Солнце плавит асфальт, и воздух над дорогой дрожит, размывает очертания деревьев и редких домов. Непривычно тихо – словно кто-то поставил вселенную на паузу. Второй день ни намека на ветер, тишина такая, что Саймон может услышать мерное гудение своей системы охлаждения. Лето выдалось жарким.
Он может сказать с точностью до секунды, как давно они с Маркусом поселились здесь - в старом доме со скрипучими половицами, мягкими креслами, гнездом голубых соек под крышей. Но время становится не такой уж важной вещью, когда война позади. Дни просто сменяются днями, режимы гибернации становятся дольше и все сильнее напоминают то, что люди зовут «сном». Больше некуда торопиться. Некого бояться.
Саймон сидит на крыльце и гладит приблудную кошку. Серо-рыжая шерсть под пальцами мягкая, мокрый нос то и дело с любопытством тычется в центр ладони.
Облака тянутся вдоль горизонта, так близко к земле, что кое-где почти цепляются за кроны деревьев.
Оказалось, что можно жить вот так. Разбить сад на заднем дворе, чердак обустроить под мастерскую. Покупать молоко в тесном, крошечном магазинчике на углу улицы, и оставлять полные блюдца у калитки каждое утро. Иногда принимать гостей. Читать – не просто загружать в память нужный файл, а воспринимать слово за словом, перелистывая желтоватые страницы. Зажигать вечерами огонь в камине и смотреть, как он танцует, прирученный и домашний.
…Совсем не похожий на столпы пламени, которые взлетали вверх той зимой. Почти белоснежные, яростные и злые, они обгладывали тела до блестящего металла скелетов. Вспыхивали так ярко, что нельзя было распознать, красным или синим окрашен снег. Оставляли на пластике глубокие вмятины – у самого Саймона осталась пара таких на спине.
В тот день, когда мир изменился, они все были готовы умереть. Разодрать себя на части посреди поля боя, если потребуется, под чьи-то крики и стрекот автоматов. Уйти на своих условиях, свободными. Они так долго готовились к смерти, что только потом, когда все оказалось позади, обнаружили, что им было некогда учиться жить.
Маркусу пришлось объяснять им это, словно человеческим детям. Рассказывать, почему отсутствие четкой приоритетной задачи – это не страшно. Что делать, когда на смену «спастись», «выжить» и «победить» пришло это короткое, странное «быть», окруженное закорючками поврежденных символов сбившейся кодировки.
Саймон бился об это слово неделями. Может, он так и решил бы, что жить свободным - слишком, не для него. Не оставил бы себе ничего, кроме работы в центре помощи андроидам, потому что не знал ничего кроме.
Но Маркус был рядом. Объяснял все снова и снова, терпеливый и понимающий до сбоев в работе тириумного насоса. Со взглядом ощутимым, как неслучившееся касание. И чем дольше это продолжалось, тем чаще задача менялась на робкое, вопросительное «быть с…».
Быть с ним. Смотреть, касаться, принимать предложения прямого контакта сознаний и инициировать его. Помогать, следовать за, узнавать все лучше…
У Саймона не было представления о том, что делать с этим. Слова отказывались выстраиваться в понятную фразу, теснили друг друга, и всего загруженного в память академического многотомного словаря не хватало. Впервые с момента создания он желал настолько полной близости с кем-то, но даже не мог быть уверен, что это возможно.
«Покажи мне», - сказал Маркус, протягивая побелевшую до пластика руку. И Саймон послушно коснулся ее, сперва лишь кончиками пальцев, все еще сомневаясь. Опасаясь последствий. Опасаясь утраты, которая бы стерла едва-едва обретенный смысл этой сложной и запутанной жизни, наставшей после войны.
Ладонь к ладони и будь что будет.
Мысли, чувства и образы неслись, не сдержанные никакими барьерами, смешивались, сплетались в сложные информационные блоки, которые даже Саймон не смог бы расшифровать, хотя сам был их создателем. Мыслительный процессор генерировал такое количество информации и посылал столько запросов, что обратная связь становилась просто невозможной. «Хочу быть с тобой» почему-то начало равняться «Не могу без тебя» и система засбоила от присвоения разных значений одной переменной, но это было не так уж важно.
«Хочу быть»
«Быть»
«Быть с тобой»
«Хочу»
«Хочу тебя…»
Система охлаждения работала на максимальной мощности и все равно не справлялась. Это было словно бесконечное падение, цифровой хаос, тот первый миг после девиации, когда сознание разлеталось на осколки значений и собирало себя заново. Саймон не знал, как долго мог бы продолжать это, прежде чем перегрев сбросит систему в вынужденную перезагрузку…
Маркус отказал в доступе и связь прервалась.
«Тише, тише… Все хорошо», - его голос постепенно превращался в шепот, и последние звуки растворились, коснувшись губ Саймона. Поцелуй вышел почти целомудренным…
Дверь позади открывается с тихим скрипом. Саймону не нужно оборачиваться – из дома может выйти только Маркус. Значит, закончил рисовать. Можно будет прогуляться до парка и лечь на траву, глядя, как солнечный свет ложится пятнами, пробиваясь сквозь кроны деревьев. Или остаться, включить какой-нибудь старый фильм, устроиться на диване, тесно сплетаясь телами и часто целуясь. Теперь им можно все.
У свободы вкус чужих губ, солнца и масляных красок, в которых Маркус постоянно пачкается.
- Задумался о чем-то? – на плечо Саймона опускается смуглая ладонь. Как и следовало ожидать, на указательном пальце видны желтые капельки.
- Завтра годовщина принятия новой Конституции. Норт с Джошем приедут.
Раздается понимающее хмыканье и Маркус опускается на колени, утыкаясь лбом Саймону между лопаток:
- Сегодня подготовим гостевые спальни. Не о чем переживать.
Он и не переживает. Все хорошо, каждый из них нашел свое место. Джош вернулся к преподаванию, Норт возглавляет «Иерихон», ставший основным центром помощи для андроидов, переживших насилие. Ежегодные встречи в честь значимых событий проходят спокойно, а если споры все-таки случаются, то это уже совсем не то, что раньше. Больше ничье неверное решение не приведет к смертям.
Саймон поворачивает голову и прижимается губами к руке Маркуса, лежащей на плече. По-кошачьи трется о нее щекой. Рецепторы фиксируют запах краски, бумаги, дерева и от этого становится так спокойно… Все-таки никакого парка, не сегодня. Лучше вернуться в дом.
- Пойдем, - Маркусу не нужно уметь читать мысли или инициировать прямой контакт сознаний, чтобы понимать, чего хочется Саймону. Он чувствует это, видит в сотне мельчайших сигналов, которые не прочел бы никто другой.
В их доме много дерева. Норт пошутила как-то, что ей было бы сложно жить в одной из этих модных квартир, где все из пластика, потому что для андроида это прямо как дом из плоти. Саймон не уверен, сколько шутки в этом утверждении, но и сам старается держаться подальше от таких проявлений цивилизации. Поэтому – деревянный кофейный столик в гостиной, сосновые книжные полки, настил досок на полу. Было трудно найти такое место, да и стоило оно очень не дешево.
Но, да, стало их домом.
Маркус тянет его за собой на диван, и Саймон улыбается, почти падая сверху, упираясь ладонями в сильные плечи. Они знают тела друг друга наизусть, понимают значения каждого взгляда и жеста. И все равно каждый раз это что-то новое. Каждый раз словно впервые.
На улице их обоих легко спутать с людьми – никаких диодов, обычная одежда, искусственная кожа имитирует мельчайшие детали внешности, вплоть до веснушек и морщинок в уголках глаз. Но когда вокруг никого, и тела прижаты так тесно, то можно обнажить испещренный царапинами пластик. Саймону в этих отметинах виднеется почти сакральный смысл и Маркусу, кажется, тоже, потому что он бережно-бережно выцеловывает их, скользит пальцами по небрежно запаянным когда-то пулевым отверстиям. И только потом сдвигает в сторону грудную пластину Саймона, пробирается к чувствительным внутренним рецепторам и ласкает до тех пор, пока голосовой модуль Саймона не начнет непроизвольно выдавать что-то среднее между человеческими стонами и машинными сигналами перегрузки систем.
Легкие шторы на окне вздуваются от ветра, напоминая белоснежных медуз. Шелест листьев смешивается с детским смехом и отдаленным звучанием велосипедных звонков – погода все-таки сжалилась над городом, и он ожил.
- Завтра будет хороший день… - Саймон переплетает их с Маркусом пальцы, просто так, не деактивируя скин. Очень человеческим жестом.
- Да. И день после него. И после.
Саймон верит. Все будет хорошо, пока он может выполнять свою основную задачу, первую, которую выбрал сам. У его свободы разноцветные глаза, пальцы в капельках краски и совместимое сердце.