Ты любила эти места, так пускай они будут основой.
Помнится, я обещала не делать подборки наших совместных фото с изображением счастливых мордашек. Что ж.. я сдержу слово хоть по той простой причине, что у меня нет ни единой нашей фотографии.
Ни-че-го.
У меня не осталось ничего, кроме воспоминаний.
Ты ведь этого и хотела? Молча уйти, не оставив по себе никакого следа. Не думала ни о ком, кроме себя.
Или нет.
Ты сказала мне жить. Ты уничтожила мой мир и буквально заставила жить дальше, пританцовывая на его осколках. И ушла. Не оставив никакой возможности попрощаться.
Наверное, я должна была это предвидеть. Ведь ты не могла так просто уйти. Это же ТЫ! Со своими ненормальными фантазиями, оскорбляющими здравый смысл.
Как же я тебя ненавижу!
Даешь свои чертовы советы, но сама не собираешься к ним прислушиваться. Заставляешь дать обещание жить и делаешь шаг навстречу бездне.
ЗАЧЕМ?
Зачем ты это сделала??
Кому стало легче? Противоречишь своим же словам. «Подумай о близких». Так ты мне говорила? А сама?! Сама подумала?! Хоть о ком-то!
Уйти ведь всегда легче. Оборвать все нити и закончить со всем. Прыгнуть в объятия Ангела Смерти. Спасибо, кстати, что научила меня говорить красиво. Но, надеюсь, ты слышала все, что я кричала и шептала на твоей могиле. Красиво или грубо, плевать.
Ты была со мной, когда все катилось к чертям и весело побрякивало в процессе. Говорила не сдаваться. Никогда не поднимать белого флага перед судьбой.
И что? Сдалась. Конечно, ведь куда проще ступить в пропасть, чем попытаться понять, как построить новые крепкие мосты или как найти иные обходные пути.
Кажется, что я обвиняю тебя? Правильно. Так и есть. Я обвиняю тебя. Во всем!!
Нельзя этого делать. Я знаю. Но когда мне было не плевать на правила? Когда я вообще верила во что-то большее, что не способна была объяснить наука? Да, никогда. И ты всегда соглашалась со мной.
«Желания наших сердец – это оружие, направленное против нас же самих».
Так ведь? Желания, искаженные реальностью. Они уничтожали нас все время, когда мы были вместе.
И вот опять. Все по кругу. Ненавижу. Как же сильно ненавижу тебя. Кажется, что невозможно ненавидеть человека так сильно и любить одновременно. Но мы доказали обратное.
Друзья, о которых никто не знал. Тайна, только наша тайна.
Жестокая правда. Ненависть наперевес любви. Любови с привкусом ненужности. Это всегда воспринималось как должное.
Вот, смотри, я тоже так могу.
Ты больше мне не нужна. Слышишь?!
Я не люблю тебя!
Не люблю так, как любят нормальные люди. Отравляю и убиваю одним лишь прикосновением все, к чему испытываю любовь. Как и ты. И вот результат.
Тебя нет.
Ты говорила, что в живых остаться может лишь одна из нас, а я не верила. До последнего отрицала. А ты уже тогда все это знала. Знала, как все закончится. Для тебя.
Знала, как все, дьявол, закончится д л я т е б я.
Что это не окажется лишь глупым началом чего-то прекрасного, иллюзии счастливой жизни. Знала, что невозможно поставить запятую. Ведь поставила уже даже не точку.
Поставила крест.
Убрала с лица земли раковую опухоль — себя.
Так ведь? Ты ведь так думала, когда поднималась на последний этаж?? До последнего пыталась себя обманывать, убеждать, что не тошнит. Что не тошнит от самой себя! От того, что успела наделать.
От того, что сдалась.
Так о чем ты думала, когда лезла на крышу? Когда сильный ветер пытался сбить тебя с ног?
Да, да, черт возьми, да! Я знаю, что в этот день был сильный ветер. Я слышала его.
Так о чем ты, блять, думала, когда звонила мне? Когда так тихо просила прощения? Когда поздравляла с прошедшим, с четырнадцатым? Когда просто дышала в трубку, когда просила больше никогда не плакать, когда просила не лить слез из-за т е б я, когда вновь и вновь извинялась? Это был твой вариант прощальной записки?
Ненавижу! Да, я снова это пишу. И буду повторять все время, пока я жива. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу!
Так же, как ты ненавидишь этот чертов ветер, свист которого я отчетливо слышала, да только не могла даже отчасти подумать, где ты была в этот момент и что собиралась сделать в следующий.
Три секунды. ТРИ ГРЕБАНЫЕ СЕКУНДЫ твой телефон летел вниз после того, как ты его вышвырнула, не удосужившись даже отключиться.
Ветер. Я слышала лишь тот отвратительный, пробирающий до костей свист ветра. Кажется, теперь я могу посоревноваться в этой ненависти к ветру даже с тобой. А я ведь знаю, пусть и хотела бы не знать, как сильно ты его ненавидишь.. ненавидела.
Не верю. До сих пор не верю, что тебя больше нет. Я уже способна написать это, но все еще не способна отпустить, понять.
Неужели ты согласилась променять ножевые удары холодного воздуха на пустоту. Зачем? Столько рассказывала мне о красоте. Об этой нездоровой, отвратительной красоте боли, когда уже перестаешь ее ощущать.
И вот ты согласилась избавиться от этого.
Ты хоть немного думала, когда смотрел вниз?
А если..
если, если, если..
ЗАЧЕМ? ЭТОГО НЕ ДОЛЖНО БЫЛО ПРОИЗОЙТИ. НЕ ДОЛЖНО БЫЛО!! Это не тот конец, которого мы ожидали. Не то будущее, которое намечтали. Неужели ты забыла? Ты не могла забыть! ТЫ НЕ МОГЛА ПРОСТО ТАК ЗАБЫТЬ!! В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ, ТРИ ГОДА НАЗАД В ТОТ ЖЕ, ДЬЯВОЛ, ДЕНЬ!! Не могла забыть.. прошу, помни же..
Помни, потому что я до сих пор себя не простила за то, что случилось.
И никогда уже не прощу.
Ведь если бы я не ушла, если бы звезды светились иначе, если бы не испугалась, если бы ветер был сильнее, если бы я не сбежала вниз по лестнице, наплевав на твой оклик..
бы, бы, бы..
Столько вариантов. Столько альтернативных версий развития событий. Если бы у нас была возможность. Одна-единственная. Последняя. Если..
И опять это гребаное «бы», которое прирастает к ребрам, и как не отдирай — остается там на долгое «вечно», а нам хорошо известно, что «вечность» — это далеко не одна неделя и даже не год.
И ведь не должно было быть вообще ничего из этого. Но вопреки всему оно есть. Оно есть и давит на меня.
На меня, ведь тебе уже плевать. Ты превратилась в чертову массу мертвых атомов, клеток, что никогда уже не будут функционировать. И совсем скоро начнется разложение тканей, гниение плоти. Совсем скоро опарыши будут вылезать из пустых уже глазниц, а гной и прочие радости загробной жизни — вытекать из твоего уже мертвого тела, стоит только надавить.
Так ты такого конца ждала? ЭТОГО ХОТЕЛА? ТАК ВСЕ ДОЛЖНО БЫЛО ЗАКОНЧИТЬСЯ ЕЩЕ В САМОМ НАЧАЛЕ??
«Мы все однажды уйдем»,– повторяла ты мне, но в итоге решила сама определить дату своего конца.
Что же это? Тайное послание? Что ж, тебе удалось. Я виню себя сильнее с каждой следующей минутой. Что так и не нашла сил разрешить все раньше. Что не стояла за твоей спиной в тот миг, как ты когда-то за моей. И теперь я ненавижу себя за все, что произошло.
И ты знала!
Все время ты знала, что я виню во всем себя!
Но и ты никогда не был святой.
Холодная. Порой слишком сдержанная. И непредсказуемая. Ты была способна убить, повторяя, что любишь. Слишком много жестокости для человека, который умеет так обнимать. Который умел. И, бывает, слишком много мата за раз от одного человека. И слишком много чувств от той, кто их отрицает.
«Любить значит уничтожать».
И тебе это удалось.
«Любовь стоит придумать заново».
Но ты не справилась с этим. Попросту не хватило времени. Сама его у себя отняла. Отняла надежду на лучшее.
У меня.
Я же всегда верила! Верила, что еще не все потеряно, что еще можно что-то спасти. Хоть что-то.
И после всего. Все еще верила. До этого самого дня. ВЕРИЛА!
После каждого раза, когда на моем теле оставались алые отметины портовой шлюхи. К такому невозможно привыкнуть. К этому блядскому холоду во взгляде отвратительных, но таких любимых глаз. К холоду, который терзает, ломает, разрушает, убивает.
И новь исцеляет.
Невозможно. Но я все же привыкла. Дарила себе ложные надежды каждый гребаный день. А ты продолжала говорить, что мы лишь друзья, что чего-то большего попросту не существует. И может, это и правда. Но это не дает тебе права так поступать!
Да только ты всегда делала, что хотела, плевала на правила, на людей вокруг, на меня.
Друзья так не делают.
Друзья так не смотрят, пробираясь под кожу, превращая ребра в труху, вонзая клинок со спины, ломая тем самым позвоночник и протыкая сердце одним резким движением. Друзья так не целуют после — жестко, болезненно, с привкусом крови, без какого-то малейшего намека на нежность, без сожаления и без любви в ее обычном понимании. Не смотрят после своими огромными черными глазами, в которых отчетливо видно ведущуюся войну ангела и демона, что с рождения поселились в душе и теперь разрывают ее на части.
Друзья не пытаются убить друг друга.
И пора уже понять, что убивают не лишь стрелы, стилеты, пули, рояль, летящая с верхних этажей тебе на голову, а и равнодушие, холод, пустота во взгляде тех, без кого дышать невозможно.
И ты всегда смеялась над этим.
А мне всегда было плевать.
Ведь я видела, как сложно давался тебе вздох. Видела, как ты порой хватала его руками. Слышала, как обреченно ты кричала в пустоту ночи.
Да, я не ушла тогда сразу. Вернулась после и тихо стояла, спрятавшись за шаткой, скрипучей и давно уже прогнившей дверью, не решаясь сделать и шага. И позже не могла признаться тебе, что видела все.
Как ты рухнула на колени, пытаясь найти сигареты. Как не могла справиться с зажигалкой, ведь руки тряслись. Я помню каждое твое движение, ведь в точности до абсурда отражала их.
Я возненавидела этот запах, что въедался под самую кожу. Его невозможно было смыть, а ты лишь смеялась, выпуская мне прямо в лицо облачко ядовитого дыма, прекрасно помня, что это убивает меня быстрее, чем обычных людей, чем тебя. И ты затягивалась сразу двумя, сваливая что-то на Фрейда и прочих философов, психологов и психопатов.
И ты постоянно повторяла одни и те же фразы. Повторяла, что давно пора повзрослеть. Принять, как данность, как неизбежно правду, целую вселенную тошнотворных взрослых принципов. Что каждый одинок, и никто никогда не придет уже тебе на помощь, ведь никому попросту нет до этого дела. Что чувства всегда идут в комплекте: любовь и счастье обручены с разочарованием и болью. Что открывать душу кому-либо – слишком глупо даже для тех, кто еще верит в сказки, а предать – так же просто, как влить в себя отвратительно крепкий черный кофе без сахара на завтрак и вместо него.
Ты повторяла, что любовь равносильна уничтожению.
И ты разрушила мою жизнь, ворвавшись в нее неожиданным вихрем. Слишком резвый, слишком активный, улыбающийся от уха до уха ребенок без парочки передних зубов и со сбитыми коленками.
И после мы взрослели, а ты по-прежнему продолжала отбирать мои книги, как в день нашей первой встречи. И ты начала курить слишком рано, вместе со своим голосом загрубела и сама, а в твоих словах все чаще проскальзывал мат.
И ты уже тогда все поняла, уже тогда стала отрицать себя, то отталкивая меня, то вновь подпуская слишком близко. Оставляла шрамы на теле, чтобы было видно, что творится в душе. Идиотка.
Но именно так ребенок стал монстром.
И мне посчастливилось его полюбить.
Я верила в цикличность, верила, что все однажды возвращается. Но из всех возможных сюжетов ты выбрала худший. И, кажется, я снова слышу твой хриплый смех, что счастливые концы для тех, кто верит в сказки, а мы уже давно перестали их даже читать.
Но знаешь, если бы мне дали сумасшедшую возможность вернуть время назад, я бы не стала ничего менять.
И мне плевать, что в какой-то момент все скатилось до отметки, когда почти каждый день хотелось сдохнуть, лишь бы больше не чувствовать этой всепоглощающей боли, не слышать, как сердце в очередной тщетной попытке выпрыгнуть из груди ломает ребра, а в легких поселились те самые цветы, что нам их предрекали поэты, да только из-за этого буйного ядовитого сада дышать становилось невозможно, а поцелуи были со вкусом сирени, никотина и крови.
Нет, я бы не стала ничего менять.
Ничего, кроме последнего штриха – в тот день я бы стояла у тебя за спиной, в тот день я бы хотела стать твоими крыльями.
Да только реальность неоновым светом горит в оглушающем крике, что это невозможно.
Тебя больше нет.
Ты никогда не вернешься.
Я больше никогда не увижу тебя под окнами нашего дома без куртки и с сигаретой в руках. Не услышу твой бархатный, прикасающийся к самой душе голос, не почувствую на себе холод твоих черных глаз, не засмеюсь, когда твои кудри снова будут щекотать мне лицо и оголенные плечи.
И мне хотелось бы вырвать с груди чертово сердце, чтобы больше не чувствовать ничего в этом ебаном мире, чтобы не быть его частью.
Я не хочу тебя помнить.
Да только, кем я тогда буду?
Ты заняла так много места в моем мире, что я попросту перестану существовать, вычеркни тебя из своей жизни.
Нет, я не лишусь воспоминаний. И я останусь предана мечте. Выполню все обещания, что когда-либо давала тебе.
Я буду жить, как не смогла ты. И плевать, что я вечно буду убегать от прошлого. Ведь бежать, пока не захочется выплюнуть собственные легкие, намного проще, чем избавиться от чувств к тому, кто врос под кожу, пустив корни по всему организму, отпечатавшись в каждой клетке, навсегда поселившись в мыслях. Ведь сделать шаг с крыши, промчавшись несколько секунд вниз, и упасть на холодный асфальт, ломая все кости, превращая внутренние органы в желе, разбрызгивая свою отравленную никотином кровь по грязному снегу, легче, чем попытаться жить, превратив в реальность все свои порой даже слишком смелые и извращенные временем мечты.
Ты навсегда останешься моим обещанием жить, но, прости уж меня, Белла, я никогда не обещала тебе, что прекращу мечтать о смерти.
И я никогда не обещала, что отпущу тебя. Нет, ты будешь неприкаянным призраком ходить за мной, молча наблюдать, как всегда это делала, и легонько или нет бить меня по руке, если она вновь потянется к лезвию или сигарете. Ты станешь моим личным ангелом-хранителем, как однажды стала моим проклятием.
И мы обязательно встретимся вновь, но, увы, это случится не скоро. Потому я и попытаюсь тебя воскресить. Я напишу книгу, как однажды и обещала, и ты будешь жить в каждой строчке, в каждом слове.
Ты станешь моим нескончаемым сюжетом.
Я сделаю все, чтобы ты стала вечностью. Я сделаю все, чтобы чувствовать тебя рядом.
Но ты только не смей забывать, что я ненавижу тебя.
Но ты только помни о том, как сильно я люблю тебя.