Это длилось уже час. Девушка сидела у окна, разглядывала парящих чаек и краем уха слушала речь мужчины, сидящего за столом. Что-то восторженное о Синдрии, короле Синбаде, мудрости которого страна обязана процветанию, и о многих других вещах. Нередко проскальзывали ничего не значащие фразы о магии и том, что волшебники — многоуважаемые люди, которые способны многое сделать для государства, в котором живут. Множество не особо связных, но зато полных восторга и благоговения слов. Но это совершенно не интересовало волшебницу.
— Скажите, — не особо задумываясь, Ямурайха прервала восторженную речь мужчины. — Как вы относитесь к животным?
— К… животным? — Гусейн смотрел на прелестнейшую девушку, слабо понимая, что той было от него нужно. В голове мужчины, который до этого столь восхищённо отзывался о магии, о волшебниках, о Синдрии, обо всём, что хоть немного могло помочь поддержать разговор, наступила абсолютная тишина. Все мысли в один миг словно испарились.
— Допустим… к котам. Как вы относитесь к котам? — В глазах Ямурайхи застыл вопрос. Как будто от ответа мужчины зависела судьба мира.
Медленно, очень медленно, это было видно по глазам, до торговца доходил смысл произнесённых слов. И как только он понял, что речь идёт о самых обычных животных, каких на улице полным полно, в голове вновь появились мысли. Гусейн облегчённо выдохнул.
— Женские… штучки… — Немного смущённо произнёс мужчина, потирая подбородок. Одобряющий кивок девушки заставил его продолжить. — У моей младшей сестры живёт кот. Когда спит, он милейшее существо.
Девушка рассмеялась, чисто и звонко, словно прохладный ручей разлился в жаркий полдень. И от этого смеха на душе у Гусейна стало так легко, что казалось, будто он, слегка погрузневший, сможет воспарить словно журавль.
— Знаете, а ведь у меня тоже живёт кот.
— Ямурайха, Синбад сказал отнести это тебе. Зелёная соль прибыла.
Занавеска послушно уплывает в сторону, сдвигаемая сильной, уверенной рукой. В комнату входит высокий мужчина. Он держит на плече огромную бочку, которая, кажется, совершенно его не смущает, хотя Гусейн от одного только её вида морщится.
— Ко-о-отик, — в голосе Ямурайхи звучит так много радости, будто она только что раскрыла секрет бессмертия. Девушка быстро поднимается, делает пару лёгких шагов и обнимает только что вошедшего. С удивлением Гусейн замечает в волосах мужчины уши, действительно чем-то напоминающие кошачьи. Из-за спины же выскальзывает пушистый хвост, мгновенно обвивающий талию хрупкой девушки.
— Масрур, познакомься, это Гусейн, торговец, прибывший сегодня утром к господину Синбаду. Уговаривает меня принять его приглашение и посетить их страну, — всё это Ямурайха произносит просто и в то же время, несколько растягивая слова, придавая им тем самым какой-то едва уловимый оттенок.
Сидящий у стола мужчина удостаивается лишь кивка, взгляд голубых глаз, полный счастья и какого-то особенного чувства, обращён на генерала с красными волосами. Он молча опускает на пол бочку. Масрур смотрит на радостную улыбку Ямурайхи, на прищуренные глаза, на её красивые руки, застывшие на его поясе, и только потом взгляд перемещается на только что представленного гостя.
Давным-давно существовали арены, где на обманчивом песке, зачастую багровом от крови, не на жизнь, а на смерть сражались гладиаторы. На солнце сверкали мечи, на сильных телах запекались в корки кровь и пот. Жуткое развлечение, от которого ныне осталось лишь жалкое подобие, ставшее больше красивой постановкой, чем жестокой схваткой.
Золотистые глаза смотрели холодно. Словно тот самый металл, мрачно сверкавший на арене. Гусейн судорожно сглотнул. В глазах мужчины, вошедшего в комнату, не читалось ничего хорошего. Или же… можно было уловить лишь одну мысль, обретающую в голове вполне себе понятные очертания, от которых разило могильным холодом. Почему-то торговец легко мог себе представить Масрура на арене. Абсолютно безжалостным. Смотрящим, как и сейчас, свысока. Готовым убить. Кажется, волшебница сказала «котик»? Торговец мог поклясться чем угодно, что меньше, чем тигром, назвать этого человека нельзя.
Где-то на задворках разума отчаянно бьётся мысль «он человек, человек, один из восьми генералов короля Синбада, его имя…», но страх сильнее. Сковывает тело. Рисует перед глазами образ животного. Сильного, неудержимого, готового в любую минуту разорвать противника в клочья. Сквозь пелену страха просачивается смех. Звонкий, чистый, искренний. Ямурайха совершенно незаметно отошла от генерала назад к столу.
Гусейн с трудом переводит взгляд на девушку. Та сидит, сжимая пальцами ткань юбки, и заливисто смеётся. Словно соловей. Словно родник в жаркий день. Словно рассыпавшийся по полу жемчуг из прекрасного ожерелья. Такая прекрасная и совершенно недоступная волшебница. Мужчина встаёт, что даётся ему не с первой попытки, что-то бессвязно бормочет, пытаясь поблагодарить за беседу, внимание и угощение. И уходит, пытаясь сохранить хоть каплю гордости, что ему совершенно не удаётся.
Масрур смотрит на девушку, которая от смеха уже согнулась пополам. Солнечные зайчики играют в лазурных волосах. Раковины, украшающие причёску, подрагивают. Чудесная и временами совершенно непонятная. Одним словом, совершенно волшебная. Впрочем, смех скоро стихает. Ямурайха поднимает лицо и на губах её вновь расцветает улыбка. Ладонью она легко вытирает выступившие от смеха слёзы.
— Ты опять напугал нашего гостя. Могу поспорить, что у него до вечера будут дрожать коленки.
— А ты вновь нашла себе развлечение, — пушистый, так похожий на кошачий, хвост едва заметно подрагивает. В конце концов, из всех генералов Масрур лучше всего умел прятать эмоции.
— Прости, прости! — Звучит искренне и потому подкупает. На неё совершенно нельзя злиться. Даже пытаться изображать обиду не получается. Голубые глаза похожи на мерцающие звёзды и завораживают.
Ямурайха вновь поднимается, в пару невесомых шагов преодолевает разделяющее их расстояние, и вновь обнимает мужчину. Так крепко, насколько позволяют хрупкие женские руки.
— Кто же знал, что даже после того как вернётся твой истинный облик, уши и хвост останутся ещё на какое-то время…
Она опять улыбается. Радостно, нежно и совершенно по-особенному. Так, как может улыбаться только она. И если сначала Масрур был недоволен разыгранным скучающей волшебницей представлением, то сейчас он не мог сказать ей и слова против.
— Может, ты всё-таки отрастишь бороду? — Голубые, сравнимые с чистым небом и бескрайним океаном, глаза смотрят лукаво.
— Нет, — звучит достаточно твёрдо. В который раз.
— Ну и ладно, ты и так хороший, такой, какой есть, — Ямурайха улыбается и вновь смеётся. — Большой котик.
Масрур легко поднимает девушку на руки и целует. Какой бы странной временами она не была, как бы сильно иногда ему не доставалось при её магических опытах, он всё-таки её любил. И особенно её улыбку и смех. И за них мужчина был готов простить любой каприз. Ямурайха же, поглощённая этим чувством, менялась в лучшую сторону. Как ей однажды сказала госпожа Сахель: «Когда человек любит и любим, то у него будто раскрываются крылья, это привлекает людей, которые раньше бы и не посмотрели в сторону этого человека».
И правда, волшебница оглядывалась на прошлую себя и с улыбкой думала, что все её прежние страхи были совершенно незначительными и пустыми. И то, что сейчас она могла свободно разговаривать с любым человеком на абсолютно любые темы, радовало её словно ребёнка. И теперь смешными, неловкими и неуклюжими казались ей уже не её собственные, а действия и слова тех людей, что обращали своё внимание на молодую волшебницу с сияющими глазами и прекрасной улыбкой.
Сама же Ямурайха в мыслях благодарила за всё, что происходило вокруг, своего личного котика, любовь которого и к которому позволила ей, наконец, обрести собственные крылья.