Говорят, в этой жизни никто не рожден для одиночества.
Помнится, будучи ребенком Джун когда-то нравился один из мальчишек, что стайкой носились по оживленной улице, каждый раз что-то крадя и убегая от разгневанных торговцев. Они были яркими, громкими и такими живыми, что при долгом взгляде на них могли заболеть глаза. Цветные пятна на холсте рядом с серой кляксой, какой была неуверенная в себе, тихая Джун.
Мама всегда нежно улыбалась, видя ее грустное лицо, когда другие дети вновь не хотели ее брать в свои игры, и всегда твердила, что она еще найдет своих настоящих друзей. Девочка лишь тяжело вздыхала и принималась вновь за уборку в баре, больше не пытаясь сбежать от домашних обязанностей, стоит игривому ветру донести до ее слуха игривый мальчишечий смех.
Стаканы, метелка, столы и стулья — они не разговаривали, не танцевали и уж точно не смеялись, но если внимательно присмотреться, провести кончиками пальцев по их углам и краям — у каждого есть своя история. Каждая зазубрина, скол, царапина и аромат — маленькой Джун, воображающей себя великим следопытом, этого было вполне достаточно. Ей всегда нравились приключения, неважно, большие или маленькие.
И даже если они были выдуманными.
Говорят, самое главное — семья. Что бы ни случилось, именно к ней ты всегда возвращаешься.
Джун семнадцать. Она стоит за барной стойкой и трясущимися руками пытается поставить обратно стакан, чтобы ненароком не разбить его. Стекло со звонким звуком ударяется о поверхность стойки, но это никого не беспокоит. Ни ее, ни ее позднего посетителя. Джун тяжело сглатывает образовавшийся в горле ком, пытается что-то сказать, но слух режут лишь жалкие хрипы, и она в итоге замолкает. Ее пальцы вцепляются в алую старую юбку ее матери, а темные глаза подозрительно наблюдают за мужчиной, который пытается улыбнуться как можно нежнее и добродушнее, однако заметно тушуется, когда Джун никак не реагирует на его приветствие и шутки.
От пирата пахнет потом, ромом и морской солью, и у девушки неожиданно наворачиваются на глаза горькие слезы. Мужчина испуганно охает и спешит обойти стойку, подобраться к ней поближе, но Джун так напугана — встречей, им, — что лишь громко кричит и отбивается от протянутой руки, словно от ядовитой змеи.
Терпеливая улыбка не покидает его — даже если в глазах можно заметить притаившуюся боль, — и пират понимающе замирает на месте. Джун дышит быстро и поверхностно, паника топит ее с головой, пока она не сосредотачивается на его тихом голосе, неразборчиво что-то шепчущим. Дыхание постепенно выравнивается, а черные мушки перед глазами исчезают. Джун может сказать, что она почти в порядке, пока вновь не пытается вглядеться в лицо напротив. Лицо, которое она знает со старой семейной фотографии, так бережно хранимой ее покойной матерью. Лицо, так сильно похожее на ее собственное. Их алые волосы, почти одинаково коротко стриженные.
Наверное, это не самая лучшая встреча отца и дочери после стольких лет разлуки. Они замирают друг напротив друга, не зная, как подступиться, и это даже смешно, если не было бы так грустно. Со стороны они наверняка выглядят очень глупо.
Потерявшись в мыслях, барменша вздрагивает, когда ей на плечи вдруг опускается плащ. Ром и море. Соль и пот. Карие глаза пристально наблюдают за ней, считывают каждую реакцию, когда чужая ладонь медленно приближается к ней, приятной тяжестью ложась на затылок. Неловкое поглаживание, переполненное нежностью, запах свободы и нескончаемых приключений кружит голову, и Джун уже делает неуверенный шаг вперед, толком не осознавая, что она творит, пока не оказывается в крепком объятии. Она больше сжимает белую старую рубашку, чем по-настоящему обнимает в ответ, но, кажется, мужчине достаточно и этого маленького жеста. Он мягко целует ее в макушку и горько смеется, когда Джун еще сильнее сжимается в его руке.
Однако никто из них не отпускает другого.
Говорят, не стоит жалеть умерших, нужно жалеть живых.
Они вновь встречаются спустя три года странных подарков-сувениров, которые Джун уже не знает, куда девать, и попыток держать связь между собой. В основном Шанкс — ее отец, поправляет себя в который раз барменша, — много говорит, шутит и смеется, словно и нет этих миль суши и морской воды, словно стоит протянуть руку, как ее крепко сожмут в ответ. Джун слушает, местами мыча или же фыркая на особенно абсурдных местах, не понимая, как такой чудак смог прожить так долго.
Благослови Дьявол этого Бенн Бекмана, без которого властный для всех Йонко становится едва ли не беспомощней ребенка.
Однако сегодня не один из таких непринужденных, переполненных общением дней. Сегодня траур, который Джун пока не спешит прекращать. Солнце близится к закату, когда он появляется перед ней. Его усталая фигура возвышается над девушкой, а глаза пристально смотрят на бутылку дешевого пива в маленькой ладони, и Джун молчит, неловко отводя в сторону взгляд, когда ее вновь накрывает еще одна волна тошноты.
Девушка морщится на протянутую чужую ладонь в заведомо провальной попытке забрать алкоголь, неловко поворачивается на пятках, едва не запутавшись в собственных ногах, и ковыляет по пляжу в противоположную сторону. За ее спиной слышится усталый вздох и тихое шарканье сандалий по песку. Пиво глухо ударяется о стенки бутылки при каждом шаге, и девушка загипнотизирована этим звуком. Однако она все же спотыкается ближе к воде, но знакомая сильная рука вовремя ее подхватывает, так и не давая упасть лицом вниз.
Они медленно опускаются на раскаленный от дневного солнца песок, и взгляд Джун сам собой смотрит влево: она мрачно изучает пустой рукав рубашки, завязанный в самом низу в крепкий узел, и вновь пьет, передавая бутылку. К сожалению, высокий уровень алкоголя в крови провоцирует головокружение, и Джун хватается за голову, пытаясь перебороть неприятное чувство, когда слышит тихий шепот: «Ну, кто ж так пьет...»
Она горько смеется, тут же прижимая собственные ладони к вискам еще сильнее. Зажмуривает крепко слезящиеся глаза, потому что все, чему ее учила мама, никогда не касалось алкоголя. Шанкс не спрашивает, что она делала и почему не отвечала на звонки последние дни, словно чувствует, что таким образом затрагивает нежелательную тему. Его темные круги под глазами смущают Джун сильнее любого выговора за свои поступки, и она не знает, что с этим делать.
Не мог же этот идиот не спать все то время, что она не отвечала ему. Это глупо. Это так глупо и так по-родительски, что ответные колкие слова так и не слетают с ее языка.
Некоторое время спустя девушку безбожно рвет где-то в кустах, пока ее короткие волосы заботливо поправляет за уши шершавая ладонь одной-единственной оставшейся руки. Она немного трезвеет, но так и не успевает спросить, зачем же он вернулся, как засыпает, привалившись к теплому боку, стоит им вернуться на пляж, и слушая шум набегающих волн. Впервые в годовщину смерти матери ее не мучают кошмары.
Говорят, когда у тебя ничего нет, нечего и терять.
Когда ей исполняется двадцать два, ее бар горит со скрипом и воем старых досок. Кажется, языки пламени могут достать до звезд, но Джун не отходит далеко — внимательно наблюдает, не позволяя себе отвести взгляд. Накануне один из местных плотников проболтался на пьяную голову офицеру Дозора о прекрасном красном драконе, что украшает знаменитый корабль одного из Йонко, который бывает в их бухте раз или два в год. Слово за слово, и вылетевшее в порыве раздражения «Вот, когда он в следующий раз приплывет к нашей Джунни, так и поймешь, что я не врущий идиот!» только накалило ситуацию, а старательные попытки изобразить непонимание мало помогли — Джун прекрасно понимала, что за ней придут, после такого-то громкого заявления и пристального разглядывания.
Барменша не знает — страх это или глупость, но пальцы все равно набрали выученный наизусть номер.
Это бегство, трусливое и не оставляющее после себя ничего — она прекрасно это понимает. Треск пламени нарушает блаженную тишину ночи. За ее спиной тихо шаркает спичка, и, когда сигаретный дым достигает носа девушки, Джун морщится, но ничего не говорит. Бенн Бекман молчаливой тенью стоит за ней и так же пристально наблюдает за пожаром. Ни осуждения, ни вопросов — девушке он нравится, как и его молчаливая поддержка, когда на обратном пути к кораблю ее ненароком похлопывают по спине.
Рэд Форс готов к отплытию, и команда терпеливо ждет последних членов экипажа. Джун останавливается перед самым трапом, делает глубокий вдох и надеется, что ее руки не слишком заметно трясутся. Любопытные взгляды прожигают ее фигуру, а до чуткого слуха так и доносится небрежно оброненное «Капитанская дочка», что заставляет нервничать даже больше, чем опасность морских вод. Бенн ее не торопит, дает столько времени, сколько понадобится, как и все остальные. Джун даже становится смешно от их действий, и она не оглядывается, когда наконец-то поднимается на борт.
Шанкс бросает короткий взгляд на ее тонкое запястье, обмотанное серебряной цепочкой с крестиком — единственное, что девушка не смогла оставить позади себя, не тогда, когда это все, что теперь может напомнить ей о матери, — и преувеличенно бодрым голосом приказывает отчалить, пока их не догнали дозорные, чей штаб находится в центре города.
Мать, бар и право выбора.
Джун потеряла уже достаточно.
Девушка смотрит на крепкую спину Шанкса отца, когда тот ведет ее к каютам, чтобы она могла выбрать свою. И бывшая барменша не говорит ни слова, когда понимает, что все предложенные варианты так или иначе находятся в непосредственной близости с капитанской каютой.
Черный дым за спиной, становящийся все меньше и меньше по мере удаления, неясной точкой завис в воздухе. Черный плащ вновь на ее плечах в своеобразной попытке заземлить, успокоить, и девушка сжимает его своими тонкими пальцами, словно это может враз решить все ее проблемы.
Джун потеряла уже достаточно, чтобы позволить кому-то забрать еще.
Говорят, наказания за действия отцов нередко перепадают на долю их детей.
Джун двадцать четыре и она громко смеется, запрокидывая голову далеко назад. Ее тут же хватают за волосы и с силой дергают вперед, ставя на колени и пытаясь склонить голову как можно ближе к помосту. Из-за грубой хватки пара алых прядей падает на пол, и их сразу же топчут ноги в тяжелых сапогах. Наручники на руках давно стерли запястья в кровь, что явно не заботит никого, кроме нее. Девушка улыбается подошедшему к ней невысокому парнишке, чьи розовые волосы раздражают глаза, так привыкшие к полу-серым и темным тонам Импел Дауна, где ее держали последние недели.
Он запинается, виновато отводит взгляд в сторону, словно она здесь из-за него, и медленно пристегивает массивные наручники с помощью цепи к дюбелю в виде крюка, прежде чем опустить тот и позволить скрыться полностью из виду в устройстве эшафота с характерным защелкивающимся щелчком. Джун по-новому смотрит на свои скованные руки, пытается на пробу дернуть запястьями и тут же замирает на месте, когда за спиной слышатся тяжелые шаги.
— Даже не пытайся, — низкий тембр с едва заметным сипом в конце. — Не ты первая и не ты последняя, кто не сможет сбежать отсюда.
Джун напрягается, не спуская с Сакадзуки тяжелого взгляда через плечо. Спина все еще болит с его последнего использования фрукта, а оставшийся на память уродливый ожог быстро стал ее визитной карточкой среди других заключенных. Может, она и глупо поступила, в последней стычке с дозорными подставившись вместо Лаки Ру, но это все же того стоило, считает Джун. Она бы не пережила смерти этого добряка. Пересилив себя, девушка выдавливает смех, уверенно бросая взгляд на горизонт.
Стоять на самом верху, где порывы ветра резво ударяют в лицо, а небо неожиданно кажется таким же необъятным, как море внизу, — это завораживающе. Джун закована в наручники, стоит на коленях перед тысячами дозорных, начиная от Главнокомандующего и заканчивая обычным офицером, совершенно одна и с многочисленными ранами, но при этом чувствует себя как никогда свободной. Глупая улыбка сама собой появляется на лице, и она с упоением смотрит вниз.
Отсюда все такое маленькое: крохотные люди, небольшие корабли и кристально чистое море. Интересно, то же самое видел покойный Король Пиратов? О чем были его последние мысли перед лицом смерти? Джун действительно хочет узнать ответы на эти вопросы.
Ее вырывают из мыслей, когда оглашают приговор и уже заносят клинок, предназначение которого — забрать ее жизнь, когда мощная волна Королевского Хаки проносится по площади и вырубает на своем пути большую часть дозорных. Джун безумно хохочет, когда весь мир замирает в ожидании, стоит кораблю одного из Йонко появиться на горизонте. Веселый Роджер с мечами за спиной и шрамом на глазу приветливо развивается на ветру, и это похоже на возвращение домой после долгого и изнуряющего путешествия.
Тем временем множество незнакомых кораблей появляется вслед, и это все больше и больше похоже на будущее поле битвы, но Джун не страшно. Она видит заветный красный и черный, и на душе у нее спокойно, как не было в последнее время.
Девушка не дает себе времени одуматься, набирает побольше воздуха в легкие и что есть силы радостно кричит:
— Па-а-апа!
И еще одна волна Хаки, из-за которой напрягается даже Монки Д. Гарп, мягко обнимает ее, заставляет глаза предательски заслезиться. Адмиралы встают со своих мест, Главнокомандующий флотом что-то громко кричит остальным, но Джун их совсем не слушает. Она внимательно наблюдает за командой отца, их союзниками, и мысленно молится всем известным богам.
Видит даже сам Морской Дьявол, начинается война.
Говорят, невозможно измерить, как сильно родитель может любить своего ребенка.
Джун все еще двадцать четыре и она крепко прижимается к теплому боку, стискивает в израненных руках белую, местами уже пропитанную кровью и грязью рубашку и улыбается сквозь слезы. Улыбка эта усталая, измученная, но одновременно с этим такая непередаваемо счастливая. Вокруг раздаются громкие свисты и хохот, кто-то улюлюкает прямо за их спиной, и это больше, чем Джун уже может выдержать.
Девушка кладет голову на чужое плечо, чувствуя макушкой шумное дыхание, и мелко дрожит. Ее поднимают на руки и куда-то несут, но Джун не обращает на это никакого внимания, продолжая цепляться за одежду отца. Она плачет несколько часов, пока не засыпает беспокойным сном в капитанской каюте. Однако даже так она ни за что не отпускает чужую руку, и Шанкс, мягко целующий ее в лоб, не имеет ничего против. Он ложится подле нее, укрывая их обоих плащом, наконец позволяя напряжению последних часов уйти из своего тела. Она так и не услышит тихие слова клятвы:
— Я с тобой, я всегда с тобой, кроха.
Бенн заглядывает к ним мимоходом, чтобы понимающе плотно закрыть за собой дверь и направить Рэд Форс как можно дальше от того, что осталось от Маринфорда. Белоус не перестает беспокоить их Дэн-дэн муши даже после отказа в личной встрече в ближайшее время. Бекман здраво считает, что все они заслужили отдых, а потому разговоры о нарушевшимся балансе сил в морях могут подождать и до лучших времен, как и встреча с его капитаном. Бенн ни на секунду не сомневается, что старик также достаточно любопытен, чтобы не проигнорировать дочь Шанкса, о которой до всего этого фарса было неизвестно.
Старпом задумчиво жует сигарету, поднимаясь на палубу, и, не сдержавшись, устало вздыхает. В любом случае, стоит быть готовым к глупым провокациям и попыткам переманить Джун в другую команду, а также присматривать за реакцией Шанкса, еще не до конца отошедшего от событий последних дней, когда все они прошлись по лезвию ножа, чуть не потеряв самое важное.
Бенн кивает самому себе и, уже находясь в рубке, уверенным нажатием на кнопку прерывает очередную трель Дэн-дэн муши белоусовцев.
Да, им всем необходим отдых на какое-то время.