Ненависть — не звук, просто так не заглушишь и молчать не заставишь.
Ненависть порой такая сильная, что кипит изнутри. Если бы Хэ Сюань не находил ей выхода совсем, то давно захлебнулся бы.
Секс — хороший способ. Кто говорит, что он возможен лишь с близким человеком, оттенок близости уточнить забывает.
Кто говорит, что на предмет ненависти встать не может… О, ему трудно понять, насколько сильно иногда «чешутся зубы». Или просто у него предмет ненависти другой, не такой раздражающий, не такой треплющий нервы. Настолько, что темный огонь внутри превращается во что-то голодное, жадное, невыносимое. Ши Уду именно такой. Надменный, пустышка, избалованный человечек, потому что называть богом — не заслужил. Хэ Сюань знает прекрасно, боги — те же люди, и отнюдь не лучше.
По крайней мере еда в его дворце — бесподобна. Вино тоже. Хэ Сюаню есть, чем себя занять, пока он коротает время до чужого возвращения, когда время встречи назначил даже не сам. С флегматичным, почти сытым ожиданием. За опоздание, впрочем, слишком гордый и знающий себе цену Повелитель Вод извиняться и не думает. Ниже его достоинства? В его словаре вообще есть такое слово?
Вместо этого останавливается в шаге от кресла и взгляд прищуривает:
— Цинсюань? — как у собаки спрашивает, которую приставили охранять.
— Спит, — пожимает плечами, поднимая голову, глядя снизу-вверх.
У Хэ Сюаня от этого в зубах свербит, но слабо, он уголком губ дергает. В первый раз хотелось сорваться и действительно вгрызться, но сейчас… почти не задевает. Потому что после «первого раза» в его голове образ четкий, очень характерный, и он знает: эти спесь и высокомерие довольно быстро стираются, стоит вплести пальцы в длинные волосы на затылке, от всех заколок неуважительно грубо избавляясь и на пол бросая, и сжать, заставляя голову склонить почти впритык, пока тяжелое тело пытается устроиться удобнее и давит на колени — роскошную одежду можно даже до конца не снимать, она красиво смотрится, когда все ремешки и завязки расстегнуты и когда следы от совместного времяпрепровождения на ней остаются.
О Повелителе Ветра он при этом не думает. Вообще не думает о нем, пока в чужом дворце находится. Пока ненависть горит в жилах слишком близко к коже. Потому что с Ши Цинсюанем он ее заглушить так не может. А Ши Уду не жалко.
Ши Уду требовательный, грубый и заносчивый, можно было бы сказать, что хотя бы красивый, но…
А впрочем, действительно красивый. Хэ Сюань проводит пальцем по едва заметному излому между резко очерченных бровей, пока мужчина, сидящий сверху, резко жмурится и шипит сквозь зубы, когда колено под ним небрежно вжимается сильнее, как раз там, где распахнутые одежды ничуть не мешают. Хэ Сюань наклоняется близко-близко, касаясь дыханием приоткрытых в тихом неровном выдохе губ, смотря почти завороженно, прежде чем податься вперед совсем и прижаться к подставленному горлу губами.
Когда лицо Повелителя Вод не уродуют высокомерие и снобизм, Хэ Сюань готов признать, что тот очень красивый человек.
Богом не называет — слишком много чести. Можно к этому презрительному «бог» случайно добавить притяжательное «его», а «Мин И» слишком долго взращивал в себе терпение, чтобы ошибиться.
Для Ши Уду «Мин И» — обычный. Невзрачный. Безвкусный. Он видит это в его глазах, когда тот их открывает, мутные и расфокусированные. Но инициатор этой их связи вовсе не «Повелитель Земли».
— Ваше Превосходительство Повелитель Земли, — Ши Уду даже любезное обращение может превратить в одолжение, — кажется, вы смотрите на меня так, будто хотите сожрать.
— Хочу.
Хэ Сюань забавляется почти не таясь. Ему не хватает чувства юмора, но двусмысленность собственных слов действительно изрядно веселит.
Но даже сквозь поволоку и рефлекторные слезы Ши Уду при этом смотрит на него пристально-пристально, словно — как бы снисходительно ни кривил губы — тем не менее видит что-то необычное, не вписывающееся в образ, некую деталь. И она не дает ему покоя. Притягивает его взгляд, мысли. И он смотрит-смотрит-смотрит перед собой, не в силах выбросить ее из головы, даже когда простое прикосновение губ, скользящее по горлу, сменяется укусами, почти легкими, безболезненными, словно играючи, оставляющими только внешние следы.
Хэ Сюаню совершенно все равно, что тот думает себе, пока ненависть можно заглушить и сдержать — мысль о том, как потом он посмотрит другому в глаза, заставляет прикасаться еще более жадно и близко. Ши Уду никогда не догадается, пока не придет нужное время.
А потом Хэ Сюань, наконец, действительно сожрет его.