Нож входит в горло с отвратительной легкостью.

Четкое ровное движение бледной руки.

У крови — непередаваемый тяжелый запах. Как мокрый металл или подгнившие фрукты.

Се Лянь никогда его не чувствовал раньше. Может, только читал в книгах. Когда мужчина с перерезанным горлом падает перед ним на пол кухни, то он только смотрит. Как-то ошеломленно и растерянно. Собственные пальцы подрагивают и касаются горла, где у ключиц — лишь кривой мимолетный росчерк.

— Это о нем говорили всю неделю в городе. Сбежал из-под конвоя на пути в королевскую тюрьму, — Цзюнь У произносит это невыразительным голосом, сухо, словно констатируя очевидный факт.

«И правда очевидный», — думает Се Лянь. — «Только вот…»

Та же бледная рука, было повисшая безвольно вдоль тела, наконец, отмирает и небрежным движением бросает окровавленный нож под ноги Се Ляня. Другой такой — все еще в руке влезшего в дом преступника, который, скорее всего, хотел найти у них деньги, вещи и еду, но, вскрыв заднюю дверь, наткнулся на Се Ляня, который готовил поздний ужин. Почему он выбрал их дом? Следовало ожидать, раз они жили в нем только вдвоем. Узнать об этом в деревне — проще простого. Или же тот просто выбрал дом наугад. В окнах не горел свет, но они не спали, потому что господин Шэньу вернулся из поездки очень поздно, но ему всегда хватало и свечи, чтобы раздеться и принять ванну. Се Ляню на кухне тоже доставало света от огня в очаге.

Ту-дум.

Сердце в груди — словно замедленный отсчет.

«Этот человек… пытался убить меня».

Когда забравшийся мужчина увидел на кухне кого-то неспящего, то схватил со стола нож и стремительно прижал к его горлу. Се Лянь изначально не собирался кричать и даже был готов не мешать и позволить забрать из дома все, что тому нужно, чтобы не усугублять ситуацию и никто не пострадал. Однако… нож вжался в его кожу совсем не в предупреждении, а потом…

— Что с тобой такое?! — Се Лянь поднимает голову и встречает пронизывающий взгляд темных глаз, дрожащий свет от огня делает их еще более непроницаемыми, однако в выражении неожиданно не холод и даже не прохлада. — Разве у тебя раньше не было учителя по фехтованию? Тебя совсем не учили бороться? Да любой грязный мальчишка с улицы знает, что когда на него нападают, нужно изо всех сил пинаться и царапаться. Хотя бы так. Думаешь, ты лучше?

С каким-то странным чувством опустошения Се Лянь вдруг понимает, что это за выражение. Когда Цзюнь У говорил с ним раньше и произносил похожие слова — этот странный и непонятный человек, о чем он думает? — то в них была преувеличенно отеческая забота в сопровождении «приятных» улыбок и жесткого внимательного взгляда, словно издевка, но сейчас ни намека на это чувство нет…

— Бедный ребенок, — ровным усталым тоном, Цзюнь У выпрямляется, проводит тыльной стороной ладони, которая не выпачкана в крови, по лбу, смахивая волосы. Те распущены. Только сейчас Се Лянь обращает внимание, что они наполовину влажные, словно успели только впитать горячий пар от воды, и сам человек одет лишь в тонкий нижний халат, оправленный небрежно и прилипший к телу. — Ты так и не смог отрастить себе зубы. А без зубов в этом мире — очень сложно прожить. Если не уметь кусаться… Думаешь, кто-то станет тебя жалеть?

«Ах да, вокруг дома же стоит сигнальный барьер…» — рассеянно мелькает в голове мысль.

Разочарование. Цзюнь У смотрит на него с разочарованием. Уродливое болезненное выражение.

Се Лянь:

— …

— Так и будешь стоять? — со вздохом откинув в сторону мешающий под ногами длинный подол, Цзюнь У хватает под руки мертвеца и приподнимает его. — Берись, я один не потащу его.

Сердце в груди, отсчитывающее удары до чего-то — чего? — словно останавливается.

***

Они хоронят тело в лесу за задним двором. Очень удачно, что их дом — в отдалении от других, потому что находится на небольшом холме и с одной стороны огражден деревьями, а с другой — рекой.

Когда они заканчивают, ночь уже опускается густая и тихая настолько, что собственное дыхание теряется в ней. Над головой — такая яркая россыпь звезд, что голова кружится. Се Лянь смотрит на них и в самом деле задыхается, когда останавливается посреди садовой дорожки и отрясает руки. На коже до сих пор — холодное липкое ощущение мертвого тела и влажность земли.

Но почему-то его беспокоит вовсе не чужая смерть. Наверное, должна, но не нет. Он опускает голову и смотрит на окна бывшей гостевой комнаты на втором этаже. Сейчас она принадлежит одному человеку.

Се Лянь вновь думает о том, что Цзюнь У — капризный и изнеженный? — поздно встает, обожая поспать подольше, но еще…

Не реже Се Лянь не видит его целыми днями, потому что тот минимум дважды в месяц уезжает в столицу, чтобы проверить семейные прилавки и качество работы наемных людей. А если находится тут, то ежедневно на несколько часов запирается в кабинете, разбирая документы, связанные с управлением деревней, и просьбы людей, которые приходят, в том числе, и лично. И всегда уходит к себе сразу после ужина, оставляя Се Ляня убрать все со стола. Он не ложится, потому что в окнах долго не гаснет свет, но не выходит и ничего не просит больше.

На удивление… после смерти отца положение их дома не рушится окончательно, а наоборот выправляется. Господин Шэньу жестко избавляется от старых связей отца, которые считает «ненужными и устаревшими» — не беспокоится ни о сплетнях, ни об угрозах «оскорбленных» им при этом людей, — и заводит новые. У него твердая уверенная хватка. Деревня процветает, и Се Лянь чувствует облегчение и растерянность. Он не думает, что Цзюнь У нравятся все эти люди в ней, но почему-то тот берет на себя ответственность.

Даже если слуги в дом так и не возвращаются, что оставляет всю домашнюю работу на Се Ляне. Тот невольно вспоминает слова: «Твой отец просил только денег, чтобы его «семейное» дело не пропало окончательно и чтобы кто-то позаботился о его бедном сыне».

«Он убил этого человека за меня».

Смятение. Растерянность. Се Лянь чувствует себя внезапно очень маленьким и потерянным, потому что не знает, что думать. Его черно-белый мир разбивается от одного не сомневающегося росчерка кухонного ножа по чужому горлу. Нет, чужая смерть не беспокоит его так сильно, как должна бы. Он ведь сам… едва не умер, да? Если бы только…

Пальцы невольно вновь касаются неровного пореза у горла, а взгляд опускается и обводит сад вокруг. Розы… пожелтели и засохли. В этом году расцвело всего несколько бутонов. Самых упрямых и стойких. Но, в конце концов, как бы Се Лянь ни старался, он не умеет ухаживать за розами. У его матери получалось, старый садовник еще поддерживал ее старания много лет, но… Взгляд становится каким-то мутным и расплывчатым. Се Лянь качает головой и опускает руку, которой потянулся, чтобы дотронуться до сухих колючих стеблей. Вместо этого он вдруг касается кончиками пальцев пространства над забором возле кустов, и оно на мгновение колеблется, словно потревоженная водная гладь, бледные голубые искры вспыхивают на ее поверхности в ночи, словно звезды спускаются с неба на землю, и гаснут, стоит убрать пальцы.

Сигнальный барьер вокруг дома, да. Чтобы его коснуться, нужно знать, как и где дотрагиваться. Се Лянь знает, потому что когда господин Шэньу только появился в их доме и настраивал его, то показал. Но сам Се Лянь никогда не изучал даже основ заклинательства. Только слышал. Это редкий талант в их мире.

Он впервые думает: «Это так удивительно», — и впервые стыдится сам себя. Он никогда раньше не задумывался об этом? С первого дня, как этот человек перешагнул порог их дома, Се Лянь относился к нему враждебно. Даже если улыбался и не позволял себе грубости. На самом деле он хотел крикнуть: «Убирайся вон, не смей оставаться здесь». И по правде эта фраза заканчивалась так: «…потому что если ты останешься, то все рухнет». Но все рухнуло само по себе, и Цзюнь У тут был совсем ни при чем.

«Но такое на самом деле происходит в жизни. Чаще, чем ты думаешь».

На кухне на очаге все еще варится суп. Только вот Се Лянь не убрал его вовремя, когда в дом проникли, а еще от испуга просыпал соль. Се Лянь зачерпывает немного ложкой и делает глоток. Невкусно. Солено, бульон почти весь выкипел, и овощи переварились. Даже мясо с трудом жуется.

Отец рассказывал, что мама часто пыталась что-то приготовить сама, но у нее не получалось. И, даже если под присмотром их повара вроде бы все шло хорошо, в итоге она либо переваривала, либо блюда обязательно подгорали. Се Лянь помнит, как однажды в детстве во время простуды нежные ласковые руки кормили его горькой комковатой кашей.

Кап.

Соленая капля скатывается по лицу и падает в кастрюлю. Ложка во рту обжигает язык, и Се Лянь кусает ее сильнее, жмурясь. Слезы текут сами собой.

Он вдруг понимает, что никогда, стоило ему немного повзрослеть и начать понимать происходящее, не оплакивал мать, а момент ее смерти — мутное пятно в памяти, и он не помнит, как вообще его пережил. И по отцу он тоже по-настоящему не плакал. В те дни одного присутствия поблизости господина Шэньу — спокойного, сдержанного и четко раздающего все нужные распоряжения о похоронах — хватало, чтобы превратить скорбь в тихо тлеющий гнев. А потом было еще много хлопот, связанных с передачей семейных дел, много связанных с этим мелких поручений от Цзюнь У, по которым Се Лянь бегал по всей деревне и городу — и не очень мелких, потому что он даже провел две недели в поле, помогая собирать урожай с рисовых полей, — затем его постепенно стали нагружать домашними хлопотами и…

Только сейчас, когда прошел целый год с того дня, он впервые смог заплакать.

«Родители умирают, а дети взрослеют. Взрослей».

Ах, он ведь никогда на самом деле и не хотел по-настоящему услышать этого человека…