Окружили.
Морана остановилась, выдохнула и замерла посреди поляны. Лаяли псы, ржали кони, перекрикивались люди. Марьяна напуганно жалась к ней, цеплялась за юбку, со страхом всматриваясь в сумерки вечера и горящие факелы.
— Тетушка Мора…
Морана жестом заставила племянницу замолчать. Тряхнула головой. Коса, длинная, чуть растрепанная, концом своим по траве мазнула, о бедро ударилась, задевая ножны с кинжалом.
Марьяна прижалась крепче к тетке, с опаской озираясь, но чуть успокоилась, когда родная рука, пахнущая травами, скользнула по голове, огладила толстую девичью косу и выбившуюся прядь за ухо заправила.
— Не бойся, Марьяшка. Пока я жива, никто тебя не тронет, маленькая княжна.
Морана же руки опустила, давая длинным рукавам, узорами расшитым, запястья скрыть, замерла, гордо плечи расправив, и обернулась туда, откуда и должен был прийти зачинщик охоты на них.
Из-под сени деревьев выступил мужчина верхом на гнедом коне. Спешился, плащ, соболем обитый, за спину откинул и поклонился.
— Здравье тебе, Морана, дочь Марьина.
— И тебе не хворать, княже, — Морана хмыкнула, голову вскинула и глаза синие прищурила. — Зачем пожаловал?
— То ты не знаешь, ведьма. За своею кровью пришел. Марьяну-княжну домой забрать, в свой терем.
Морана фыркнула, руку на кинжал положила. Коса длинная качнулась, вслед за головой следуя, по траве цветущей мазнула, невольно взгляд чужой привлекая, завораживая.
Длинна коса да добра. С кулак богатырский толщиной. Да и ведьма сама краса — заглядишься. Роста небольшого да фигурой статная, ладная. Загорелая да с глазами глубокими, синими, колдовскими. Такую хоть в рубаху замызганную обряди, хоть в соболя княжеские — хороша девица!
Коса темно-русая в свете факелов разными цветами рыжего отливает, искрами медными разбегается, чарует.
— А что же ты, княже, раньше-то за своей кровью не пришел? — Морана усмехнулась. — Аль дорогу к нам забыл? Как сестрицу мою портить да в уши ей о любви клятвы говорить, дорогу ты помнил, а как дитя ей заделал, так и внезапно запамятовал.
Вздрогнула Марьяна, и Морана поспешила ей на плечо свою руку уронить, успокаивая. Помнила девчонка свою мать, что разума лишилась с тоски по отцу ее, предательства не пережила. Пусть мала была, да запомнила, как Мирослава угасала — медленно и мучительно. Ни дочь ее, ни сестра родная не радовали и вкуса к жизни вернуть так и не смогли. Все сидела у окошка да ждала своего княжича, что так и не приехал. Так и угасла в зимний вечер — не дождалась.
Тень упала на лицо князя, хмурым стал он.
— Не приходил, значит, так надо было.
— Как и обещания обещать и не выполнять да на другой жениться? — фыркнула Морана.
— Молчи, ведьма!
— А вот и не стану! — Морана топнула ногой. — Не я к тебе на порог с мечом пришла да с намерениями подлыми. Не тебе меня и затыкать!
— Отдай мне дочь!
— Не отдам! — ведьма щурится. — Думаешь, не знаю я, что тебе не она нужна, а силы ее колдовские? Дождался, когда девчонка у меня обучится да подрастет, и пришел сливки со всех крынок собирать? Не бывать этому! Никогда наш род ни под чью дудку не плясал и под твою тоже плясать не будет. Уходи, князь, забудь дорогу в мои леса и болота. Дам тебе уйти лишь раз, так как сестра за тебя просила, но коли не уйдешь, не жди пощады.
— Да что ты сделаешь, ведьма? Ты окружена и бежать тебе некуда!
Улыбнулась Морана. Лихо да с забавою нехорошей, рукой махнула, что-то рассыпала и рассмеялась звонко. Пяткой в сапожке о землю ударила и Марьяну за руку схватила да растаяла в невесть откуда взявшемся тумане. Вздрогнул князь, за голову схватился, что болью пронзило, задышал глубоко, застонал, чувствуя запах болотный, да заморгал одурманенный. Заозирался. Подернулась дымкой-маревом поляна, и с ужасом обнаружил он, что стоит посреди болота на кочке. Спали тишина и морок. Закружилась голова, и рухнул князь на колени, прямо в заросли багульника.
Люди, кони, огни факелов да болот. Звуки и крики. Все смешалось. А ведьмы и ее воспитанницы как не бывало.
Долго плутал князь со своей дружиной. Много сгинуло в болотах тех, но кто вернулся, больше к ведьме соваться не хотел. Кружила ведьма, с кикиморами и болотниками, с лешаком договорившись, блудить заставляла, страху нагоняла. А после — пропала. Заросла тропинка к ведьминому дому, расползлось болото, и люди поговаривать начали, что нечистая сила, которую ведьма гоняла да в ежовых рукавицах держала, совсем распустилась и людей бояться перестала.
Сгинула ведьма да ее воспитанница. Пропала.
***
Ох и тяжко было Моране. В болота она недобрых-то заманила, одурманила, закружила, да только сама бы не выбралась уж. Устала она от погони да колдовства и морока. Ворожила-заворожила, заморочила. Много сил потратила.
Чуяла Морана, что не дадут им житья с племянницей боле. Не князь, так другие за колдовством придут. И спрятаться-то ей несложно, в леса да болота уйти, только догонит ее людская молва и там. Уж слишком громко ее имя было и силою своей она славилась.
Устала ведьма от своего дома охотников отваживать. Надоело. И ладно, она-то отбиться может, а Марьяна еще совсем дитя неразумное, любо ей бегать да не оглядываться. Мирослава такая же была, в сети любовные угодила да сама себя сгубила. Люди хитры, затейливы.
Хитер был и княже, хотел к магии пристраститься, да только Мирослава хорошо обучена, хоть и юна была, глупа. Секреты не выдавала. Но все равно шепнула, что дочки ее ведьмами будут.
Хотела Морана отомстить Всеславу, да только сестра заступилась. На коленях молила и просила не трогать его. Любила…
Эта же любовь ее и сгубила. И сиротой дочь ее оставила.
— Ох, Морана-краса, все тебе на месте не сидится, — болотник хлопнул по кочке и недовольно покосился своими большими глазами. Шуганул змею прямо из-под ног Мораны.
Вздохнула ведьма, плечами повела да поправила задремавшую на закорках племянницу. Маленькая ведьма давно утомилась. И так хорошо держалась, пока они по лесу блудили да ворогов в болота сманивали.
— Да я бы рада, Хозяин Болот, только не дают мне покоя, — вздохнула ведьма. — Идут по следам моим беды да все никак не отстанут.
— Дела, — почесал брюхо дух. — Сюда не ступай, ведьма, сгинешь.
— Спасибо.
— Та не за что, — нечисть фыркнула-булькнула. Болотник шагнул и прямо в трясину по пояс провалился, рядом поплыл неспешно. — Ты иди. Не бойся, тропка крепкая — не сгинешь. А я рядом, своим путем. Мне, вишь, так сподручнее.
Булькало, вздыхало болото. Квакали лягушки.
Вздохнула Морана. Устали руки и ноги, да путь еще долог.
— Что с князем-то?
— Да что с ним будет? Жинка моя развлечется да отпустит. А вот его дружину — это уж как ей в угоду будет, — болотник улыбнулся. Рожа его искривилась. — Она у меня, знаешь, какая? Озорница! А как пляшет!
Улыбку ведьма сдержать не смогла. Отвлеклась и едва не оступилась. Болотник мигом среагировал, ладонь свою широкую под ее сапожок подставил, не дал провалиться и головой покачал.
— Красавица — жинка твоя, да?
— Не в обиду тебе будет сказано, ведьма, но покрасивши вашего людского и колдовского рода.
Развеселил ее болотный дух. Ну, у каждого свой взгляд на вещи.
Морана была красива. Знала это девица и пользоваться не брезговала. Очаровать, заманить, обмануть. Падки мужики на девичью красу, а женщины на чувство зависти и ревности отзывчивы.
Моложе была, так шалила и лиходействовала, с ума сводила простой люд ради забавы, а потом мудрости набралась и забросила. Не до забав ей стало.
— Уйти бы, — выдохнула ведьма с тоской. — Туда, где бы не знали меня и род мой. Туда, где не тревожили бы и в покое оставили. Устала я, болотник. Не дают нам житья. Куда ни пойдем, везде за нами идут жадные до нашей силы. А там, к закату, слыхал, что делается? Другой бог по земле ступает и кровью умывается. Горят на кострах невинные девицы. Обвиняют их в черном колдовстве да в злодеяниях. Язычниками и еретиками нас зовут. Будто не знают, что богам мы никаким не служим, кроме Матери-Земли, что порождает и забирает.
— Слыхал я. Слухами земля полнится. Уже и на наших землях о распятом боге говорят. Супротив нас люд настраивают. Мы, может, и нечисть, но зря зло не творим, по деяниям и сердцам человеческим судим, — вздохнул болотный дух и на секунду в трясину окунулся, да вновь всплыл. — Люди все чаще в наши земли стали захаживать. Так ладно, если бы приходили как гости — как хозяева приходят. Лес вырубают, Леших не слушают. Раньше коль пришли, дары принесли, так Лешак все деревья, что рубить можно, укажет, еще и поможет, а сейчас они его уже и не слушают. Вот, недавно за рекой дубраву вырубили, молодые дубки такие славные были. Ох и горевал Лешак, ох и проклинал! Разозлили его, так он всех этих лиходеев в лес заманил да погубил.
— А на меня наговорили потом, — покачала головой Морана.
Болотник махнул лапой и забулькал, погрузившись по самые глаза в топь.
Заворочалась на спине чумазая Марьяна. Сквозь сон что-то проговорила, уткнулась носом в шею Мораны. Длинная рыжая коса качнулась. Улыбнулась невольно ведьма ласково.
Двенадцать зим девчонке. Уж скоро совсем взрослая станет.
Редкой красой Мать-Земля наделила Марьяну помимо колдовской силы. Огненные волосы ей от прадеда пришли, пожаром осенним разгорелись, всполохами, что среди листвы зеленой далеко видать. Кожей белой, нежной, с поцелуями солнечными на любопытном носу. И глаза зеленью колдовской напитались.
Еще совсем ребенком была, а вслед ее кудрям огненным люди оборачивались. Сама Морана огнем венчана не была. Ей только крохи меди в волосы достались да темно-русый цвет. Кожа тоже белым-бела, только без солнечных поцелуев. А глаза синие-синие, не зелень колдовская, а таинственная озерная глубь.
Вслед Моране тоже оборачивались. На косу ниже колена заглядывались да диву давались. Густой волос у нее был, тяжелый. Не каждая такое богатство на голове удержать могла, но Морана хитрости знала. Как гребешком косу расчесывала и заплетала, так и шептала да заговаривала. Плела по-особому, сквозь пальцы пряди шелковые пропуская. Отвары из душистых трав, золу заваривала и водой этой волосы омывала.
Ленты заговоренные вплетала. Легка коса была и послушна. Не чувствовала тяжести ее Морана.
А замуж так и не вышла. Не дрогнуло ее сердце ни разу. А уж после того, что с сестрицей старшей случилось, так отворотило ее от мужчин, поселило в ней недоверие.
Век ведьмовской долог. Может, встретит еще по сердцу милого, а может, так одна и останется. Тоже невелика печаль, Марьяна род их, ежели что, продолжит и знания сохранит.
— Знаешь, Морана-девица, колдовских дел мастерица, — болотник окликнул задумчивую ведьму, вынырнув из трясины. — Знаю я дорожку одну туда, где тебя и Марьяну никто не найдет. Далеки те земли. Нездешние.
— И что же это за земли? — Морана заинтересованно посмотрела на нечисть.
— Мы, духи, живем другой жизнью. Доступны нам пути. Да ты и сама знаешь, ведьма. Глубоко внизу есть путь-дорога в мир иной и далекий. Да не в один.
— Знаю о тех путях, да только я пусть и ведьма, но все же человек, — усмехнулась женщина. — Нет мне дороги в те места, о которых ты толкуешь.
— Ну, это если проводника годного не найдешь. А коли найдешь, так и в другой мир попадешь.
— Еще скажи, что сам проводить хочешь? — недоверчиво фыркнула Морана.
— А если и хочу? Не согласишься, а? Не доверишься?
Остановилась Морана, замерла. Другой мир, где все можно сначала начать. Неведомые доселе места повидать.
— С чего такая милость, а, болотник? Уж не зло ты задумал?
— Да тьфу на тебя, ведьма! Я не враг себе, чтобы тебя в вороги наживать. Не хочешь как хочешь, я же не настаиваю!
— Плата?
Болотник осекся, моргнул своими водяными глазами и расплылся в зубастой улыбке.
— Косу твою в уплату хочу.
Рассмеялась Морана, глянула на духа и качнула головой, тревожа Марьяну. Заворочалась Марьяна, а старшая поспешила сонный заговор нашептать.
— Обойдешься. Многого просишь. Косу ему. Ишь что выдумал! Не настолько я отчаялась, чтобы косы стричь и силой своей раскидываться!
— Ну, попробовать-то можно было, — заворчал болотник. — Ладно. Ладно! Отдай мне свои бусы жемчужные, заморские да заговоренные. Жинке своей подарю, а тебя по тайной тропе проведу.
Задумалась Морана ненадолго, а спустя время едва слышно шепнула. Расстегнулась серебряная застежка на бусах. Скатились они с шеи и под ноги ей упали, прямо у грязного подола ее платья. Подхватил болотник бусы заговоренные да тут же спрятал от печального взора Мораны. Мамин подарок…
— Что же, плату ты получил.
Болотник оскалился в зубастой и довольной улыбке, после чего нахмурился.
— Путь короткий будет. И в какой из миров ты попадешь, мне неведомо, но одно скажу. Если не хочешь свою девчонку потерять, держи ее как можно крепче.
— Разбудить?
— Не стоит. Пусть спит, — качнул головой дух. После чего откуда-то из-под трясины вытащил мокрую склизкую веревку, из водорослей сплетенную. Бросил ей под ноги. Взвилась веревка, опоясала, обмотала, друг к другу ведьм привязала накрепко. — Не бойся. Не порвется. Водяной такими на дно все утянет. Даже корабли.
— И что мне делать?
— Не бояться. И не вырываться. Ах да, ты-то мне заплатила, а плата за переход другая. Каждая по-своему заплатит. А теперь, Морана-ведьма, пусть путь твой будет легок.
Схватил дух ее за ногу и дернул резко вниз, утаскивая в болото. Не успела Морана и моргнуть, как закружился мир, сомкнулась над головой вода и потянуло куда-то, завертело. Растерялась ведьма, испугалась, и только прекрасная, неземная песня вырвала ее из плена страха. Рванула в ее сторону ведьма всей своей сутью, взывая к Матери-Земле, и на мгновение почувствовала чей-то взгляд. Ласковый и теплый. И будто подхватил кто-то ее и потянул в сторону прекрасной песни.
— Я — Йаванна, — шепнули ей. И толкнули дальше.
Вынырнула Морана среди камышей, на ногах не удержалась и шлепнулась в мелководье. Намокло платье. Развязалась веревка болотника, закашлялась испуганно проснувшаяся Марьяна.
— Тетя Мора!
Сплюнув болотную воду, Морана хотела было выругаться, но… с губ не сорвалось громкого звонкого голоса. Лишь шепот. Мягкий шелест слов.
Платой Мораны был ее голос. Прекрасный и чудный голос, что зачаровывал своими песнями. Обернулась поспешно, выискивая в племяннице изменения, и замерла. Чистая белая кожа. Поцелуи солнца, что украшали все ее тело, от лица, плеч и спины до маленьких стоп, пропали, оставляя лишь белую-белую кожу.
Видать, приглянулись они здешней Матери-Земле. Как и ее голос.
Могло быть и хуже.
— Тетя Мора!
— Тише, Марьяна, — шепнула Морана.
— Где мы?
— Далеко, Марьяна. Очень далеко.
Сквозь заросли пробивались лучи закатного солнца. За камышом отбрасывала блики широкая река. Ведьма встала и направилась к берегу. Юбка липла к ногам, затрудняя движение.
Перед ними раскинулась река, широкая и довольно быстрая.
— Тетушка?
Морана не ответила, прислушиваясь.
По правую руку от нее раскинулись высокие горы. С левой стороны текла река, и если Моране не изменяли ее предчувствия, то там находился лес. Жить у реки, конечно, было очень хорошим решением, но слишком уж просторным и открытым было место, да леса ей были привычны.
— Устала?
— Потерплю.
— А я уже нет.
Усталость была слишком сильна. Можно бы отправиться разведать местность, но это было глупостью. Кто их знает, эти чужие земли. Лучше опасности встречать сытой и отдохнувшей.
В запасе у них было вяленое мясо. Под костерок они нашли несколько поломанных кустарников. Вытащив кинжал из ножен, Морана зашептала заговоры, отводя чужой взгляд, наводя мороки и пряча следы их пребывания, обошла их с Марьяной стоянку, прочерчивая оградительный круг. Стоило разгореться костру, как она вытряхнула из запоясного мешочка подмоченный сушеный багульник и, недовольно покачав головой, кинула его в огонь. Дым и запах поплыли над костром. Ведьма отмахнулась, в ладонь ароматный дым собрала да в сторону оградительного круга раздула, отпугивая незваных нечистых гостей. Пусть кинжал добротно зачарован и заговорен да на огне закален, настоями трав и ядов пропитан, но рисковать не хотелось.
— Это ведь не наши земли.
— Верно, — вздохнула Морана. — Это совсем не наши земли. И дороги назад у нас нет.
— И теперь?..
— А что теперь? Жить будем. Тихо-мирно да молчком. Негоже здешним знать о нас. Не стоит искушать и пугать.
— Две одинокие девицы. Разве это уже не странно?
— Если видеть нас не будут, то чего же странного? Уйдем как можно дальше от тех, кто здесь живет. Или вообще путешествовать будем. Но как только ты подрастешь немного.
Марьяна, подобравшаяся под бок к Моране, прижалась, обняла ее за талию и спряталась под ее плащом в поисках тепла и утешения. Растрепанная рыжая коса горела в свете пламени костра огнем.
Ухватила ведьма рыжую косу, шнурок расплела и пряди аккуратно начала распутывать. Растрепалась коса, разлохматилась. Вытащила Морана гребень, и Марьяна тут же под руки ей нырнула в поисках нехитрой ласки, давая волосы расчесать.
— Раньше ты пела, — тихо шепнула маленькая ведьма.
— Видимо, теперь ты будешь запевать, — грустно улыбнулась Морана. Кончики волос подхватила и с них начала.
Не боялась она, что услышат их и найдут. Земля, что сил ведьмам давала, отзывалась охотно, радостно. Будто только и ждала, когда ее попросят о помощи.
Неуверенный тонкий голос затянул песню. Улыбалась Морана, расчесывая и косу хитрую заплетая, заговоры шепча.
Ты расти коса до пояса, до пят.
Все волоски да в ровный ряд.
Силу храни, от врагов береги…
Спала крепко Марьяна, укутавшись в плащах, и не видела, не слышала из-за сна, старшей ведьмой навеянного, как мимо их стоянки промчались звери страшные, на волков похожие, с всадниками, от которых смрадом и тьмой дохнуло. Неслась стая, загоняла потрепанного огромного медведя.
Стояла Морана, заговор шептала и со следа стаю сбивала, зверю раненому помогая, но за круг так и не вышла. Сунула руку в прогоревший костер, сгребла горячую золу с песком и бросила, сбивая с толку звериный нюх. В глаза и глотки пыль забилась, не до погони стало им.
Только заря занялась, так покинули берега реки неизвестные всадники. Подхватила Морана свой кинжал заговоренный. Плащ поправила на племяннице и за круг ступила. Взрыта, истоптана была земля сбитыми с толку зверями и их всадниками. Но недолго внимание ее на этом задержалось. Шла она туда, где болью и страданиями тянуло. Крутой каменистый берег был, спускаться трудно, но все же спустилась она к самой воде и увидела на камнях лежащего большого человека.
— Оборотень, — выдохнула ведьма.
Все его истощенное тело было в ранах. Рваные от зубов, режущие от мечей, и даже где-то торчали наконечники стрел.
Беспомощен был представитель могучего народа. Осторожно опустилась Морана рядом с мужчиной, гриву спутанных грязных волос с лица отвела.
Если не вмешается — погибнет.
— Что же, от добра добра не ищут.
***
— Не суетись, Марьяна, — осадила Морана племянницу. — Лучше помоги мне.
Не было у Мораны под рукой ничего, в чем можно воду вскипятить и отваров наделать. В ближайших окрестностях травы целебные хоть и нашлись, да все не те. Отварами лечебными быстрее бы вышло, а так…
Марьяна придержала голову оборотню, пока сама Морана зачерпнула в широкий лист лопуха, благо он любит расти на берегах, чистой воды из реки и поднесла осторожно к мужчине. Тонкой струей влила она в рот воду оборотню, не переставая заговоры читать да гладить ему горло, чтобы сглотнул.
Тяжелым был оборотень. Не было у Мораны ни ткани для перевязки, ни мазей нужных. Да и иглы никакой с нитью, чтобы раны стянуть. Бежали они с Марьяной в спешке из дома, ничего не беря с собой, что могло их бег замедлить. Вот теперь и обходись тем, что есть.
Лежак сделали, из чего пришлось. С трудом от воды недалеко раненого отволокли, место оградили от незваных гостей и принялись врачевать. Те же листья лопуха вместо повязок пошли. Промывали раны долго. Кровь останавливали, когда вынимали наконечники стрел. И две ночи Морана не спала, смерть от незнакомца отворачивала. Шептала, раны заговаривала, боль отводила, голову тяжелую на колени свои уложив. Втирала кашицы из трав и всю свою силу призывала и знания, шепотом напевая, навевая безболезненные сны.
Неохотно раны стягивались. А уж как морщилась сама ведьма, яд мерзкий почуяв. Обмакивала пальцы в отравленную кровь, пробовала да искала нужную траву, отплевываясь от привкуса сладостно-горькой гнили.
Марьяшка крутилась рядом. Ловила неловко рыбешку да лягушек. Жгла костер, запекала найденную нехитрую еду на камнях, на которых огненные знаки нацарапала. Вот уж кто с огнем был особо дружен. Травы носила да воду. Под руку не лезла, а когда нужно, подменяла да помогала. Вместе мерзкий яд они из ран и крови выгоняли.
Мучился оборотень, корчился от боли так, что пришлось Моране его по голове стукнуть да заговором закрепить результат. Чтоб боли не чуял.
На третий день прошла горячка. Успокоился, в сон целебный провалился. Морана же долго оборванные цепи на его исхудавших запястьях и щиколотках изучала, после чего зло выругалась, пальцами по железу стукнула, письмена ей неизвестные силой напитывая и приказывая замку открыться. И как только спали цепи, так она их с трудом с земли собрала и яростно в реку зашвырнула. Так далеко, как только сумела.
— Он… в плену был? — тихо спросила Марьяна.
— Рабом.
— Его били, — шепотом проговорила маленькая ведьма, проводя по свежим, уже затянувшимся шрамам от кнута. — За что?
— Зачастую ни за что, Марьяна. Такова природа разумных существ. Жажда и жадность.
Оборотень очнулся на пятый день и напугал Марьяну до визга. И как и боялась Морана, говорили они на абсолютно разных наречиях. Догадки у нее и раньше были, так как тех всадников на волкоподобных существах она так и не смогла понять.
Рычащим, громоподобным голосом мужчина, положив руку себе на грудь, глухо пророкотал, когда они с трудом смогли прийти к подобию мира:
— Беорн.
— Морана, — склонила голову ведьма. — Марьяна.
Человек с сутью зверя кивнул.
Что же. От добра добра не ищут, но Морана с облегчением выдохнула. Не враги. А, быть может, даже союзники. Уже хоть что-то.
********
— А что там за дом? — светловолосый гном вопросительно вскинул голову к хозяину этих мест и поежился под тяжелым взглядом человека-медведя.
— Не думаю, что это твое дело, гном, — пророкотал оборотень.
Кили толкнул в бок брата и поиграл бровями с намеком, как только хозяин дома отвернулся.
— Пошли глянем?
— Я бы не советовал, — гномы вздрогнули. — Хозяева его не особо приветливы к чужакам.
Фили снова посмотрел в сторону дома, что стоял подальше на холме, и прищурился. Тот казался пустым и ничем не примечательным.
— Эх, интересно просто, — Кили подкинул кинжал, играясь. Успев немного передохнуть после того забега от орков и гоблинов, молодой гном заскучал.
Беорн на это хмыкнул, но ничего не сказал.
— Эй, молодежь, а ну-ка давай-ка к колодцу и баню топить!
— Баня? Баня это хорошо!
***
Морана выдохнула и прищурилась. Поднимающийся дымок свидетельствовал о том, что Беорн уже дома и, видимо, топит баню. Марьяна, что сонно позевывала верхом на лошади, улыбалась солнцу. Поход в Ирисную низину был крайне удачен. Травами, что можно было найти только на болотах, забили все возможные сумки. В этот раз они не прогадали и выехали заранее, перед самым цветом. И пусть три месяца пришлось провести на болотах, чтобы собрать все необходимое, это того стоило.
Морана поплотнее запахнула плащ. Осень уже вступила в свои права — стало холодать. На пустыре это особенно чувствовалось.
— Тетушка, — Марьяна играючи перекинула Моране румяное яблоко и нетерпеливо поерзала в седле.
— Соскучилась?
— Есть такое.
Морана хмыкнула. Она тоже соскучилась.
Беорн за пятьдесят лет дружбы стал слишком родным. Их соединяло многое. От спасенных не раз друг другу жизней до преодоления чуждых наречий. Они вместе строили дом, закладывали свое тихое место, где жили, не зная забот.
Он был словно старший брат и заботился о них, как о младших сестрах, и они отвечали ему тем же.
Он помогал строить им дом, добыл им варга, чей череп закопан в землю и теперь незримо охраняет границу владений Мораны. Она рассыпала семена крапивы вдоль забора, клала полынь под порог своего дома и под порог дома Беорна. Она заговаривала ему кузню и обводила границу его владений чарами. Они были добрыми соседями и добрыми друзьями. И так же любили животных, лечили и спасали их, давая им дом.
А уж какая у них славная баня и колодец с чистейшей водой! И помощников всегда хватает.
Тихое место. Любимое. Дом.
— А давай галопом? — нетерпеливо поерзала Марьяна.
— А давай, — решает Морана и наклоняется к уху своего вороного. — Лети, Уголек!
Смеется рыжая девица. Хохочет заразительно, и только коса мелькает впереди. Морана тоже не отстает, посмеивается тихонько и заговором себе дорожку стелет, небольшим обманом промышляет.
— Беорн! — хохочет Марьяна, лихо влетая за ограду со смехом, легким прыжком слезая со своего скакуна, и взвизгивает испуганно, лицо, вмиг покрасневшее, закрывает, спиной поворачивается смущенная.
Морана, заслышав голоса чужие да мужские, въезжает следом, цепким взглядом осматривая двор и… гномов, что прикрылись кто чем мог. Кто веником, кто тазом, тормозит Уголька и хмыкает.
— Поделом, — ехидничает ведьма. — Нечего сломя голову нестись. Не раз тебе говорено было, Марьяна!
Юная ведьма прячет пунцовое лицо в ладонях, и Морана видит, как пламенеют кончики ушей. Рыжая коса беспокойно покачивается ниже колен, в спешке запрыгнув на тонкое плечо.
— Я ничего не видела!
Морана засмеялась тихим шелестящим голосом и, совершенно игнорируя напряженных гномов, спешилась, схватила за руку племянницу и потащила в сторону их дома на отшибе, легонько хлопнув по крупу жеребцов, что понятливо направились в сторону их ведьмовской обители.
— Беорн, мы ждем тебя! — обернулась Морана. Темная коса качнулась и хлестнула по бедру. — Не будем смущать твоих гостей!
Оборотень хмыкнул.
Светловолосый гном зачарованно смотрел на покачивающуюся длинную рыжую косу, продолжая прикрываться тазом, и вздрогнул, скидывая с себя странное оцепенение, лишь после того, как брат пихнул его в бок.
— Фили, ты чего?
— Красивая… видел, как волосы пламенем горят? — молодой гном осоловело моргнул.
— Советовал бы быть вам острожными, господа гномы. — Гэндальф пыхнул трубкой и мрачно посмотрел вслед двум девицам. — Много людей были очарованы красотою ведьминской, но мало кто снискал благосклонности красавиц.
— Ведьмы? — Бильбо моргнул. — А разве они существуют?
— До недавних пор считалось, что ни одной из их рода не осталось, но потом пришла Морана и Марьяна. Никто точно не знает, откуда они, но из далеких краев — это точно. Можно догадаться по их говору. Вы же заметили?
— Они странно говорят немного, — поделился наблюдательный хоббит.
— Именно! Так как язык, на котором привыкли говорить народы Средиземья, для них неродной. Язык их родины же знают только они сами и тщательно его хранят.
— Еще только ведьм нам не хватало, — хмуро буркнул Торин, о чем-то задумавшийся, тревожный и настороженный, что во всеобщей помывке не участвовал, управившись раньше, и сейчас сидел в чистой рубахе, раскуривая трубку.
— В кой-то веки я с тобой согласен, Торин, сын Трайна. Но, увы, мы на их территории и они хозяйки этой земли наравне с Беорном. Слава о них в этих широтах не слишком добрая идет.
***
Марьяна из дому выходить отказалась наотрез. Все еще заливаясь краской, она спряталась на чердаке, отговорившись тем, что ей надо разложить травы и сделать снадобья.
Морана хмыкнула и совершенно спокойно направилась в дом Беорна, захватив сумку со свежими грибами, что они с племянницей собрали по дороге домой.
— Здравствуй, Морана, — старик в серой хламиде, сидевший на лавке в доме у Беорна, вызывал у ведьмы чувство неприязни. С Гэндальфом она познакомилась довольно давно, и впечатление они друг другу оставили не самое благоприятное. Не нравилась волшебнику бесчувственность Мораны к горестям людей, а та и не думала его заблуждения на свой счет развеивать. После всех добрых дел ведьма поняла, если деть все в добро и плату не просить, быстро разбалуешь до невиданной наглости народ. Поэтому, кто с ведьмой и пересекался, за помощь, будь то лечение ран или вывести из лесов заблудших, всегда платил. Где серебрушкой, где лукошком ягод, а когда и услугой.
— И тебе не хворать, Хранитель, — отозвалась ведьма. — По какому поводу в наших местах? Да еще в такой компании? Гномы, хоббит… девчонку мне напугали.
Светловолосый гном, который до этого сидел на лавке, подскочил и склонился в поклоне. Влажные светлые волосы сохли после купания, забавно завиваясь золотыми кольцами.
— Мы приносим извинения… — проговорил синеглазый красавец, одернув нательную рубаху.
— Как звать? — хмыкнула ведьма, осмотрев молодого гнома с ног до головы.
— Что?
— Звать тебя как, гном?
— Фили, к вашим услугам.
Морана фыркнула.
— Услуги свои оставь при себе. Что же до остального, уверена, моя племянница зла на тебя не держит, как и на всех вас. Ей тоже поучительный урок.
Гномы явно робели, когда как Морану уже давно было не смутить обнаженными телами. Уж скольких она врачевала, чего и кого только не видела, новое ей вряд ли бы открылось.
Морана хозяйничала на кухне Беорна как у себя. Впрочем, тот и не против был, только котел в очаге с водой повесил. Ловко управляясь с ножом, залезла ведьма на высокую лавку коленями да за готовку принялась. Попробуй такую ораву накорми, тут медовыми лепешками да молоком не обойдешься.
— Чего сидите? Коль на постой напросились, хоть воды в баню натаскайте, — бросила Морана через плечо, откидывая тяжелую косу за спину. — Чай, не одни.
Гномы ее скрытой просьбе вняли и мигом перестали над душой у ведьмы стоять.
Оставив Беорну разбираться с гостями далее, Морана мигом до дома своего добралась и с чердака племянницу стянула.
— А ну! В баню, живо! Нечего краснеть как маков цвет, не маленькая уже! И косы свои расчеши, не распутаем да не расплетем потом!
Марьяшка возмущенно пробурчала в ответ, да только Мора слушать ее не желала. Три месяца они по горам да по болотам шарились. В баню!
В баню что сама Морана, что Марьяна отправились по обыкновению простоволосыми. Уж Беорн-то давно привык и знал, что, распуская косы, ведьма колдовать готовилась или силу колдовскую собирала. И если в люди что Мора, что Марья выходили с волосами заплетёнными, то на своей территории ходили как вздумается и удобно будет.
Еще и поэтому среди народа слух нехороший шел — мол, распутницы. Или, что чаще, ведьмы.
Удивительно, эльфам, созданиям дивным, никто никогда их косы в упрек не ставил.
Расчесав свои волосы, что почти до пяток спускались, Мора оставила их по спине стекать тяжелой волной.
Подхватив сменную одежу да полотенце, чтоб косы просушить, влагу собирая, она, никого не стесняясь и не оглядываясь, направилась в баню. Взметнул ветерок в сумраке волосы волнуя, ну так и что? Ночь почти на дворе, никто их с Марьяной и не увидит, если специально смотреть не будет.
А уж если и смотреть будут… то это на их совести и страхе, так как если Мора узнает… гневаться все же будет.
Фили, вышедший вслед за Торином, что позвал его для серьезного разговора, притаился за углом терема Беорна вместе с дядюшкой, который как с ведьмой пересекся, так весь вечер молчал и глаз с нее не сводил.
Замер молодой гном, словно зачарованный, неприлично уставившись на хрупкую и легкую фигурку девицы с огненной волной волос, вьющихся, будто живое пламя, да сам удивился, что тумака от дяди Торина не отхватил. Обернулся в опаске, когда женщины за дверьми бани скрылись, да замер в удивлении.
Смотрел его дядя не отрываясь в сторону захлопнувшейся двери бани, и в глазах его незнакомые для племянника чувства играли.
Тревожные.
***
Помнил Торин те дни четко и красочно, будто вчерашние события. Хранил в памяти своей и сердце уже как тридцать лет, не в силах забыть, а потому скрывал их тщательно, чтоб никто ненароком не прознал о его мыслях и слабостях.
Встретил он девицу, когда в Железные Холмы ходил для обсуждения дел, тридцать лет назад. Так уж сложились обстоятельства — отстал он от каравана, задержавшись в городе по делам, да привлек внимание разбойников звонкими монетами, что хранил в карманах.
Соблазнились люди златом да напали подло, со спины. Смерть от его рук они нашли, да только и его ранить напоследок успели.
Рана была несмертельной, но дала о себе знать спустя несколько дней нестерпимой болью и горячкой. Спешил Торин умчаться за своими товарищами, раной пренебрег и поплатился за это. Недуг сковал его тело жаром, свалился Король Гномов с пони на обочину дороги да чуть дух не испустил, если бы ему не помогли.
Сквозь жар и бред видел он длинные волосы и расшитое красными узорами очелье, чувствовал прохладу рук и привкус горьких снадобий на своих губах. Слышал шепот странный, но ласковый над своим ухом, что разгонял боль и жар тела, даруя успокоение.
Запомнил синие глаза и ощущение, когда незнакомка поила его через свои мягкие губы, не способного выпить снадобье из кружки, мечущегося в бреду.
Торин помнил, как очнулся, словно от дурмана, здоровым и полным сил. От раны лишь белесый шрам остался. Укрыта была его стоянка от врагов, сыт и расседлан пони, чиста одежда и приготовлена еда.
Словно сон, навеянный под утро, рассыпался и рассеялся с восходом солнца. Он проверил свою стоянку, изучил зачем-то расчерченный круг, перетряхнул все свои вещи и не нашел лишь одной, сущей безделушки, простенького кулона, который он когда-то давно сделал да так и оставил первую свою поделку на память, нося с собой на удачу.
Казалось, ничего не взяла спасительница, кроме безделушки. Да только забрала спокойный сон и сердце гнома, очаровала и одурманила, лишила ночного покоя таинственная незнакомка, чьих волос он в бреду касался рукой, веря, что ему это снится.
И тем удивительнее Торину было встретить свое виденье здесь, в доме оборотня. Вновь полузабытый шепот, странный нездешний говор, что он не слышал боле нигде, и с горечью гном разглядел в глазах своего старшего племянника тот же дурман, что сводил с ума при взгляде на рыжеволосую красавицу со звонким смехом и пунцовыми щеками.
Но ведьма не оглянулась, когда он уходил с отрядом на следующий день. И, кажется, даже не вспомнила об их встрече, держась холодно и гордо до последнего, принося в сердце Торина Дубощита новую боль.
«Ты обезумел, Торин, сын Трайна», — прикрыв глаза, думал он, когда они приближались к эльфийскому лесу.
Где это видано, чтобы гномы с ведьмами дружбу водили и уж тем более их любви жаждали?
Но мысли были коварными, разум — упрямым, а сердце — непреклонным. Торин Дубощит пообещал во что бы то ни стало вернуться к ведьминому дому и принести ей самое красивое украшение, которое сделает самостоятельно в глубинах Эребора.
Он сделает все правильно. Как положено.
Пусть не получит ответа, но она узнает. И обязательно запомнит, чтоб в следующую встречу ни за что не забыла.
На ответные трогательные чувства гном даже и не надеялся.
*******
— Лекаря! — очередной крик привлек Марьяну, заставляя сорваться с места. Подхватив подол платья, она тут же бросилась на крик — темноволосый молодой гном, виденный ею в доме Беорна, отчаянно прижимал к себе другого, светловолосого. Того, чьи волосы в прошлый раз так бросились ей в глаза.
— Аккуратно опусти его на землю! — скомандовала она, падая рядом на колени, тут же притягивая к себе сумку со зельями.
— Ты же его спасешь? Спасешь, да? — глаза у молодого гнома абсолютно потерянные и отчаянные. В них застыли слезы и мольба, разрывающая душу. Марья кивнула отрывисто, тут же приступая к лечению, ужасаясь, но усилием воли давя в себе страх.
Шепот слов, заговора, одного из самых сильнейших, прозвучал над телом раненого гнома. Шептала, зазывала, не давала уйти ведьма раненому, отгоняла от него смерть, иглой страшную рану штопая, кровь останавливая.
Не замечала, как много сил тратит и как долго борется за жизнь светловолосого гнома. Не было ей дела до палатки, что воздвигли вокруг нее, не обращала она внимания, что голос у нее охрип, а губы потрескались до крови. Не осмелилась она прервать заговор, пока слишком близко подошедший к краю гном не был ею отведен от губительного обрыва.
От усталости Марьяна даже не смогла встать и уснула тут же на лежанке, на которую уложили гнома, крепким беспробудным сном, вымотавшаяся и выбившаяся из сил.
Фили, которого уже похоронили в мыслях и в чью палатку по настоянию ведьмы не смели заходить, боясь разрушить колдовство, способное его спасти со слов старшей ведьмы Мораны, очнулся ото сна, почувствовав тепло чужого тела и щекотку волос. Открыв тяжелые веки, он замер, забыв как дышать. Жидкий огонь, спутанный и беспорядочный, стелился по его лежанке. У него под боком притаилась его хозяйка, спящая столь крепко, что из сна ее не смогло вытащить и его пробуждение.
Племянник Короля-под-Горой, затаив дыхание, наблюдал, как солнечные лучи, разбегаясь драгоценными искрами, сквозь прореху в ткани палатки падают на распущенные волосы ведьмы, второпях сдернувшей шнурок, распуская косы до самой земли, черпая через них силу.
Рядом лежали отрезы окровавленной ткани, пахло травами, и на губах чувствовалась их горечь.
Аккуратно, чтобы не разбудить юную ведьму, являющуюся ему во снах, Фили убрал длинные рыжие пряди с ее лица и любовался.
Ведьма сонно шевельнулась, приподнялась, вяло пытаясь открыть заспанные глаза, и Фили, который успел уже распрощаться с жизнью, познав ее ценность, стоя на самой грани, ждать, гадать и руководствоваться каким-то правилами больше не собирался.
Марьяна всегда плохо поднималась по утрам. Особенно после такого колдовства, поэтому, прежде чем открыть глаза, по привычке собиралась встать, а потом уже по пути к воде просыпаться, но в этот раз что-то пошло не так.
Глаза она распахнула резко и как никогда в жизни широко, замирая, ошарашенная и в мгновение ока смущенная до пунцовых щек.
Но гном, зарывшийся в ее волосы грубыми руками, целовал жадно и отпускать не собирался. Дернувшись, она попыталась вырваться, один раз, другой, а потом, поняв, что это так не работает, возмущенно замычала и острым локтем со всего маха приземлилась светловолосому гному на живот, выбивая дух.
— Мерзавец! — вскричала Марьяна и, вывернувшись из рук, еще и затрещину отвесила, да так душевно, что бледная от болезни кожа на лице мужчины запылала не хуже ее щек. — Ноги моей здесь больше не будет!
— Да и не надо, — шикнул Фили, провожая строптивую девчонку жадным взглядом, прижимая ладонь к щеке. Та, торопливо заплетая косу, уже ближе к кончикам уложив ее на плечи, выскочила прочь. — Сам приду!
***
— Вам нужно отдыхать, Ваше Величество, — спокойно проговорила Морана, потянувшись за очередным листочком лекарственных трав, собранных в пучок, добавляя его в ступку. В палатке гномьего короля развернулась целая мастерская, как будто у нее дома. От очага тянуло теплом, пахло травами, и Торин, который был уверен, что умер, не верил своим глазам.
«Возможно, я все же мертв», — со смирением подумал он.
Но предсмертные видения не спешили рассеиваться. Женщина из его снов бродила вокруг его наспех организованной постели, ступая босыми ногами по земле, едва ли не подметая темными косами утоптанный множеством прошедших здесь сапог грунт.
— Как… тебя зовут?
— Морана, — ведьма, стоящая к нему спиной, даже не обернулась, заслышав его голос, продолжая что-то толочь в ступке. — Не напрягайся, княже. Было достаточно трудно вернуть тебя оттуда, откуда обычно не возвращаются.
Морана… имя было красивым. Торин проговорил его несколько раз в своих мыслях.
— Я… был мертв? — тут же уловил суть король.
— И да, и нет, — отозвалась ведьма, обернувшись. В руке у нее была чаша, чье содержимое мужчина не видел. Он лишь прищурил глаза, замечая, как она проводит ладонью над ней, что-то шепча своим тихим голосом почти беззвучно. Вспыхивал на ее пальцах неясный свет, оборачиваясь дымкой. — Пей, княже. Это поможет восстановить силы и залечить твои раны.
Торин принял ослабевшими руками чашу и недоверчиво покосился на содержимое, прежде чем одним махом осушить горькое варево ведьмы, с трудом удерживая лицо.
— Где остальные? — спросил Торин, возвращая чашу.
— Заняты делами. Их сейчас слишком много, так что…
— Я благод…
— Не благодари, — женщина прервала его речь жестом, тряхнув головой и глянув своими пронзительными глазами. — Если бы ты сам не желал вернуться, то ничего бы не вышло. К слову, поздравляю, Проклятье Безумия больше не властно над тобой и твоими потомками.
Торин замер, не веря такой новости.
— Как ты…
— Те, кто возвращается, оставляют все ненужное там, Торин, сын Трайна. Так что отныне ты свободен от недуга безумия и золотой жажды. Но это не значит, что не можешь подхватить его снова, ведомый алчностью и жадностью, — ведьма остановилась у полога его палатки, и Торин не мог не залюбоваться ею, очарованный и околдованный, когда та пустила свежий воздух и свет.
Он должен был хоть что-то сказать, но глаза его закрывались и гном проваливался в сон. Из последних сил он успел лишь пробормотать то, что его беспокоило:
— Обуйся, земля холодная. Не то подхватишь хворь…
Морана на его слова лишь усмехнулась.
Такая забота внезапно отозвалась в ней теплом. Кто бы мог подумать, что именно Торин Дубощит, чья дурная слава облетела уже всю округу, оказался единственным, кто озаботился ее здоровьем за долгие-долгие годы жизни в этом мире.
Юркая лента скользнула в ее руку, а после в волосы, собирая те в косу. Накинув на плечи плащ, а на голову капюшон, женщина задернула полог палатки, кивнула стражникам-гномам, проводившим ее глубоко уважительными взглядами, и направилась в сторону племянницы.
Ее работа была окончена. Жизнь Короля, о котором замолвила слово Йаванна, была вне опасности. Род Дурина не прервался.
Что до платы… в этот раз она обойдется без нее. Или нет.
Простенький кулон хранил ее тепло, лежа под рубахой между грудей.
Гном, шепчущий в бреду недуга ей слова любви на кхуздуле и вестроне… она его помнила. Запомнила. И никогда не забывала. Ведь еще в первую встречу, будучи в бреду, он говорил ей пылкие слова, стоило только их взглядам пересечься.
Губы ведьмы тронула улыбка, легкая и игривая. Она развернулась на пятках, на входе бросив стражам, что кое-что запамятовала.
Блеснув в сумраке глазами, женщина поправила волосы и бороду гному, после чего подарила ему на прощанье легкий поцелуй. В благодарность. И в плату.
Все равно все это несерьезно.
Тогда Морана еще не знала, что гном, вернувшийся из-за грани, был настроен серьезнее некуда.
***
О любви принца Эребора Фили слагали легенды. Говорили, что молодой гном гонялся за своей любовью по всему Средиземью. Те, кто видел строптивую девицу, качали головой и писали песни, воспевая ее красоту и яростный характер. Рыжеволосая чертовка под именем Марьяна была известна далеко, даже за Мглистыми Горами. Но чем же закончилась история с гномом и ведьмой, никто не знал.
Просто однажды ведьма пропала. Кто-то говорил, что сгинула она, кто-то болтал о том, что принц гномов добился расположения красавицы.
О старшей из ведьм, Моране, вообще не вспоминали, ее имя и образ на фоне своей младшей родственницы были не так ярки, а потому затерялись.
А что до гномов? Гномы всегда жили слишком замкнуто и обособленно. И пожалуй, такая жизнь оказалась по душе нелюдимой старшей ведьме. Гномы были не из болтливых и любопытных да знали, что такое уважение и честь.
И если легенды о том, как принц гномов добивался ведьмы, были у всех на слуху, то о другой истории мало кто знал. Гномы хранили ее и передавали из уст в уста.
Просто однажды Торин, сын Трайна, Король-под-Горой, Властитель гномьего королевства Эребор, взял Королевский бриллиант Аркенстон и надолго пропал в кузнях Эребора, оставив правление на своих советников и сестру Дис. Никто не знал, какая блажь напала на правителя, и все здраво опасались возвращения безумия.
И какое же облегчение было, когда король всего лишь сделал самую прекрасную оправу для Королевского камня, которая только могла быть.
Оправа была необычной. Неожиданной и оттого еще больше вызывающей вопросы. Но слово короля было твердо, а верность ему его народа — безгранична.
И еще больше удивления вызвала не сама оправа, а то, что он отправился в путь со своими верными друзьями, чтобы преподнести ее в дар женщине.
Женщина не приняла дар и вернула Правителю подгорного царства корону королевы Эребора. Это неуважение должно было оскорбить Торина Дубощита, но он лишь улыбнулся и сказал, что никто не посмеет надеть эту корону, кроме его возлюбленной. Правда это или нет, даже гномы не знают, но королевский венец пропал. Кто говорил, что сам Торин выкинул его в реки Андуина, кто считал, что он спрятал его в Эреборе.
Много было недовольства и толков о том, что Дубощит выбрал себе не ту женщину, но всем, кто разводил смуту, живо припомнили все заслуги Короля. Для своего народа Торин сделал все и даже больше. Все, кто заикался о долге, умолкли. Особенно главы древних родов, что отказались помогать ему в его затее с походом.
Подгорный народ принял выбор своего властителя.
Торин II так и не посадил рядом с собой на трон королеву. Но те, кому он доверял, знали, что у него было четыре дочери. Все ведьмы. Они не могли быть принцессами гномьего королевства и наследовать трон, так как пошли в мать, но много времени провели в Одинокой Горе и считали ее своим родным домом.
У Фили был лишь один, долгожданный и драгоценный, рожденный ведьмой сын, что пошел в отца и унаследовал впоследствии трон Эребора от своего деда Торина II.
Ведьма может родить сына, но ей нужно отдать слишком многое ради здорового ребенка мужского пола. Марьяна эту цену заплатила, когда Мора не рискнула и не пожелала. Фили, единственный знающий цену, которая была отдана в уплату, любил ее так, как не пишут даже в легендах, до самой смерти.
Кили… а Кили заявил, что он слишком молод для всего этого. И его сердце еще не нашло ту самую. Избегая свадьбы, принц Эребора полюбил приключения и редко появлялся в родных чертогах.