У Ло Бинхэ чувство, что его жизнью кто-то управляет.
Абсурдно, но он не может выкинуть эту мысль из головы, назойливую и раздражающую. Он замечает несостыковки, словно мир сшит белыми нитками, но никто больше их не видит. Когда он учился на Цинзин, такого не было, когда только вернулся из Бездны — тоже. Его жизнь состояла из множества пусть и паршивых, но вполне логичных «событие — следствие» и соответствующей реакции.
Но потом…
Он вдруг смотрит по сторонам, пока его рот продолжает выдавать какие-то полные упоения собственным превосходством и насмешки фразы. Что-то о «чужой наивности» и «закономерном итоге упрямства» перед… то ли предателями, то ли просто противниками его нового режима. Он не особо может определить. И не особо понимает, зачем вообще все это говорит. Разве ему когда-нибудь — с тех пор, как он стал Императором двух миров — нужно было убеждать других в своем превосходстве? Да даже в юности разве это было ему свойственно? Он не собирается сейчас останавливаться на самом очевидном примере своих глупых попыток «проявить себя», но в целом? Он ведь всегда больше предпочитал красноречивые действия словам.
В висках появляется боль.
Чем дольше длится его жизнь, тем меньше он порой понимает собственные поступки. Ему совсем не нужна эта новая территория, но он идет ее завоевывать. У него совсем нет желания гулять по какому-то заросшему и откровенно забытому всеми уголку мира, но он идет туда, и не может всю дорогу не думать о том, как ненавидит холод и сырость. Что он вообще здесь делает вместо того, чтобы греться в своем дворце и наслаждаться обществом жен? Мигрень не проходит, кажется, уже несколько дней. По крайней мере в этой дыре ему удается найти еще один очаровательный цветок для своего гарема. Хороший секс избавляет от головной боли, или это просто влияние Синьмо?
Можно сказать, что в этом бессмысленном путешествии удалось найти хотя бы один плюс. Или смысл с самого начала был как раз в этом?
Боль возвращается снова.
Ночью он отрывает голову своей новой жены от места, где ее рот так приятно заботился о его теле, и касается ее лица пальцами. Проводит по красивым чертам, нежно целует красивые губы. Он говорит, что солгал и не любит ее, а потом вжимает в постель и трахает теплое, податливое тело, не причиняя физической боли ни капли, но она все равно плачет до утра.
А утром она ничего не помнит. Улыбается искренне и влюбленно, как и прежде.
Бинхэ от непрекращающейся головной боли уже тошнит.
Чувство чужого незримого влияния не ослабевает ни на миг. И раздражает до крайности. Чем больше он пытается не думать, тем больше замечает вокруг. Даже в самых редких книгах — упоминания только о богах судьбы, но на Небесах таких не оказывается. Бинхэ проверяет. И люди, и демоны еще долго говорят, как Император решил показать всем, что даже боги не могут с ним сравниться. Сами придумывают. Это даже удобно, если бы не одно «но».
Ло Бинхэ ненавидит, когда им манипулируют. И это тоже всегда было чертой его характера.
А правду он узнает до нелепого просто. Когда однажды становится «жертвой» проклятой книги и буквально оказывается на ее страницах. Он возвращается. Даже вместе с новой женой: когда-то написанной на бумаге, но сейчас никто не смог бы этого понять.
Ло Бинхэ перелистывает страницы книги — уже после, когда на ее страницах не остается проклятья, только странная история, в которой он тоже есть, — улыбается уголками губ, словно забавляясь, а потом сжигает ее и берет в руку Синьмо.
***
Шан Цинхуа — вписать в роман собственное имя? легко — печатает последние строки очередной главы и допивает остатки кофе со дна кружки. Сегодня его фантазия просто бьет все рекорды. Прошлая сюжетная арка с проклятой книгой взбудоражила читателей — даже его главный анти-фанат был не столь ядовит, как обычно, — но вот эта точно вызовет небывалый резонанс, он уверен.
Что может быть лучше секс-сцен, приключений и непревзойденного главного героя, с которым они все и происходят? Разбавлять все это хотя бы время от времени нотками трагедии и трудностей, чтобы герой мог с ними справиться и засиять еще ярче, разумеется! И вызвать у читателей еще больше восторга, любви и сочувствия. Жестоко, но необходимо. Трудности бытия героем, что тут скажешь? А для Шан Цинхуа это в первую очередь рейтинги.
И соответственно хороший доход! Он уверен в этом.
— Может, я даже, наконец, смогу позволить себе ужин в каком-нибудь ресторанчике? — откидываясь на спинку стула и мечтательно прикрывая глаза. Чтобы в следующее мгновение услышать за спиной тихий короткий смешок. И Шан Цинхуа вздрагивает, распахивая их.
Сильная рука с длинными пальцами протягивается через его плечо и берет со стола несколько лежащих на нем листов. На тех не раз грубо перечеркнутые и переписанные вдоль и поперек — черновики «Пути гордого бессмертного демона». Все ради рейтингов, да?
— Вот оно как, значит. Забавно, — от вкрадчивого низкого голоса у Шан Цинхуа — мурашки по спине. Он поворачивает голову, и за его спиной стоит человек. Высокий, мощный в плечах и красивый. Притягательно, совсем не по-женски красивый. Как с картинки. Тот держит в одной руке черновики, а другую кладет Шан Цинхуа на плечо расслабленно, не сжимая пальцы.
Черно-красная одежда с серебряными вставками, черное лезвие меча на талии, длинные вьющиеся волосы… и алая метка между бровей, светящаяся в единственном свете настольной лампы ярче огня. Шан Цинхуа смотрит «незнакомцу» за спину, где посреди комнаты словно затягивается гигантский разрез прямо в пространстве, и понимает все сразу. Он ведь совсем не дурак.
— «А потом он скинул его в Бездну…», — читает Ло Бинхэ мелкий неряшливый почерк, переводит взгляд на сидящего в кресле и разжимает пальцы, позволяя листам разлететься по полу. В полутьме горят такие же красные, как демоническая метка, глаза. — И правда забавно. Ну, здравствуй, автор.