда он узнал про бомжа, с учётом того, что по заброшенной промзоне гулять нельзя. Поэтому забивает хуй и до самого выхода залипает в телефон.

За полчаса до встречи на первом этаже Антон чувствует ноющую боль в затылке и, если честно, не совсем понимает, с чего вдруг — даже пяти часов сна ему достаточно для того, чтобы чувствовать себя более-менее нормально. Постепенно боль расползается до груди, и начинает покалывать сердце — вот тут-то становится уже не по себе.

Не то чтобы ему прямо плохо, но…очень неприятно. Гадко.

Но он заставляет себя подняться с постели, собирается, чувствуя лёгкое головокружение, и выходит. В лифте почему-то становится полегче — боль снова только в голове, а уже на первом этаже у него не болит ничего. Абсолютно.

— Здоров, пацаны, — Антон подходит к ждущим его ребятам и всем жмёт руки.

Все бодрые, здороваются с ним, только Арс отчего-то хмурый и тихий — странно.

Благо в микроавтобусе он уже улыбается и с искорками в глазах рассказывает какие-то приколы — Антон с такими же искорками сыпется и смеётся громче всех. Как будто это что-то новое. О нет, это уже всем известная история — говорят, если человек влюблён, он будет смеяться даже с самой тупой шутки. У Арсения шутки не тупые, но… Антон действительно хохочет со всего, утыкаясь лбом в кресло перед ним.

История про бомжа в заброшенном ДК остаётся только между ними, но есть подозрения, что Арс захочет её рассказать зрителям. Пусть будет так: Антону пофиг, главное, что зрители посмеются, а кто-то, может, и порадуется за их прогулку. Он сам счастлив, несмотря на её неожиданное ублюдское завершение.

Они провели время вместе, без лишних глаз и ушей, Арсений много улыбался, укладывал подбородок ему на плечо и чересчур долго отодвигал палец от экрана, когда просматривал снимки, он много-много говорил про этот Дом Культуры — как нашёл и какие отзывы читал — и иногда перескакивал с темы, начиная рассказывать о чём-то другом. Антону, если честно, было не так важно, о чём именно слушать, — важно то, что рассказывал Арс только ему.

Может, они действительно зря так долго бегают от разговоров? Тут даже Антон, имеющий сложности с чтением и идентификацией чужих чувств, уже начинает осознавать, что обычные друзья так себя не ведут.

Они с Арсом слишком… слишком. Подходящее слово, хотя и неоднозначное.

Они слишком нежно ведут себя друг с другом, слишком часто залипают, не обращая внимания на окружающих, и слишком долго молчат и боятся — вот это их главная проблема. Ладно, проблема Антона — что думает Арсений по этому поводу, он всё ещё не знает.

Хоть бы подсказку дал, ей богу, хоть какой-нибудь намёк!

О том, что он мог тупо не заметить или не понять эти намёки, Антон предпочитает не думать.

Вообще-то, стоит попридержать эти мысли — не хватало ещё накрутить себя перед концертом, но собственное предупреждение теряется в ворохе размышлений о взаимоотношениях между ним и Арсом; возвращает его на землю резковатая остановка автомобиля и радостный голос Стаса, сообщающий о приезде.

Они дружной кучкой вываливаются из микроавтобуса, машут нескольким девчонкам, кричащим им приветы недалеко от входа, и заходят в ДК — у Антона теперь триггер на эту аббревиатуру. А ещё на бомжей.

Вся аппаратура оказывается в исправности, всё в нужном виде, и остаётся только дождаться семи вечера.

Арс с Серёжей идут гулять по ДК — сто процентов нашли какую-то локацию, где можно сделать прикольное селфи, — а Антон с остальными остаётся в гримёрке.

Стас что-то рассказывает им, а в башке только шум — головная боль начинает возвращаться. Антон морщится и откидывается на мягкую спинку дивана. Боль накатывает волнами и стискивает черепную коробку, да с такой силой, что приходится сжать зубы, чтобы не застонать.

И как ему выступать, если эта хуйня не пройдёт? Он ни одной хахайки не выдаст, если голова будет привлекать к себе столько внимания.

Через минут пять сжимающие голову тиски ослабевают хватку, но не настолько, чтобы это можно было терпеть и дальше.

— Пацаны, аспирин есть у кого? — спрашивает Антон ровно в тот момент, когда дверь открывается и в помещение заходит Серёжа с плетущимся сзади Арсом — выглядит он неважно.

— Мне тоже нужен, — просит Арсений и буквально падает на противоположный диванчик.

— У вас всё ок? — Дима открывает свой рюкзак и роется по карманам.

— Башка болит, — отвечает Антон и видит, как согласно кивает Арс. — И у тебя тоже? Опять?

— Угу.

Как-то странно — у них голова болит в одно и то же время…

Поз, сидящий справа от него, тянет руку с зелёным блистером — Антон благодарно кивает и принимает таблеточки; берёт с соседнего стола бутылку воды, выдавливает таблетку и глотает. Арсений же, не дожидаясь, пока он напьётся и передаст блистер, пересаживается к нему и сам его забирает.

Аспирин действует на удивление пиздец быстро — буквально полминуты, и головной боли как не бывало. Антон решает не акцентировать на этом внимание, да и вообще быстро забывает, потому что вот-вот выход на сцену.

Они, заряженные и бодрые, выбегают к зрителям, радостно машут им, улыбаются и здороваются, рассаживаясь по местам.

Всё проходит… отлично! Голова болит всего один раз за вечер, когда Антон уходит за кулисы, чтобы высморкаться — ещё не вся пыль вышла из организма, — а в остальном всё действительно хорошо.

Они с Димой играют главных героев в импровизации «Перемотка», потом идёт «Вечеринка», в которой Арсений его угадывает быстрее всех, «Следователь», в котором Антон вдоволь бесится на своих подчинённых, «Рэп-баттл» в самом конце, а перед ним «Каскадёры» с ним и Арсом.

Эта игра, кажется, входит в топ лучших за этот день — даже за этот месяц. Не то чтобы это неожиданно, но сюжет у них идёт как по маслу: без единой запинки они отыгрывают персонажей, сыпятся со своих шуток и офигенно друг друга чувствуют — легко угадывают, к чему идёт разговор, что хочет сделать чужой персонаж и как закончится сюжет. Фанаты рады не меньше — это слышно по смеху и бурным аплодисментам.

Антон с довольной улыбкой прощается с залом, посылает зрителям воздушные поцелуйчики и вприпрыжку уходит со сцены.

Настроение — огонь, и послеконцертная усталость впервые не ощущается, вместо неё — только бьющая ключом энергия.

— Пацаны, красавцы! — хвалит их Стас. — Единственный момент — в «Перемотке» немного налажали, но это потом обсудим.

Да, там они с Димкой сбились и слишком долго не могли привести к концовке, но в целом зрители были довольны — по крайней мере, помидоры не летели, а смех слышен был.

— Едем ужинать?

Все согласно кивают.

В машинах происходит что-то странное. Они с Димой и Стасом прыгают в одно такси, а Арсений с Серёжей — в другое, и примерно в то же мгновение у Антона снова начинает раскалываться голова. Когда они отъезжают и движутся в сторону ресторана, боль усиливается и не даёт ни о чём подумать, кроме как о том, чтобы написать Арсу. Если у него тоже болит голова, то это уже не просто совпадение.

Я, 21:42

Как дела

Арс, 21:43

Могло быть и лучше... А у тебя?

Я, 21:43

Тоже. Снова голова болит

Арс, 21:43

Голова?? У меня тоже болит. Пиздец как, если говорить откровенно.

Я, 21:44

Бля да. У меня башка скоро лопнет мне кажется

Почему у нас болят головы одновременно? Это странно пиздец, не может быть такого, чтобы несколько раз за день и в одно и то же время.

Арс, 21:44

Не надо было соваться в ДК…

Я, 21:45

А при чём тут это

Арс, 21:45

Ты помнишь, что сказал тот мужчина, когда что-то в нас кинул?

Я, 21:45

????

Я запомнил только то, что пыль была салатового цвета, а чё он там бормотал я не помню

Арс, 21:46

Он сказал что-то типа «посмотрим, что вы будете делать, когда будете мешать друг другу, а не мешать не сможете». Вряд ли человек, который чем-то в кого-то кидается, будет говорить подобное. Явно же это всё не просто так.

Я, 21:46

Зачем ты ищешь везде скрытый смысл… Это же звучит как бред

Вот что Арсений хочет этим сказать? Что бомж кинул в них магической пыльцой, из-за которой у них теперь болят головы? Тоже мне, месть. И к чему тогда слова про «мешать друг другу»?

Арс, 21:46

После ужина предлагаю встретиться в номере чьём-нибудь и обсудить. Пока я не в состоянии.

Ладно, обсудить действительно надо. Каким бы скептиком Антон ни был, тот факт, что у них одновременно раскалываются головы, очень напрягает и заставляет задуматься о том, что что-то тут не чисто.

Я, 21:47

Ок

***

Держась одной рукой за ноющую голову, второй Антон стучится в дверь номера. Боль неприятно пульсирует, но быстро и резко прекращается — Арс открывает дверь и вымученно на него глядит. Судя по всему, он чувствовал себя так же отвратительно.

— Я зайду?

— Да, — выдыхает он и пропускает внутрь.

Антон проходит в номер, отмечая практически одинаковую планировку и интерьер, и садится на стул, на спинке которого висит несколько Арсовых вещей. Удивительно, учитывая его бережное отношение к вещам, но, наверное, тут просто нет вешалок — у Антона вот нет, но ему и так нормально.

Арсений медленно шагает к кровати и, ничего не стесняясь, с усталым вздохом валится на матрас — футболка мгновенно задирается на несколько сантиметров, оголяя подтянутый живот. И Антон вынужден мысленно дать себе мощного такого леща, чтобы перестать пялиться на голую кожу с еле заметными с такого расстояния волосками и истекать слюнями, — всё-таки они собрались тут, чтобы обсудить общую проблему.

— Так… Есть какие-то мысли? — спрашивает Антон через несколько минут.

— Есть! — пришедший в себя Арс резво поднимается и садится по-турецки. — Ну, в принципе, я тебе их уже озвучивал — писал в телеге.

— Я ни хера не понял. На что ты намекал, когда цитировал того ёбика?

— Что он, как бы сказать, не обычный человек, — тянет Арсений, кусая губы. — Может, он колдун какой-нибудь?

Всё-таки Антон всё правильно понял. Но, блять, какой ещё колдун? Слухи по поводу их существования — не повод каждого встречного с поехавшей кукухой называть колдуном.

— Это бред, — складывает руки в защитном жесте Шаст.

— Да подожди ты, — Арсений опирается руками в матрас и всем телом вытягивается, выглядит сейчас так, будто он ему такую доказательную базу приведёт, что Антон поверит не только в существование колдунов, но и вообще во всё сверхъестественное.

— Ну?

— Мы пришли в ДК, увидели в одном из коридоров человека и, очевидно, помешали ему. Потом пришли на другую локацию, снова помешали и вообще попросили свалить. Достаточно грубо, согласись.

В целом, да. Наверное, будь он на месте этого б… мужчины, он бы наложил на них десять проклятий и до кучи наколдовал им понос, как в современных мемах.

Антон согласно мычит, в который раз прокручивая в голове всё, что произошло в том ДК.

— Он сказал — почти цитата, слушай внимательно! — «Посмотрим, что вы будете делать, когда будете постоянно друг другу мешать. А не мешать у вас не получится». Больше пыли — или пыльцы — попало на тебя, и ты, наверное, даже не слышал, что он говорил. А он, между прочим, сделал акцент на «не мешать не получится». В общем, предположение такое, — Арсений хмурится, — мужик хотел, чтобы мы были связаны расстоянием и не могли далеко отходить друг от друга. А если отходим, то у нас бошки болят, и чем дальше — тем сильнее.

— Что за хуйня? — выдыхает Антон и утыкается лицом в руки, пытаясь всё это осознать.

Доказательственная база на самом деле такая себе, но Арс, как обычно, всё так убедительно преподнёс и объяснил, что не поверить этому невозможно. Да и нет поводов не верить, уж вряд ли он хочет его наебать, с учётом того, что голова болит у них двоих.

— У меня такие же мысли, — поджимает губы Арсений. — Но ты же тоже заметил, что, например, в машинах, когда мы были далеко друг от друга, у нас вообще пиздец как раскалывались головы? Я еле доехал до гостиницы… Во время этой поездки было похуже, чем когда мы ехали от площадки до рестика.

— Да, согласен… Когда ты гулял по ДК перед концертом, у нас болели головы. Когда я отходил за кулисы — тоже. Сейчас, когда мы были в разных номерах, тоже пиздец. Мы ж почти в соседних номерах, — Антон запинается на секунду, чтобы посчитать примерное расстояние от двери до двери, — от моего до твоего метра три идти. Это же не очень далеко. Почему тогда так херово было?

— Может, расстояние сокращается? Я тоже это заметил, кстати.

Арсений снова ложится на кровать и подкладывает руки под голову — очевидно, дотянуться до подушки ему лень. Антон его понимает — усталость после концерта и постоянных мигреней постепенно накатывает и буквально приковывает к месту.

— Может… А давай проверим на всякий? — вдруг предлагает Антон и встаёт со стула. Выжидает несколько секунд, чтобы после резкого подъёма темнота исчезла из глаз, и идёт к стене. — Нормально пока?

— Вроде да.

— И мне.

Антон делает ровно один шаг в коридор.

— А так… Ай, блять, — громко шипит он, хватаясь за лоб, и быстро возвращается назад, где на кровати лежит сжавшийся в комок Арсений. — Арс, ты как? Так больно? — Антон садится рядом и тревожно смотрит, как он медленно распрямляется.

— Не прям больно, больше неожиданно. Я думал, расстояние побольше может быть. А так получилось… Сколько? — Арсений приподнимается и оценивает комнату. — Бля, всего пару метров, даже меньше, походу.

— Ага, — расстроенно тянет Антон. — Видимо, ты был прав — расстояние уменьшается. И на сколько оно ещё уменьшится? А как нам спать вообще? Мы же не уснём, а завтра вставать в шесть. Ещё и выступать вечером! Пизда-а-а.

Он разворачивается спиной к Арсению, скрючивается и опускает голову, совершенно не зная, что делать. Ладно сон, бывало и такое, что они вообще не спали, но как им выступать с постоянной мигренью? Получается, как бы сказала его мама, каком кверху — концерт не отменишь и не перенесёшь, они вынуждены выступить.

— Ну, со сном мы, в принципе, можем решить проблему, — тихо говорит Арсений позади него. — Переночуем в одном номере, а там посмотрим, — и аккуратно дотрагивается до спины, проводя пальцами сквозь футболку по нескольким позвонкам, и быстро убирает руку.

По телу тут же проходит мощный разряд — начинает свой путь от спины и заканчивает в конечностях, почти подкидывая Антона на месте. Мурашки тоже пробегаются по рукам и исчезают далеко не сразу.

Они с Арсом? Ночевать в одном номере?

На самом деле это не проблема, они делили один номер уже не раз, но… тогда Антон не был влюблён — или ещё не осознал своего влечения — и всё проходило спокойно, но как быть сейчас, при том что в номере всего одна кровать и ровно ноль диванов или раскладушек? Нет, он ни в коем случае не против и не боится, что спалится или что-то в этом роде, но вот заснуть у него вряд ли получится. А как тут спать, если в десятке сантиметров от тебя будет сладко сопеть человек, к которому ты не просто неровно дышишь — задыхаешься почти, глотки делая то глубокие до головокружения, то короткие и почти беззвучные.

— Если тебе не нравится эта идея, ты так и скажи, — просит Арс, когда не слышит никакого ответа.

— Нет-нет! — поворачивается Антон. — Мне нравится. В смысле… мне будет нормально.

— Я понял, — краешками губ улыбается Арсений и почему-то пытается эту улыбку скрыть.

— Ладно, эм, я тогда вещи свои принесу, что ли, — с лёгким смущением говорит Антон, отворачиваясь. — Щётку там, полотенце, одежду. Ну, в общем.

— Да, давай.

Арс хлопает его по спине — уже совсем не интимно, в отличие от его предыдущего жеста — и поднимается.

— Только очень быстро. Потом в душ и спать. Так, будильник…

Антон встаёт с кровати и двигается к двери. Надо действительно побыстрее, чтобы хотя бы не так долго болело.

Обещал взять только важные вещи, а в итоге тащит с собой весь рюкзак, потому что до концерта поленился его разобрать, и хватает местные средства личной гигиены — у него с собой только бритва, а наличие всего остального он доверил гостинице. Благо, его доверие она оправдала.

Голова начинает болеть сразу, как он отходит на метр от Арсения, но приходится стоически терпеть — сжимать зубы, кусать щёки и губы, хвататься за волосы, чтобы отвлечься от гадкой пульсации в башке, но терпеть, быстро всё хватать и бежать обратно.

Наверное, те, кто там следят за камерами в коридорах, офигевают от такой картины, но сейчас так похуй.

Цель Антона — поскорее оказаться рядом с Арсом.

Вообще, звучит как его повседневная задача, конечно. Или как залагавшая миссия в игре — он постоянно оказывается к Арсению так близко, что уже давно можно было засчитать и дать награду, но ничего не работает, и он вынужден из раза в раз подбираться всё ближе и ближе: коснуться во время выступления, дать пятюню, уткнуться в плечо во время смеха.

Но, возможно, дело не в лагах, а в качестве выполнения задания?

И если бы эти миссии ему давали не собственные чувства, которые требуют быть с каждым разом все ближе и ближе, а что-то или кто-то иной, было бы проще. Сейчас, получается, им руководят и чувства, и внешние обстоятельства в виде колдовства психа из заброшенного ДК.

Потрясающе, просто потрясающе.

— Арс, — Антон заходит в номер и закрывает за собой дверь. — Ты как?

Арсений сидит, скрючившись на кровати, и глядит на него сквозь пальцы, которыми прикрывает лицо.

— Точно так же, как и ты, — устало отвечает он и опускает голову, опираясь щекой о руку — вторая безвольно падает на колени. — Иди сюда, харе в дверях стоять, не помогает же ни хера.

Антон быстрым шагом добирается до кровати и садится в полуметре от Арсения. Болезненные волны перестают быть такими огромными и резкими — постепенно становятся всё ласковее и ласковее, спокойно оглаживая берег.

Арс двигается чуть ближе и, ничего не говоря, укладывает голову ему на плечо — хотя, скорее, просто прислоняется виском, особо не наваливаясь, но разницы никакой, сердце всё равно пускается в пляс и отбивает в груди чечётку, заставляя напрочь забыть о головной боли — к тому же она уже почти прошла.

Этот жест кажется очень доверительным и интимным — Арсений не любит показывать свою слабость или боль, не особо любит делиться своим состоянием, а сейчас открыто показывает, как себя чувствует.

Его внезапно хочется сжать так крепко, чтобы вся боль, что в нём осталась, ушла и больше никогда не вернулась, хочется самому прижаться всем телом — так, чтобы их сердца соприкоснулись сквозь кости, кожу и одежду. Хочется поцеловать и показать ему всю нежность, что так долго копилась внутри, но Антон не может себе позволить ничего из этого — только лишь успокаивающе хлопнуть по колену и сразу убрать руку.

Арсений снова вздыхает и всё-таки убирает голову с плеча, отодвигается немного и молча благодарит, зыркнув быстренько и улыбнувшись, — Антон улыбается в ответ.

— Блин, уже десять, — нарушает сложившуюся тишину Арс, — уже пора укладываться. Предлагаю так: сейчас я в душ, а ты пока стели постель, потом ты в душ. Нормально?

— Вполне.

Как только дверь в ванную хлопает несколько раз — замок не работает, а ручка держится на соплях, — Антон принимается за постель. Раскладывает диван с горем пополам и переходит к ещё более сложной части — заправить одеяло в пододеяльник. Два одеяла. Спасибо работникам отеля, за то что положили в шкаф запасной набор спальных принадлежностей.

Сложность ещё заключается в том, что голова снова начинает болеть, и в какой-то момент Антон раздражённо откидывает одеяло на кровать — сосредоточиться невозможно, одеяло ни хуя не засовывается внутрь. Бесит.

Затылок вдруг пронзает сильной болью, и Антон садится прямо на скомканное незаправленное одеяло и закрывает глаза — пытается восстановить дыхание, но получается откровенно плохо. Башка пульсирует, да так, что хочется громко застонать на весь номер, но приходится терпеть.

До тех пор, пока из ванной не раздаётся Арсов замученный голос:

— Шаст! Шаст!

— Да? — Антон подходит — почти подбегает — к двери.

— Я так не могу, это пиздец. Зайди сюда, — неожиданно просит он.

— Зайти внутрь?

— Да. Побыстрее, пожалуйста.

Дверь открывается буквально одним лёгким толчком, и Антона обдаёт жаром — и из-за высокой температуры внутри, и из-за… ну, блять. Он стоит в ванной, где за занавеской находится Арсений. Голый Арсений.

С мокрыми волосами, что наверняка прилепились ко лбу забавными колечками, с красноватыми пятнами на теле из-за чувствительности кожи, с капельками, стекающими по плечам, груди, животу и ягодицам.

Он за занавеской, которая совершенно не просвечивает, но мозг сам рисует картинку — ему помощники не особо нужны.

— Что-то случилось? — спрашивает Антон, уже весь покрасневший из-за пара и мыслей.

— Голова болит, вот что случилось, — Арсений вдруг шуршит и выглядывает из душа. Видно только голову и часть шеи, но этого вполне хватает, чтобы конкретно так залипнуть — волосы, уже, правда, немного подсохшие, действительно лежат колечками на лбу. — Посидишь тут, пожалуйста? Можешь открыть дверь, чтобы не задохнуться. И я быстро, если что. Просто так хуёво стало… Я подумал, что лучше уж потерпеть тебя рядом, чем терпеть боль.

— А…

— Шучу, — улыбается Арс, — я просто не хочу боль терпеть. С тобой нормально, — и вновь прячется за занавеской, оставляя Антона со своими мыслями наедине.

— Нет проблем, — всё-таки отвечает он и присаживается на табуретку, зачем-то стоящую рядом с раковиной.

Вообще-то, Антон не против этой перспективы — у него теперь фантазий на год вперёд хватит. Но, секунду, Арсений сейчас реально сказал, что ему комфортно мыться с ним под боком? Вот это да, вот это откровение.

Сегодня вообще день откровений, никогда ещё они столько не взаимодействовали, никогда не были так близки друг к другу: фотосессия, пусть и неудавшаяся, неоднозначные касания, грядущая ночёвка в одном номере — пиздец.

Складывается ощущение, что вот-вот что-то произойдёт. Не что-то плохое, просто что-то. Между ними. Как будто Антон не выдержит и выдаст себя с потрохами, как будто Арсений сам… может не выдержать. Возможно, такую перспективу рисует его уставший мозг, а возможно, это реально предчувствие.

Через минут пять из ванны раздаётся Арсово фырчание, и то ли он там ведёт беседу сам с собой, то ли мастурбирует — слишком характерный выдох, — но Антон решает не заострять на этом внимание: даже если и дрочит, это не его дело.

— Я всё, — говорит Арсений. — Выйдешь?

— Что? — Антон медленно возвращается из мира размышлений в реальность и пропускает вопрос мимо ушей.

— Я говорю: выйдешь или планируешь на меня поглазеть?

В его голосе слышится насмешка, и уши снова начинают гореть. Поглазеть было бы неплохо, но Арс не оценит его желаний, скорее всего.

— Выхожу, — коротко отвечает Антон и убедительно громко хлопает дверью.

Когда Арс наконец выходит, то кидает на него какой-то странный нечитаемый взгляд и приглашает так же быстро принять душ. Сам он остаётся снаружи, прямо у двери, словно брошенный щенок; но, когда Антон закрывается занавеской, слышится негромкий щелчок, и Арсений заходит внутрь — головная боль застаёт их даже с такого расстояния.

Всю помывку Антон упорно игнорирует стояк, причиной которого является находящийся буквально в метре от него Арс и грёбаные мысли о том, что всего пять минут назад он стоял здесь, голый, и, возможно, дрочил. Может и нет, но разве хочет мозг принимать другой вариант? Ни в коем случае. Мозг хочет, чтобы Антон всё-таки получил разрядку.

Рука всё-таки тянется к члену, а вторая быстро зажимает рот и прикрывает нос, чтобы не было ни единого звука. Антон обхватывает ствол и ведёт по всей длине, останавливаясь на головке, гладит её ладонью, сжимает и чувствует, как дрожат ноги, — дрочить стоя не особо удобно. Гораздо приятнее лечь в ванне и откинуться на бортик, но сейчас не получится — он сразу себя спалит.

Арсений стоял тут, возможно, делал те же самые движения, и подлый мозг представляет, что вместо Антоновой руки его член сжимает Арсова рука — крепкая, жилистая, с красивыми узловатыми пальцами. Точно так же гладит головку и ведёт по стволу вниз, к основанию, а затем переходит к яйцам, чтобы нежно их сжать и вернуться к головке.

Антон кусает сжимающую рот руку и крепко зажмуривается, пытается сосредоточиться на дыхании, но внимание перескакивает обратно на член. Ладонь двигается всё быстрее и быстрее, предэякулят скапливается на головке и быстро смывается струями воды, к которым Антон двигается ближе для дополнительной стимуляции.

Блядство. Как же хорошо.

Волны усиливаются, становятся яростнее, бьются о берег с такой силой, что брызги попадают на песок аж в нескольких метрах от береговой линии и на кафель ванной комнаты.

Антон тихо и долго выдыхает, сердце бьётся бешено, почти безумно. Он берёт в руку душ и направляет струи на стену, чтобы смыть все улики. Позорно, но пиздец как приятно — это чувство стыда будоражило что минуту назад, что сейчас.

— Шаст? — зовёт его Арсений, и Антон весь вздрагивает, почти проходясь струями по потолку. — Ты завозился там. Долго ещё?

— Н-нет, нет. Ещё пару минут.

Голос, к счастью, не хрипит, не срывается и вроде бы никак его не выдаёт, поэтому Антон медленно успокаивается и в ускоренном темпе домывается. Ещё раз проверяет стену — на всякий случай! — и просит Арсения выйти, чтобы вытереться, оценить в запотевшем зеркале своё красное лицо и одеться, сразу распахивая дверь.

— Ух, свежий воздух! — говорит Антон довольно и вдыхает полной грудью. — Кайф.

За то время, что он приводил себя в порядок, Арсений успел расправиться с постелью: два одеяла и подушки ровненько лежат на кровати, а сам Арс — прямо на них, на своей половине. Голова уже минут пять ноет, поэтому Антон подходит и валится на кровать, раскидывая руки и доставая макушкой до чужого бока — сразу становится легче.

— Эй, — Арсений вдруг дёргает его за прядь волос, — ты зря развалился, тебе ещё умываться.

Антон накрывает рукой место, в котором была потревожена растрёпанная кудряшка, и с несерьёзно хмурым выражением лица трёт его.

— Ай.

— Ай, иди уже, ай, — смешливо фыркает Арс. — Давай, реально, уже лечь хочется.

— Ла-адно. Пошёл. Не скучай, если что — звони.

Антон резво поднимается, оставив, разумеется, телефон на тумбочке, и топает в ванную, замечая чужое расплывшееся в улыбке лицо — как же всё-таки легко его рассмешить. Или это только Шасту удаётся?

Через десять минут они наконец-то заканчивают все водные процедуры — чистые и немного уставшие, ложатся и выключают свет. Ложатся на самые края кровати и не думают даже повернуться.

Антон точно — ему ссыкотно до пизды, уж лучше у него во сне затечёт всё тело, чем он повернётся и будет всю ночь залипать на чужую спину в белой майке: разглядывать крепкие мышцы и едва заметные родинки и веснушки, наблюдать, как Арсений ровно дышит и ворочается во сне.

Нет, всему этому он предпочитает покалывающие и ноющие от отсутствия движения конечности. Выбор — во!

А вдруг Арс, в отличие от него, всё-таки повернулся и смотрит? Вдруг так же рассматривает его неширокую спину и следит за дыханием? Вдруг?..

Антон медленно и максимально тихо переворачивается на спину и одним глазом смотрит в сторону Арсения: нет, он не смотрит, но точно так же лежит на спине и пялит в потолок, сложив руки на животе и сцепив их в замок — кажется, он даже кольцо на ночь не снял, судя по отблеску от уличного фонаря. Кольца Антона большой кучкой лежат на тумбочке рядом с телефоном, ему спать в металле не очень удобно.

— Не спится? — шепчет Арс, не отрывая взгляда от тёмного потолка, на котором благодаря лучам от фонарей можно разглядеть трещинки в штукатурке. Действительно залипательно.

— Угу.

— И мне. Слушай…

— М?

— Если тебе вдруг неприятно, некомфортно и всё в таком духе, можешь просто сказать.

Антон поворачивается и вопросительно поднимает брови.

— Можем в твоем номере переставить кровать, чтобы поближе было… или перетащить матрас сюда и постелить тут… — Арсений начинает тараторить и заламывать пальцы, и Антон приподнимается на локте.

— Арс, ты чё? Я же сказал, мне вполне нормально и даже лучше, — он прикусывает язык, но не останавливается, чтобы не заострять внимание на этой фразе. — Мне комфортно и всё в таком духе. Честное пионерское. Ты чего распереживался?

— Да забей, у меня такое бывает, — отвечает Арс и немного отворачивает голову в сторону окна.

— Не загоняйся хотя бы по этому поводу, — просит Антон и всё пытается поймать чужой взгляд, но Арсений ловкий — не даётся. — Мне абсолютно точно нормально. Если бы было плохо, я бы сказал. Можешь быть уверенным в моей искренности. Я, вообще-то, всегда искренен…

— Хорошо, — бормочет Арсений, возвращая голову в прежнее положение.

Видимо, на разговор он больше не настроен, поэтому Антон укладывается обратно и точно так же глядит в потолок — да, его качество, конечно, оставляет желать лучшего.

Несмотря на гул редких проезжающих машин и крики пьянчуг недалеко от гостиницы, тишина успокаивающая. Он лежит, лежит, а потом снова лежит, лежит — сон, конечно же, не приходит, зато приходит лёгкая пульсация в голове: вначале совсем незаметная, но через полчаса — или даже больше — становится всё ощутимее, и вскоре ни о каком сне и речи идти не может. Арсений, давно перевернувшийся, тоже начинает ворочаться под одеялом.

Вот почему это происходит именно с ними? За что? Ну неужели они действительно так сильно помешали мужику в ДК, что он такое уебищное проклятье на них наложил? Ну так Антон уже раскаялся, Арсений наверняка тоже — почему они всё ещё страдают?

Благо кровать большая для одноместного номера — даже для двух людей места достаточно, — поэтому Антон аккуратно сдвигается ближе к середине в надежде, что хотя бы это поможет. Несколько сантиметров оказываются несущественными для этого… заклинания, поэтому приходится подвинуться ещё и раздражённо выдохнуть, раскидывая руки. Внешняя сторона ладони чуть не задевает Арсения, и Антон перемещает руку поближе к себе.

Боль проходит очень медленно, и ускоряет её только наконец подвинувшийся к центру Арс — теперь между ними не больше тридцати сантиметров, а то и меньше.

Однако почти ушедшая мигрень вдруг возвращается снова.

— Да что ж это такое! — ворчит Антон, сжимая губы.

Такое ощущение, что всё тело напрягается до предела: руки сжимаются в кулаки, дыхание становится тяжелее, а мышцы каменеют. Сна им не видать, это уже очевидно. Арсению, видимо, так же говняно, потому что он, кажется, не теряет попыток исправить ситуацию — сдвигается со скоростью сантиметр в минуту и вскоре оказывается близко-близко, и если бы не гудящая голова, Антон бы замер.

Впрочем, это не мешает ему всё-таки застыть на месте и забыть абсолютно обо всём, когда к его запястью прикасаются чужие пальцы. Чужие, но всё-таки настолько знакомые, что Антон покрывается мурашками от неожиданности и приятных ощущений: Арсений мягко ведёт пальцами, перебираясь на внутреннюю сторону руки, и доходит до ладони — останавливается, думает.

Внутри всё полыхает, внутри всё мечется в истерике и бьётся о стенки тела — Антон бы сам себя так начал вести, но он лишь смиренно ждёт, что будет дальше.

А дальше Арсений, приняв какое-то решение и шумно выдохнув, уже более уверенно двигается пальцами дальше и просто берёт его за руку — хватает так крепко, будто держится, чтобы не упасть, так крепко, что Антон сам боится отпустить. Кажется, сжимается не только сердце, но и он сам — дыхание становится тихим и обрывистым, в отличие от сердцебиения, которое, наверное, слышно им обоим.

Металл неснятого кольца холодит пальцы, а тепло чужой руки, всё ещё очень крепко сжатой, греет. Арсений осторожно, будто на пробу, гладит большим пальцем кожу — вначале рисует короткую линию, затем окружность, потом снова линию. А Антон всё ещё молчит, не двигается совсем, то ли боясь спугнуть, то ли боясь, что именно последует за этим жестом.

Сердце выбивает отчаянное «господи боже мой» в груди, и в мыслях звучит примерно то же самое. Его так переёбывает от ощущений, что даже сравнить не с чем — ни с концертами, ни с первыми съёмками, ни с чем-то ещё. Тем более к концертам и съёмкам он готовится, а как быть готовым к такому?

— Арс, — хрипит Антон, не отпуская руку — он не отпустит ни за что, только если его не попросят.

— Да? — не глядя на него, отзывается Арсений — голос у него тоже даёт сбой.

— Это… что?

Арс молчит и не отрывает глаз от потолка, то ли придумывая оправдание, то ли пытаясь сформулировать свои мысли.

— У тебя тоже перестала болеть голова?

Если это попытка перевести тему, то очень хуёвая, потому что руку он не выпускает, наоборот, снова рисует какие-то узоры пальцем.

Тем не менее Антон прислушивается к своим ощущениям и — ого! — башка реально не болит. Совсем, даже отдалённо нет, хотя всего каких-то пять минут назад она неприятно ныла, даже несмотря на то, что они постоянно приближались друг к другу.

— Перестала, — отвечает он.

— Значит, действенное средство я изобрёл. Лекарство.

Средство против боли? Блять, Антон бы правда поверил — заставил себя поверить, если бы не эта неуверенность, осторожность и блядская нежность в Арсовых касаниях. Он оправдывает всё и всегда, не давая себе надежду, но теперь больше не может, буквально не может, потому что взорвётся, если не спросит напрямую.

— Арсений.

Кажется, он впервые называет Арса полным именем, но это действует — тот резко поворачивается и смотрит пристально.

— Это правда просто лекарство?

Антон приподнимает их сцепленные руки и внимательно смотрит — запоминает, чтобы в случае чего у него осталось хотя бы такое воспоминание, которое грело бы сердце. Оно выглядит правильно.

Молчание в компании Арсения обычно никогда не было напряжным, но сейчас воздух между ними электризуется, бьёт маленькими, но ощутимыми разрядами по всему телу и не даёт отвернуться и уйти от разговора: ни в прямом, ни в переносном смысле. Ему нужен ответ — жизненно необходим.

— Это… не просто, — сдаётся-таки Арсений, выдыхает громко, будто облегчённо, и сжимает ладонь крепче. Антон сжимает тоже, опуская их руки обратно на кровать.

Кажется, он задыхается. Кажется, он получил ответ — искренний ответ, который не пришлось вытаскивать клещами, который Арсений просто взял и озвучил. Впервые.

— Арс… — шепчет Антон, отпуская чужую руку и выпутываясь из одеяла, чтобы приподняться. — Ты же не шутишь? Правда? — он очень старается не звучать жалко, но, кажется, получается плохо. Эмоции слишком яростно бушуют внутри, чтобы их можно было контролировать.

— Нет.

Арсений поднимается и привычно садится по-турецки, пристально и очень доверчиво на него глядя — это бьёт точно в самое сердце.

— А для тебя это тоже не просто лекарство?

— Нет. Нет, конечно, — Антон задыхается от чувств и с силой кусает губы, поднимается следом, усаживаясь на колени совсем рядышком. — Арс… Арс, я так больше не могу. Я сейчас кое-что сделаю… И, если ты против или тебе что-то не понравится, дай мне по ебалу. А если понравится — тоже дай какой-то знак.

Последние слова он шепчет так тихо, что рык мотора проезжающей машины заглушает половину слов, но нет никакого сомнения в том, что Арсений всё услышал.

pyrokinesis — нежное электричество

Антон двигается ещё ближе, утыкаясь коленями в чужие ноги, и быстро подаётся вперёд, не давая времени на раздумья ни себе, ни Арсу. Себе не даёт, потому что заебался бояться, Арсению — потому что в его глазах впервые так чётко читается готовность к… ко всему: к разговору, к поцелуям, к откровенным касаниям.

Антон прижимается губами к чужим губам, руками обнимает его за щёки, поглаживая щетинистую кожу, и чувствует, как Арсений отвечает на поцелуй. Не отодвигается и не шлёт его на хуй, не даёт по лицу со всей силы, как успел нашептать ему гадкий тревожный демонёнок, а прижимается сильнее, раскрывает губы и обнимает за шею.

Если Антон ждал столько лет ради этого момента — ожидания полностью оправданы.

От переизбытка ощущений он неожиданно громко стонет — мычит — в поцелуй и жмурится. Ему слишком хорошо, слишком.

Антон на секунду отрывается и отмечает чужие влажные распахнутые губы, ждущие, когда их снова начнут целовать, и глядит в шальные глаза напротив — всё ещё такие же доверчивые и яркие, несмотря на ночную темноту, глаза, которые буквально сияют. Арсений сам притягивает его за затылок обратно и целует уже сам, с ещё большим напором, который сметает на своём пути всё: все страхи и переживания, все проблемы и головную боль, что преследовала их на протяжении дня.

Они целуются так остервенело, словно это их последний раз — Антон не знает, так ли это, но хочется надеяться, что нет, а в голове пульсирует единственное слово: «Дорвались». Оба дорвались.

Губы постепенно становятся всё чувствительнее, они гудят и хотят, чтобы напор усилился, и Антон не противится своим желаниям — целует сильнее, пускает в ход язык и сталкивается с чужим, таким же активным. От такого яркого желания Арсения мозги плавятся и отключаются, полностью отдавая своё место сердцу и его хотелкам.

Сердце руководит руками, и правая со щеки уползает наверх, оглаживает висок большим пальцем и запускается в волосы, уже высохшие и пушистые. Антон аккуратно тянет пряди на затылке и чувствует губами вибрацию — Арсений тихо стонет, — затем повторяет действие, цепляясь за другие прядки — Арсений стонет чуть громче, кусая его за губу и не прекращая поцелуй.

— Шаст, — шепчет он и, немного отодвинувшись, пытается отдышаться с открытым ртом — выглядит пиздец. — Если мы продолжим в том же духе, у нас встанет. У меня встанет, — поправляется Арс, когда смотрит на Антоновы штаны, и отводит взгляд, немного смущаясь.

— Ты не хочешь? — безо всякого разочарования спрашивает Антон, опуская руки себе на колени.

Он в самом деле не разочарован — да, у него стояк уже минут пять в штанах, но, если Арсений не хочет, он спокойно отступит, сходит в душ и вернётся в кровать.

— Я? Очень хочу, — так, будто это очевидно, отвечает Арсений. — Просто у нас времени на сон остаётся… очень мало остаётся.

— Тебе хочется спать?

— Нет.

— Мне тоже. Тогда, думаю, это повод устроить вечеринку? — Антон улыбается и с облегчением ловит смешинки в глазах Арсения — он в самом деле не напряжён и готов.

— Вечеринку — можно, но без проникновения. Я не против дрочки, минета, римминга… Зря я, что ли, мылся так тщательно. Как чувствовал, — хитро добавляет Арс.

А теперь краснеет уже Антон, кровь ощутимо приливает к щекам. Кажется, он не был готов к таким откровенным разговорам — с девушками они не обсуждали это особо и в целом не экспериментировали, а с мужиками у него вообще опыта не было. Хотя получить его хочется пиздец.

Арсений улавливает смену его настроения и осторожно берёт за руки.

— Прости, я тебя напугал?

Антон молчит и только лишь мотает головой отрицательно.

— Не напугал. Просто я не спал с парнями никогда, дальше поцелуев никогда не заходило, — признаётся он, переплетая их пальцы.

— Тогда мы можем сделать так, как ты хочешь, и то, к чему ты готов, — поддерживающе улыбается Арс. — У меня опыт был всякий разный.

— Я готов ко всему, только боюсь облажаться.

— Ты не облажаешься — в сексе вообще невозможно облажаться, только если ты не лежишь бревном. А ты, я уверен, и не планируешь.

— Конечно нет! — поднимает голову Антон. — Я… я пиздец как хочу доставить тебе удовольствие, — шепчет он тихо, приближаясь к лицу Арсения, и он сглатывает.

Кажется, смелость постепенно увеличивается, ровно как и возбуждение от твёрдого взгляда напротив, от рук, ползущих по предплечьям вверх, и от горячего дыхания прямо в губы.

— Мне включить лампу? — тихо спрашивает Арсений. — А то мы ничего не увидим. Или первый раз лучше без света? — цитирует он персонажа Шаста из какого-то выпуска «Импровизации».

— А на что ты хочешь смотреть? — хитро улыбается Антон.

— Ну, например, на то, как ты будешь доставлять мне удовольствие.

Арс отодвигается и тянется к небольшой лампе, стоящей на тумбочке возле кровати, быстрым движением включает и возвращается к нему.

— Я бы посмотрел на твои пальцы, которыми ты будешь гладить меня где захочешь, — дыхание Арсения сбивается одновременно с Антоновым, но он не замолкает. — Посмотрел бы на то, как ты будешь жмуриться — а это, поверь, ты делаешь очаровательно, — когда будешь кончать…

Его руки медленно оглаживают рёбра через футболку, пробегаются по груди, останавливаясь на сосках и прижимая к ним пальцы.

— Но больше я бы хотел снова послушать, как ты стонешь, — добавляет он и шаловливо кусает его за губу, сразу возвращаясь в прежнюю позицию.

Это, вообще-то, можно сделать и без света, но Антон не обращает на это внимание, а вот на слово «снова» — обращает. Он не помнит, чтобы стонал при Арсе — приколы на концертах не в счёт.

— Снова?

— Ты не очень себя контролируешь, — Арсений пожимает плечами. — И даже со включённым душем мне сразу стало ясно, чем именно ты занимаешься.

— Блять… — опускает голову Антон.

Но он же зажимал рот рукой, почти не дышал даже, а всё равно спалился.

— Я бы очень хотел продолжить наш разговор, но уже заебался терпеть, поэтому скажу только одно: мне понравилось тебя слушать. Это было очень горячо, и я хочу ещё, — последнее Арс шепчет в самые губы и сразу после прижимается с поцелуем.

От таких разговоров Антон в ахуе, его сердце в ахуе, всё его тело в ахуе. Привыкший к обычно закрытому к любым важным разговорам Арсению, он поражён и возбуждён ещё сильнее, и, кажется, у него постепенно открывается кинк на дёрти толк — слова о том, что Арсу понравилось его слушать, всё ещё крутятся в голове.

Вообще-то, это взаимно. Голос Арсения чудесный — Антон постоянно залипает на его смех, а про стоны вообще нечего говорить, это самая волшебная мелодия для его ушей.

Вот бывают такие моменты, когда находишь классную песню и круглыми сутками слушаешь только её, правда, потом песня надоедает, но Арс — другой случай, тот самый, когда песня настолько нравится, что ты потом её годами можешь слушать и каждый раз наслаждаться звучанием.

К собственной удаче, Антон целует чувствительное место под подбородком и слышит тихий и высокий стон — пробирает до мурашек, хочется услышать вновь, и он не лишает себя этой возможности: кусает чуть пониже и свободной рукой гладит заднюю часть шеи. Арсений выгибается, прижимаясь ближе, а затем хватает его за затылок и валится вместе с ним на кровать.

— Ой, так быстро… Мы же чай хотели попить, — шутит Антон, и его рот тут же затыкается чужими губами. Самыми мягкими и сладкими в мире — у него нет никаких шансов против них.

— Мы топчемся на одном месте, — отрывается Арсений и наигранно грозно на него смотрит. — Давай чуть ускоримся.

Что ж, слово Арса — закон!

Антон садится на его бёдра, потому что опираться на локти неудобно, и пробирается пальцами под майку, что и так от их возни немного задралась. Он играется, испытывая чужое терпение: водит подушечками по поджарому животу, проводит ими по дорожке волос, приближаясь к краю штанов, а затем всё-таки тянет ткань наверх и стягивает, обнажая Арсово тело.

Фотографии, видосы, даже реальный Арсений, прошедший однажды мимо без футболки, — всё не то. Сейчас перед Антоном открывается такой вид, что аж дух захватывает: быстро поднимающаяся грудь, редкие волоски, совсем не редкие тёмные родинки, что рассыпаны по всему торсу, и — блять — небольшие, но вставшие то ли от холода, то ли от возбуждения соски. Маленькие ореолы и такие же крохотные и твёрдые бусинки так и манят к себе прикоснуться: вначале слабо, пальцами, нежно проводя вверх-вниз, затем посильнее и с нажимом, после чего следует судорожный вздох, а потом — языком. Антон склоняется в три погибели, не обращая внимания на ноющую спину, и широко лижет языком по соску, щекотно, судя по стону, обводит бусинку, покусывает рядышком и дует. Арсений весь покрывается мурашками и вздрагивает, вжимаясь головой в подушку, — он, очевидно, дико кайфует, и Шаст кайфует вместе с ним.

Ему хочется облизать Арса всего, даже вылизать, скорее, чтобы тот только скулил и наслаждался, чтобы он был так близок к оргазму, что уже нет сил терпеть.

От этих мыслей хочется застонать самому, но рот занят чужими чувствительными сосками, что уже заметно покраснели и из-за чего начали приносить своему хозяину ещё больше удовольствия.

— Ша-а-аст, — на выдохе зовёт Арсений и вплетает пальцы в его волосы, чтобы слегка потянуть за пряди. — Я не могу больше, я так скоро кончу.

— А разве мы не для этого тут собрались? — хитро улыбается Антон и всё-таки отрывает рот от первого соска и руку — от второго.

— Шаст. Возьми уже наконец меня за член!

— Ого, какой ты резвый. А как же чай?

— Я сейчас встану, заварю чашку и тебе на голову вылью, — Арс выпускает его волосы из плена и складывает руки на груди.

— Ты, злой, очень похож на котёнка. Не фырчи.

— Коты не фырчат.

— Тогда не шипи.

Антон тянется вперёд и нежно целует его в переносицу — от этого жеста в животе взлетают бабочки, а Арсений успокаивается, хотя его злость, очевидно, была обычной игрой.

Ладно, тянуть в самом деле уже надоело — у самого стоит уже давно и сильно.

Слабая резинка штанов с лёгкостью оттягивается, и тут Антон замирает, не успев стянуть ткань даже на сантиметр.

— Арс, ты… без трусов?

— А? — расслабившийся Арсений поднимает голову. — Да, мне так спать удобнее. А что, возбуждает?

— Пиздец как… — шепчет Антон и спускается ниже, усаживаясь уже на кровать между чужих ног.

Арс сам стягивает с себя штаны, чтобы было проще, но ноги в прежнее положение не возвращает — держит их вместе, согнутыми в коленях, как будто смущается. И, судя по отведённому куда-то в сторону взгляду, так и есть. Господи, ну что за очарование? Буквально только что шептал ему всякие горячие вещи, а теперь стесняется.

Антон мягко улыбается и пару раз целует коленку, маячащую у него прямо перед носом, Арсений вздыхает и перестаёт теребить кольцо.

Рука медленно ползёт по голени вверх, ложится на коленную чашечку и осторожно давит в сторону — опыт не значит, что Арс с лёгкостью готов раскрыться перед ним, как бы двусмысленно это ни звучало. Антон предпочитает делать всё медленно, с чувством, с толком, с расстановкой, и несмотря на ворчание, Арсения, кажется, всё очень даже устраивает.

Ногу он отводит в сторону и с лёгкостью отодвигает вторую, теперь Антону виден крепко стоящий член и несколько капелек смазки, успевшие стечь на подрагивающий живот. Внутри всё так сворачивается, в такой узел, что тут не развязать — горячее картины он, кажется, не видел ни в порно, ни в реальной жизни: блестящая розовая головка, тонкая уздечка, чуть склонённый в сторону ствол и тяжёлые яйца.

Мозг орёт о том, чтобы срочно взять это всё в рот. Опыта нет? Похуй, как же похуй! Ему просто надо. Или, может, обвить пальцами и с оттяжкой провести ладонью по стволу? Или снова довести до грани поцелуями?

Вариантов масса, но пока Антон всё-таки останавливается на собственной руке.

Арсений тем временем ещё больше раздвигает ноги, смущённый и одновременно ещё сильнее возбуждённый от жадного взгляда, и Антон немедля проводит пальцами вначале по внутренней части бедра, а затем и по стволу — член дёргается, оставляя на животе ещё большее блестящее пятно.

Надо слизать, попробовать на вкус.

Антон наклоняется, приподнимает рукой член и касается языком капель смазки, лижет широко и переводит взгляд на Арсения, конкретно охуевшего от такого выпада. Он кусает губу, смотрит из-под полуприкрытых век и дышит громко и тяжело — Антон лижет ещё раз.

— Не знал, что в тебе сидит такой дьявол, — бормочет Арс и напрягает живот, когда член сжимается чуть сильнее.

— С кем поведёшься…

Арсений в отместку снова запускает руку в его волосы и несильно надавливает на голову — не совсем понятно, что именно он хочет, но Антон решает действовать по интуиции: поднимает член ещё выше и касается языком головки. На ней тоже есть смазка, и он не отказывает себе в удовольствии слизать солоноватую жидкость, чтобы сразу после услышать довольный высокий стон. Арс подкидывает бёдра, и головка проезжается по языку дальше — Антон смыкает губы и начинает работать языком уже так. Он знает, какой охуенный контраст чувствуется между гладкой головкой и шершавым языком, поэтому лижет с усилием, надавливает, обводит по кругу, насколько позволяет рот, и опускается на пару сантиметров ниже.

Арсений рукой не направляет, а просто держит и периодически сжимает сильнее, показывая, как ему нравится больше. Всё это так охуенно, что Антон не выдерживает и проезжается бёдрами по кровати, потому что в трусах уже становится неприятно — хочется больше прикосновений.

На особо громком Арсовом стоне он отрывается от члена — сразу слышится вздох, — и в качестве компенсации проводит ладонью по стволу, не забывая про головку, но вскоре оставляет его в покое — у него ещё столько неисследованной территории!

Например, шикарные бёдра, которые Арс так любит одевать в обтягивающие джинсы — если бы он только знал, что вместе с залом на его ноги залипает ещё один человек, чуть ли слюнями не капая на сцену. Хотя теперь, наверное, догадывается. А как тут не залипать, когда у него такие красивые рельефные мышцы, мягкая светлая кожа, которую хочется зацеловать, и милые волоски по всей поверхности? А когда он бёдра напрягает — зовите врача, одному Шастуну плохо.

Антон хищно облизывается, трётся щекой о бедро — наверняка царапает отросшей щетиной, — а затем кусает его и всасывает кожу — остаётся краснеющее пятно, которое не сойдёт ещё пару дней точно. Красиво. Руки тем временем свободно оглаживают ноги: то щипают, то касаются еле-еле, то чешут ногтями, снова изводя Арса до сладких стонов.

Когда Антон гладит место под коленкой, тот выгибается и запрокидывает голову, но ногу не опускает, наоборот, вытягивает сильнее и будто просит сделать так ещё раз. Шаст отнимает руку, но быстро возвращает — ведёт от бедра, параллельно целует кожу, скрючившись в букву зю, и доходит до ямки, целует уже там, поражаясь мгновенно пробежавшим мурашкам по телу Арсения.

Честно? Он готов заласкать Арса до смерти — вернее, до оргазма, но тот уже, кажется, не выдерживает, потому что тянется рукой к члену и нетерпеливо проводит по всему стволу.

— Эй! — Антон отрывается от коленки, аккуратно ставя ногу на кровать, и тянется к чужой шаловливой руке. — Не трогай.

— Как тут не трогать, — на грани слышимости хрипит Арс, — если я уже вот-вот кончу.

Видимо, ему действительно удалось заласкать до предоргазменного состояния — Антон улыбается сам себе и обещает, что в следующий раз изучит Арсения ещё больше, зацелует каждый квадратный сантиметр, залюбит так, как никого никогда не любил.

Впрочем, так же можно и сказать в целом об Арсе, ещё ни в кого Антон так сильно не вмазывался. Он даже не ожидал, что может быть настолько нежным — быть может, в нём слишком долго копились эти чувства и только сейчас нашли выход?

В любом случае довольны оба, и, полностью уделяя своё внимание Арсению, Антон не чувствует себя недолюбленным, наоборот, совсем наоборот — реакция Арса на его действия лучше любой похвалы и стимуляции: то, как он стонет, как выгибается, дрожит и жмурится, сносит башню.

Всё-таки секс для него — это больше про чувства, чем про получение физического удовольствия.

Тем не менее эмоций на сегодня ему, кажется, достаточно, и дальше дрочки и недоминета заходить пока боязно, когда-нибудь потом — обязательно, но сегодня оба уже насытились. Поэтому Антон поднимается, надавливает на Арсовы колени, чтобы те прижались к матрасу, и садится на его бёдра.

Как же это охуенно, оказывается, сидеть на чужих бёдрах. На чужих мужских бёдрах. На Арсовых бёдрах.

Можно потереться сквозь трусы о чужой член, сжать своими ногами таз, наклониться и провести руками по крепкому телу — Антон тихо выдыхает и зажмуривается ненадолго, погружаясь по уши в эти ощущения. Под ладонями чувствуется мягкая кожа и небольшие кубики пресса, крепкая грудь и всё ещё стоящие соски, короткие волоски, ключицы с тонкой нежной кожей.

Не сдерживаясь, он тихо и коротко стонет, одновременно с этим проезжаясь по чужому паху.

— Анто-он, — зовёт его Арсений. — Сними уже эти блядские трусы и подрочи нам. Я не выдерживаю.

— Для этого придётся слезть…

— Да. А тебе так понравилось сидеть у меня на коленках? — ухмыляется Арс и кладёт свои руки поверх его. — Ничего, ещё будет возможность. Наверное.

— Почему «наверное»? — Антон открывает глаза и смотрит пристально и с вопросом.

— Ну… Если ты сбежишь утром, а потом мы снова будем делать вид, что ничего не было… Тогда возможности не будет, потому что я тебя не прощу.

Арсений смотрит почти не моргая, уверенно, но почему-то с таким отчаянием и невысказанной мольбой, что сердце сжимается в малюсенький комочек и стучит еле-еле, боясь нарушить образовавшуюся тишину.

— Арс, — Антон опирается о кровать и склоняется к его лицу, — я не убегу. Ни за что не убегу, я сам себя не прощу иначе. Узнав, что можно не как у нас было раньше — игнорирование, прятки по углам и всё такое, — а вот так, я не убегу.

— И это не из-за проклятья?

— Нет. Да и я про него даже забыл, если честно. Я… — на секунду запинается, — впервые, наверное, могу сказать это вслух и с полной уверенностью: я в тебя втрескался пиздец, не смогу уже без тебя.

Внутри всё замирает, потому что он в самом деле впервые говорит это с такой искренностью и таким откровением, да ещё и самому Арсению прямо в лицо — Антон перед ним душу свою выворачивает наизнанку. Но хранить в себе это больше невозможно и вообще бессмысленно — не после этой ночи.

— Втюрился, втрескался, вкрашился? — напевает Арсений.

— Именно так.

— Я рад.

Арс улыбается — нет — сияет, светит ярче любой звезды, и его лучи буквально согревают, растапливают многолетний лёд и каким-то образом скидывают с плеч тонну камней.

— А ты? — спрашивает Антон и закусывает губу. Стоять на локтях уже тяжело, но он будет терпеть, пока не получит ответ.

— И я тоже. Втрескался очень сильно, Шаст, — выдыхает Арсений и, положив руку на щёку, тянется за поцелуем — Шаст с радостью его дарит и через несколько секунд отрывается, садясь обратно на бёдра.

Сердце ликует и радостно скачет из стороны в сторону, и Антон вновь полностью разделяет это настроение.

— А как теперь вернуться к тому, на чём мы закончили?

Разговор по душам немного снизил градус.

— Очень просто, — лыбится Арс и резво запускает руку ему в трусы, обхватывая член.

— Блядский боже! — выдыхает Антон, подаваясь вперёд.

Становится так жарко, что хочется начать обмахиваться, — чужая ладонь так правильно гладит, что внутри всё переворачивается с каждым движением, руки трясутся, а в паху концентрируется лава. Её всё больше и больше, и в какой-то момент Антон не выдерживает, хватается за чужое запястье и отодвигает руку.

— Я сейчас кончу, — дрожащим голосом поясняет он свой жест.

— Хочешь вместе?

Арсений освобождает руку из цепкой хватки и кладёт её на тазовую косточку, мягко и непринуждённо поглаживая выпирающую часть.

— Да.

Пальцы начинают ползти к паху и проникают под резинку, оттягивая её вниз.

— Поправь, — коротко просит Арс, и Антона неожиданно мурашит от этих приказных ноток.

Это на самом деле невероятно: ему нравится и властный, и покорный Арсений, и мягкий, и упрямый — любой. Им ещё столько всего предстоит узнать друг о друге…

А пока Антон послушно перехватывает резинку и двумя руками стягивает трусы так, чтобы они не ползли обратно и не сильно мешали, — получается херово и только попытки с пятой, поскольку руки уже не слушаются, но всё-таки получается.

Арсений давит ему на поясницу, призывая немного наклониться и прижаться сильнее, так, чтобы их члены соприкоснулись, и Антон двигается, прислоняется — головка касается чужой, посылая не волну — цунами наслаждения по телу.

Он двигает на пробу бёдрами, чтобы кожа легко проехалась по коже, и от такой своеобразной стимуляции оргазм приближается на достаточно большой шаг. Это пиздец откровенно — вот так, без рук, одним только тазом двигать и приносить друг другу удовольствие.

Первым такой пытки не выдерживает Арс — без предисловий берёт в руку оба члена и медленно проводит, кожей накрывая головки, а затем снова выпуская из плена. Им бы сейчас смазку, поскольку естественной мало, но что есть — то есть.

Пальцами Антон сжимает простыню и крепко жмурится, не забывая при этом кусать внутреннюю сторону щёк — ему просто необходимо на что-то отвлекаться, а иначе уже через секунду кончит.

— Я скоро, — шепчет Арсений, мощно проводя ладонью по головкам.

Антон понимающе кивает и одну руку кладёт поверх Арсовой, направляя движения и увеличивая скорость — через какое-то время они начинают стонать примерно на одной громкости и нетерпеливо мычать. Он уже весь дрожит, кажется; живот напряжён, дыхание тяжёлое, а нижняя губа чуть-чуть кровоточит — прокусил-таки.

— Ар-рс, — практически рычит Антон, сжимая зубы и наклоняясь чуть ниже, чтобы опереться руками о кровать — самому держаться тяжело.

Арсений увеличивает напор и силу сжатия — больше не дразнится, как делал пару минут назад, периодически замедляясь.

— Арс! — это Антон скулит уже так высоко, что выше — только небоскрёбы в Сити.

Рука финально проезжается по головке, и сперма резко выстреливает: попадает немного на Арсову руку и много — на живот. Через несколько секунд кончает и Арсений, пачкаясь ещё сильнее.

Антон несколько десятков секунд просто сидит и пытается отдышаться — мощнее оргазма у него, кажется, не было. Ну, или было, но давно. Сейчас всё это не имеет никакого значения.

Он слезает с чужих бёдер и бессильно падает рядом, чувствуя, как сильно вспотел: по виску скатывается капелька, попадая в волосы, и в итоге впитывается в подушку. Стереть её не получается — тело лениво растекается по постели и отказывается двигаться.

— Шаст, салфетки есть? — тихо спрашивает Арсений, натягивая трусы.

— Вроде.

Кажется, в притащенном рюкзаке, где-то в кармане, должна быть пачка влажных салфеток. А может и нет… Хер его знает.

— Дашь?

— Дам.

— А салфетки? — улыбаясь, фыркает Арс и поворачивает к нему голову. — Достань, будь другом.

— Ага, другом, — хихикает Антон, но всё-таки пересиливает себя и поднимается с кровати, которая уже стала как магнит.

В рюкзаке, спустя минуту поисков, действительно обнаруживаются салфетки, причём достаточно новая пачка, и Шаст достаёт одну салфеточку — тянется к Арсению и сам лёгкими движениями вытирает всё, что они тут натворили. Морщится от яркой отдушки, но наклоняется и оставляет лёгкий поцелуй на животе чуть ниже пупка — там, где пузико мягкое.

Уже более-менее чистый Арс вытаскивает из его рук грязную салфетку и кидает в стоящую недалеко мусорку, после выключая мозолящий глаза свет.

— Ловко!

Арсений улыбается и двигается к нему — тянет руки и крепко обнимает под мышками, падая вместе с ним обратно на кровать. Он ласково трётся щекой о грудь и так и замирает в этой позе, согревая кожу своим тёплым дыханием.

Нежность…

— Шаст.

— Ау?

— Мы же поговорим завтра? — с надеждой спрашивает Арс и как будто на мгновение замирает в его руках.

— Конечно, мой хороший.

Антон сжимается и ещё сильнее его обнимает, точно в попытке укрыть от всего мира — его укрывать незачем, пока всё более-менее нормально, но… раз хочется, значит, надо делать. Подбородок удобно укладывается на чужую макушку, на которой образовалось какое-то воронье гнездо, а пальцы невесомо пробегаются по голым плечам, усыпанным родинками и веснушками — их не видно, но Антон помнит, что они есть.

Антон помнит про Арса всё и очень надеется, что узнает ещё больше — что Арсений позволит узнать. А он, в свою очередь, возможность упускать не будет; оба уже наупускались, с них хватит, пришло время сменить молчаливые переглядки и случайные касания на нормальные разговоры и долгие объятия с поцелуями. Пришло время отбросить трусость и сделать всё по красоте.

И решить проблему с заклятьем, разумеется, но это уже завтра. Сейчас — крепкие объятия, умиротворяющее сопение и долгожданный сон.